И это будет продолжаться

      Генри ненавидел Чарльза. Ну, то есть, вообще-то, он его очень любил, в конце-концов, это его парень, но, эй, у него было полное право ненавидеть его иногда.       Например, за то, что Чарльз никогда не оставлял вещи там, где они должны лежать, а потом долго их ищет, хотя всё, что от него требуется — положить чёртовы ножницы туда, откуда ты их взял. Или за то, что Кэлвин опять оставил окно открытым, а Генри просто не переносит холода. Или когда Чарльз осуждающе смотрит на него, когда он берёт себе алкогольное. Серьёзно, он уже взрослый мужчина, почему он должен чувствовать себя восемнадцати летним мальчиком, который впервые покупает пиво и смущается этого же?!       И больше всего Генри ненавидел то, как прощается с ним Чарльз.       Кэлвин встаёт рано утром, не очень умело готовит завтрак (обычно яичница, немного подгоревшая снизу, но она ведь всегда подгорает, да?), рассказывает за столом свои планы на день, отмечая погоду на улице и то, что, возможно, было бы неплохо выйти на прогулку, когда станет теплее. Перед выходом, когда он уже полностью одет, напоминает о том, что любит Генри, быстро, но со всей нежностью и любовью чмокает его в щёку, что пробуждает всех бабочек в животе Стикмина, как будто в первый раз. И на выходе, перед тем как закрыть дверь он говорит два простых слова:       «Встретимся вечером».       Дверь захлопывается, Генри слышит удаляющиеся шаги Кэлвина и смотрит на своё запястье, на котором написаны два простых слова: «Встретимся вечером». Чтоб тебя, Чарльз! Справедливости ради, Генри сам не желал заводить разговор о надписях на запястье, а Чарльз был слишком вежливым, чтобы давить и продолжать настаивать на разговоре. Стикмина перспектива обсуждения этой темы слишком напрягала, что он не был способен внятно поставить причину этого.       И всё же, каждый раз, когда Чарльз выходит из квартиры, всё внутри него сжимается. Что если это тот самый последний раз, о котором постоянно думает Генри? Что если они не встретятся вечером? Что если утром Генри проснётся один в комнате? Что если ему никто не расскажет планы на день? И не расскажет про погоду на улице?       Генри бежал от этих мыслей, потому что Чарльз достаточно силён, чтобы постоять за себя, достаточно умён, чтобы не дать себя одурачить (Ладно, может быть, с этим Генри немного поспорит. Хоть Чарльз и достаточно умён, чтобы разбираться в устройстве вертолёта, он был абсолютно отвратителен, когда дело доходило до выбора во что ему верить), достаточно… Достаточно Чарльз, чтобы ничего плохого не произошло.       В конце-концов, что плохого могло произойти с настолько солнечным человеком? Даже если у него будет беда, у него достаточно хорошие связи с его коллегами, чтобы они могли помочь ему уладить проблемы или какие-то конфликты. Генри легче сказать, с кем не знаком Чарльз, чем перечислить всех его знакомых среди коллег.       Да и потом! Чарльз всегда в воздухе, не так ли? Да, это означает, что его довольно легко заметить, но в то же время это значит, что он легко может улететь от места опасности, в случае чего, ведь так? Если что, он всегда мог покинуть вертолёт, ведь никакие потраченные деньги за разбитую военную технику не смогут заменить жизнь человека, не так ли?       Генри может потратить слишком много времени, размышляя об этом, но в, конце-концов, мысли из разряда «что если» могут затянуться надолго и ни к чему не привести. Всё, что оставалось делать, из наиболее полезного, проживать свой день, свою жизнь.       Пойти на улицу в магазин, убедившись в правдивости прогноза погоды от своего парня, выбрать, что сделать на ужин вечером, когда они встретятся. Купить это несчастное пиво, уже без укоризненного взгляда определённого человека. Дома он продолжит писать курсовую по его специальности, обучение на которое ему любезно решил оплатить Чарльз, надеясь на то, что тогда Генри никогда не придётся возвращаться к прошлой жизни.       Не то чтобы ему хотелось бы вернуться к прошлой жизни, если это означает, что ему пришлось бы также потерять Чарльза, но тем не менее, он не собирался всю жизнь работать каким-нибудь курьером, чтобы создавать видимость труда, или, что ещё хуже, быть содержанцем. Хотелось помогать Чарльзу настолько, насколько он мог себе позволить. Даже если это будет казаться мелочью по сравнению с тем, что делает для его Кэлвин.       Всё ради Чарльза и его благополучия. Всё, чтобы не думать о том, что с ним может произойти что-то плохое. Потому что, эй, все года до этого он возвращался домой! Может не всегда целым и невредимым, и всё ещё он был дома, а Генри всё ещё мог наслаждаться его тёплыми объятиями, поцелуями и той самой подгоревшей яичницей.       И это будет продолжаться, и Генри будет просыпаться, чтобы увидеть перед собой самого прекрасного в этом мире человека, который всё ещё размеренно дышит, который скоро проснётся и принесёт этому свету самый высший дар — своё существование. И Чарльз продолжит обещать, что они встретятся вечером, потому что по другому и быть не может.       И это будет продолжаться до тех пор, пока однажды Генри не придётся проснуться в полном одиночестве в квартире с банками пива на полу, которые он купил уже без укоризненного взгляда определённого человека.