ты был особенным только в моих руках

я сижу на холодном липком полу, стеклянным взглядом рассматриваю потухший экран телефона. блеклые лучи предрассветного солнца розоватой тенью ложатся на пыльные клавиши старого фортепиано, выцветшая кружка с давно остывшим кофе одиноко стоит у небрежно заправленной кровати.  я медленно поднимаюсь на ноги, поправляю вечно сползающую с плеч рубашку и, пошатываясь, выхожу на залитый светом балкон. влажная от росы сигарета мнется под непослушными пальцами, и я снова и снова бездумно чиркаю зажигалкой, пытаясь отогнать от себя мысли, которые не дают мне уснуть вторую ночь подряд.  спустя столько дней, вскрытых ампул, сброшенных звонков, скомканных пачек сигарет, долгих беззвездных ночей — опять?  он никогда не позволит мне отпустить его.  в моих воспоминаниях тебе навсегда семнадцать. потерянный и одинокий художник в потёртых кедах и отсутствием планов на жизнь. я никогда не видел тебя без бутылки дешёвого вина и старого блокнота с выцветшими от времени листами, ты никогда не видел во мне что-то большее возможности здорово проводить дни и на какое-то время забыть о том, кем ты на самом деле был — безнадёжным неудачником, живущим фантазиями о собственной уникальности и неповторимости. тебе никогда не хотелось это признавать, но  ты был особенным только в моих руках. ты был особенным прохладными весенними ночами, когда мы, отключив телефоны, сбегали к озеру и, прижавшись друг к другу настолько близко, насколько могли, говорили о девушках, которые не обращали на тебя никакого внимания, о мечтах, которым не суждено сбыться, о музыке, которую начинаешь слышать только тогда, когда твоё сердце разбито. ты был особенным жаркими летними вечерами, когда от пыли, стоящей в воздухе, щекотало нос. ты встречал меня у дома и, не спрашивая, хочу ли я проводить с тобой время, хватал за руку и вёл в ближайший супермаркет, а потом мы снова сбегали туда, где никто и никогда не смог бы нас найти. ты всегда сбегал, это был способ твоего существования — как можно дальше от разочарованных взглядов, которым на тебя смотрели окружающие, как можно ближе к тому, чтобы разрушить себя быстрее, чем это сделал бы кто-нибудь другой. я всегда сбегал вместе с тобой, невзрачной тенью оберегал тебя от необдуманных поступков и слишком большого количества выпитого алкоголя. ты говорил, что не представляешь своей жизни без меня, а я кивал и думал о том, что худшее, что со мной могло произойти — это ты. я никогда не думал о том, что худшее, что со мной могло произойти — не ощущать твою руку в своей, ты никогда не думал о том, что кто-то сможет разрушить тебя сильнее, чем ты сам. ты никогда не думал о том, что этим человеком стану я. в тот день ты для меня умер. я похоронил тебя в гнилой земле дождливым апрельским утром у заросшего осокой озера, где больше никогда не прозвучит наш громкий смех. я похоронил самые лучшие дни в своей жизни, выжег из памяти небрежные объятия и вкус твоей любимой дешёвой жвачки.  здесь все начиналось, здесь же все и закончится. моя жизнь превратилась в бесконечное ожидание призрака прошлого, который снова беспечно протянет мне руку и скажет: «эй, иди сюда». моя жизнь превратилась в бесконечное ожидание тебя.  я живу этим призраком, и его посиневшие пальцы едва ощутимо проводят круг по моей шее, чтобы однажды вцепиться в неё безжалостной хваткой, а когда воздуха в моих воспаленных легких становится все меньше, и целый мир сужается до размеров впалых бледно-зеленых глаз напротив, хватка ослабевает, и тогда я растворяюсь в липком ужасе, формальдегидом растекающимся по моим прозрачным пульсирующим венам.  он вернется тогда, когда я меньше всего буду к этому готов. он всегда возвращается, потому что в этом заключается смысл его существования — наблюдать за тем, как я медленно, но верно приближаюсь к неминуемому концу, не в силах отказаться от невидимых объятий фантома, благодаря которому я чувствую, что живу. он никогда не позволит мне отпустить его.