Её зовут Маша, она любит Сашу...

Тихий шелест от перелистывания “Ведомостей” изрядно пощекотал нервы за все утро, учитывая, что оно и начаться толком не успело. Мария, крепко сжимая цепкими пальчиками газету, впивается хмурым взглядом в часы. Стрелки упрямо показывают половину десятого утра — что за издевательство? Да по ощущениям — как минимум полдень! Вот, что бывает, когда сидишь без дела в попытках убить время за совершенно бесполезными занятиями, по статусу неположенными. Лень, была убеждена Московская — злейший человеческий порок, своим проявлением отравляющий имеющиеся и подавляющий зарождающиеся таланты. Так вот и пропадают “мозги России”, а ведь их Родина так богата светлыми головами! Говоря о себе, она не могла сказать, что ленится — скорее наоборот: для неё стало вполне привычным раннее пробуждение и незамедлительное выполнение нескольких задач сразу, начиная отдачей приказов прислуге и заканчивая уборкой заднего двора, что в реалиях её губернии и без того лёгким назвать тяжко — куда тяжелее вообразить княгиню, облаченную в простую одежду и чуть ли не наравне с крепостными копающуюся в листве и цветах. И дело даже не в том, что чистота — залог здоровья, просто для Марии всегда и во всем был важен порядок. За собой она следила отменно, за страной — подавно, а теперь, коли возможность представилась и ношу столичную пришлось уступить молодым, настало время следить ещё и за хозяйством, как и подобает её духу Матушки-Москвы. Кошмар. Она столько всего успела надумать, осмыслить и мысленно с самой собой проговорить, что в действительности на всё ушло бы не менее часа, а эти стрелки, будь они неладны, даже на одно деление не сдвинулись! Ну и скука… В такие моменты спасала Москва. Её пушистая шерстка была до неприличия гладкой, так что за поглаживаниями и почесываниями за ушком можно было проводить долгие часы, а уж какую довольную мордочку тотчас делала кошечка, стоило тонким пальчикам хозяйки коснуться макушки — словом не описать! Вот и сейчас Мария медлить не стала. Тихо, дабы не разбудить прикорнувшую на её коленях любимицу, отложила “Ведомости” и легко запустила ладонь в гладкую шерстку. Москва довольно замурчала, одобрительно вильнув пушистым хвостиком. — Везёт же тебе: лежишь целыми днями и горя не знаешь, — Московская тоскливо вздыхает, неспеша откинувшись на спинку кресла. — А другим даже чаю испить не с кем. Кошка прекратила мурлыканье. Обычно такие речи у хозяйки заканчивались одним и тем же: поручалось ей, как единственному живому существу, пользующемуся безграничным доверием её особы, немедля подняться с места и отправиться на поиски идеального компаньона, с кем за чашечкой-другой чая можно было бы и недавние вести обсудить, и на проделки губернатора с нескончаемыми просьбами явиться с визитов в Марьину Рощу пожаловаться, и скоротать время до поступления новых указаний императрицы. Зачастую именно Елизавета Петровна оказывалась этим самым компаньоном: девушки сдружились с самого её детства. Родом будущая императрица, как и покойный её батюшка, была из Москвы и город свой очень любила. В особенности завораживали её белоснежные яблоневые сады близ усадьбы в Коломенском, куда частенько они с семьёй выбирались. После переноса столицы в силу юного возраста в Петербурге появлялась редко, предпочитая коротать дни и недели в родной Первопрестольной, проводя их в компании Марии — уж слишком много общего, начиная манерами одеваться и кончая взглядами на жизнь, у них было. Московская ласково звала её Лизонькой, умиленно глядя на вмиг появляющуюся розовинку румянца на пухлых щечках, а та в ответ отмахивалась и с девичьим хихиканьем задаривала одним только ей и дозволенным прозвищем — Марьюшкой. А ещё бывали дни, когда дражайшая подруга оказывалась занятой, тогда на помощь приходил другой боевой (и не очень) товарищ — старший брат. Уж кого-кого, а своего дражайшего Митю Мария любила беспрекословно, внешне не показывая, но внутри сходя с ума от радости встречи с ним и едва сдерживая ребяческий порыв накинуться с объятиями ему на шею. Стоило тому оказаться в её компании, все тотчас подмечали яркий блеск в небесном взгляде Московской, а светлое личико вмиг озарялось россыпью шальных веснушек. На кого сейчас падёт выбор, можно было только гадать, чего Москва, хотя и была животным крайне умным и одарённым в познаниях человеческой природы, старалась избегать при первой же возможности. — Сходила бы ты за Митей, — будто бы невзначай зовёт Мария, пальчиком оцертив кружок на шерстке. — Мяу. С наигранной обидой поджимает розовые губки и невинно хлопает глазками, завидев угрюмую мордочку любимицы. Подобные перлы Маша выдавала нечасто, но каждый раз попадала точно в цель. Устоять перед детским умением убеждать даже кошачьему сердцу было крайне тяжело. — Ну, чего ты, душечка? — склоняя голову на бок. — Ты же знаешь, для меня скука смерти подобна! Вздыхает, не отводя от неё полного печали взгляда. — Неужто оставишь меня в гордом одиночестве?.. Ох, ну что за лиса! Делать нечего. Москва, недовольно мяукнув, покорно спрыгивает с летящего платьица хозяйки и бредет в сторону двери. Вперёд, что называется, навстречу приключениям… Ещё бы они были ей нужны! Ох, ладно. Чего на неё обижаться? Как бы то ни было, как бы ей ни хотелось злиться — она всё ещё старше своей любимой Машеньки, которую за столько лет уж впору родной дочерью считать, а значит, ей и веселить её. Ох, и приспичило, тоже. Кто же в такое время чаевничает? Рань на дворе, за окном — ни души, спят все после вчерашних метаморфозов, на которые кое-кто, между прочим, не соизволил явиться, сославшись на неважное самочувствие! Ещё и залы эти бесконечные, черт ногу сломит, пока дорогу найдёшь: и как только свита императорская здесь ходит? Да здесь, чтобы разобраться, что к чему, нескольких голов кошачьих не хватит, а они — ишь, умудряются как-то плутать да нужные покои находить. Чудеса, да и только… Поиски Дмитрия успехом не увенчались. Запахов — пруд пруди, да только ни один из них ему не принадлежат, как бы внимательно ни старалась она изучить каждый. Зато, стоило пройти ещё несколько дверей, в носик внезапно ударило звериное благовоние. Москва поморщилась: пахло котом. Да не абы каким — особа голубых кровей, не иначе, — вольные, вроде неё, такое благоухание отродясь не источали. Что же это за кот здесь завёлся, о котором ей знать не дано? За углом слышались знакомые голоса. Так-так… Женский — ожидаемо, — принадлежал императрице. Елизавета стояла к ней вполоборота и что-то рассказывала собеседнику, оживленно жестикулируя и эмоционально то повышая голос, то, напротив, становясь тише. Определить этого самого собеседника также оказалось несложно: Романов-младший собственной персоной, он же столица Российской Империи, он же Александр Петрович, он же Саша. Тот самый озорной забияка, который в детстве только и делал, что ей уши оттягивал, как бы отчаянно она этому ни сопротивлялась. А ещё бегал быстро, негодник, и постоянно срывал её грандиозные планы побега, которые, если бы не зоркий его взгляд, точно бы осуществились, и не пришлось бы потом целыми неделями мимо хозяйки рысцою пробегать, ушки поджимая. За одно ему благодарна — вырос да уехал подальше в свой Петербург: и самому проветриться не мешает, и уши её целее будут. Но откуда этот невыносимый кошачий запах?.. Москва бегло осматривает просторные покои небесными глазками-пуговками и уже в следующее мгновение застывает в ошалелом оцепенении: с другого конца стены на неё, уставившись, точно на творение Растрелли, смотрел кот, как две капли воды похожий на неё саму. Та же белоснежная шерстка, голубые глаза и совершенно невообразимое по степени своего удивления выражение мордочки. Увидь их кто-нибудь из свиты или простых обывателей — точно не сумеет отличить! Только самый внимательный заметит, что шерсть у таинственного незнакомца гладкая, но короткая и твердая, в то время как её собственная — длинная и шелковистая. Нечто, изначально принятое Москвой за чудовище, стояло, выгнувшись в страшную загогулину, и сверлило её немигающим взглядом. Мать честная… Она думала, кикиморы — не более, чем персонажи древних былин, коими непослушных ребятишек пугали на ночь глядя, а тут — вот оно, оказывается, как. Впрочем, она и сама недалеко ушла: вытянувшись, склонилась к передним лапками и встала в защитную позу, готовясь в любой момент сорваться с места и как следует потрепать шерсть впереди стоящего. Оба злобно завиляли хвостами, медленно подходя ближе друг к другу. Каждый чувствовал правду на своей стороне, так что уступать хотелось едва ли меньше, чем сбежать прочь, чего, впрочем, не позволяли ни статус, ни гордость. Когда расстояние достигло опасной отметки, страсти накалились до предела: начав с обоюдного тихого шипения, стороны вскоре перешли к тяжёлой артиллерии, пустив в ход когти и злобное мяуканье. Ещё немного, и точно не обойдётся без кровопролития! Развязка наступила довольно быстро. Уже через несколько мгновений рядом появились два знакомых силуэта, и вскоре кошки оказались крепко зажаты в руках хозяев. Очевидно, заскучавшая до предела Мария все же решилась самостоятельно отправиться на поиски брата, перед этим не забывая вернуть любимицу, а Романов, с присущим одному ему обостренным чувством справедливости, решился ударить первым и не допускать драки на пустом месте. — Москва! Что с тобой, в самом деле? Чуть случись что — сразу в драку! Я за чем тебя посылала? — Нева, успокойся! Что за бестактность средь бела дня?! Москва? Нева? Ох, вот оно, что. Получается, что они оба — любимцы двух столичных особ, стоящих во главе их огромного государства, те самые реки-артерии огромных городов, благодаря которые те живут, дышат и так до бесконечности… Да уж, так себе знакомство! — Мария Юрьевна, прошу нас простить, — мотнув головой, извиняется Романов. — Он сегодня сам не свой, весь на взводе после вчерашней суматохи. — Это ты прости, Саша! — хмурится Московская, ручкой поворачивая к себе кошачью мордочку и устраивая любимицу на руках. — Я её вообще за братом послала, время скоротать за чашкой-другой, а она — вон, что устроила… — Ох, право слово, не извиняйтесь! — отнекиваясь и переводя взгляд на Неву. — Да уж… — усмехаясь. — Это явно не совсем то знакомство, о котором они мечтали. — Солидарна. Наблюдающая за интересной сценой императрица, пользуясь тем, что Московская её не заметила, вмешиваться не спешила, хотя едва сдерживала восторг: уже какой год подряд в голове зрели сценарии, в которых предполагалось так или иначе свести столиц вместе — то ли общее дело, то ли маскарад или метаморфозы, то ли внезапно запланированная прогулка с необходимым присутствием сразу обоих… Теперь Елизавета ликовала: питомцы — прекрасный ключ к сближению! Александр смерил наставницу внимательным взглядом. Сейчас, стоя перед ним в лёгком бирюзовом платьице с летящими рукавчиками, она предстала пред ним необычайно спокойной и расслабленной — простой и домашней, какой он знал её ещё с детства, и чей облик так боялся не увидеть впредь. — Что ты так на меня смотришь? Запоздало понял, что своим изученческим взглядом вводит её в неловкое положение, со стороны при этом показывая себя, как глубоко засмотревшийся юноша. — Ничего, просто… — стараясь подобрать слова. — Задумался и хотел кое-что Вам предложить. Мария заинтересованно склонила голову на бок. Длинные вьющиеся локоны забавно дрогнули, а в лазурных глазах зажглись искорки любопытства. — Раз уж Дмитрия Олеговича отыскать не удалось, то, быть может… — улыбается, переводя на неё взгляд. — Я сумею составить Вам компанию? Ответ на заставляет себя долго ждать. — Не посмею возражать, коли изъявишь желание. — Что ж, тогда извольте, — протягивая свободную от удержания пушистого бунтаря руку. — Пройдемте, Мария Юрьевна. С меня угощения! Московская, смерив его внимательным взглядом, но все же покорно подавая ручку, легко усмехается: — Звучит интригующе. Новоиспеченные знакомые, полагаю, отправляются с нами? — Думаю, им будет полезно наше общество. — Впервые вынуждена полностью с тобой согласиться. — Отчего же впервые? Мне казалось, у нас с Вами высокий уровень взаимопонимания… — Я тебя умоляю, Саша. Если женщина отвечает положительно, это ещё не значит, что она согласна! — Вот, как? В таком случае, Вас мне предстоит ещё изучать и изучать? Московская на это лишь пожимает плечами, невзначай прикрывая глаза и, юрко вспорхнув за дверь, бросает тихое: — Всё в твоих руках. Столицы поспешили удалиться, оставляя императрицу в покоях. Одиночеством она, впрочем, не огорчилась: внутри кипел ураган радости и восторга — получилось, тронулся, наконец, лед, наметилось потепление в отношениях между этими двумя непримиримыми характерами! Ох, Бог видит, она ждала этого едва ли меньше, чем собственной коронации. Похоже, наступал новый, совсем ино й этап их совместной истории. Но какой — Елизавета не могла предположить даже в самых смелых своих мечтах.