***
Дни шли, мама Уэйев звонила им по очереди с расспросами, навязчивыми предложениями, которые Джерард слышал уже сотни раз. Казалось, что она сойдёт с ума, если на неделе не сходит в церковь. Будто это её предназначение, в которое она хотела втянуть всех, кто был близок к ней. Майки же, каким-то образом всегда удавалось отмазаться от идей матери. Он чудесно справлялся с этим, бурча всякие абсурдные вещи, в которые, почему-то, верили. Джерарда это сильно напрягало. Его единственной отдушиной была пачка сигарет, пару карандашей, скетчбук и черная ручка. Он начал рисовать. Снова. После нескольких лет наихудшего ментального состояния, он наконец-то сел рисовать. Состояние его не улучшилось, а желание творить росло с каждым днём. Его высшей степенью вдохновения являлся Фрэнк. Боже, да, Фрэнк. Джерард чертовски обожал вырисовывать каждую татуировку на его теле, которую увидел и запомнил в мельчайших деталях. Растворявшийся сигаретный дым, в котором Уэй представлял образ Айеро. Приглушённый тусклый свет из маленькой настольной лампы. Бумага кремового цвета, заполненная аккуратными карандашными набросками, обведенными чёрной ручкой. Наушники с музыкой. И чашка единственного чая, который напомнил о Фрэнке. Всё это казалось Джеру чем-то невероятным, до боли в сердце приятным и единственным, чем он мог успокоить свою тревогу. И вот Джерард снова принялся рисовать. Сел, разместил все принадлежности, раскрыл скетчбук… И только сделал первые штрихи, как в комнату ворвался Майки. На лице брата читалось много разных эмоций — от ужаса до пренебрежения. Джер сразу же резко обернулся и посмотрел на него с недоумением. — Блять, мы больше не отвертимся, — в пол голоса произнёс Майки. Поправляя очки, он держался за ручку двери. — Оу, серьёзно? Нужно… Нужно идти? — взгляд Джи в ту же секунду поменялся. В его сердце защемило. Рука ослабла, и красный карандаш упал на стол, громко звеня. — Да. Тебе дали пятнадцать минут на подготовку. Я жду тебя внизу, Джи. И я всеми силами постараюсь исправить это дерьмо, — Майки закрыл дверь, оставив брата переодеваться. Мысли путались, один вопрос сменялся другим. Так было всегда. Джерард будто смирился за столько лет. По крайней мере сегодня. Хоть он и очень переживал, но мысль о том, что Майки будет рядом, успокаивала. Ох, а ещё он увидит Фрэнка. Это не могло не радовать. Возможно, поговорить с ним и не удастся, но Джеру хватило бы просто увидеть его. Ведь тогда он сможет воспроизводить Айеро на бумаге ещё лучше. Собравшись, Джерард спустился вниз и тихо поздоровался, не поднимая глаз. Он сел на заднее сидение, поглядывая на Майки рядом. За рулём сидел отец, а недовольная мать на переднем бурчала о том, что Майкл и Джерард совсем отбились от рук. Джер ненавидел это бурчание. Ему казалось, что оно было гипнозом, убеждающим его в чем-то несуществующем. В их случае — в Боге. Пейзажи за окном менялись, и вот появился силуэт той самой церкви, в которую мать всегда рвалась. Ужасно, но пришлось выйти и идти на встречу своему страху. В присутствии Майки намного комфортнее, чем одному. Он обещал всё решить и Джерард надеялся, что это произойдёт совсем скоро. Двери отварились, семья зашла, и родители сразу же направились за свечками. «Ох уж эти свечи» — с неприязнью подумал Джерард и направился за ними. Он как в первый раз осматривал стены, выискивая взглядом Айеро. Вдруг Майки одернул его, на что Джерард резко обернулся, всматриваясь вдаль. В конце церковного коридора стоял Фрэнк. Он держал за руку какую-то бабушку и улыбался. Как заметил Джерард, улыбался он странно, будто это был совсем не он. Это была даже не та «фрэнковкая» улыбка, а что-то более… неестественное? Улыбка была неискренней. Джера это напугало, но Майки стал шептать ему на ухо, и тот отвлекся. — Это… Тот самый Фрэнк? Который твой сосед и «друг»? — Майки показал в воздухе кавычки. — Именно, это он. — Джерард отвернулся, направляясь к родителям снова, а за ним и Майки.***
— Мам, тебе не кажется, что втягивать Джерарда в свои интересы — это не очень здраво? — начал говорить Майки после громкой тишины, шкрябая вилкой по тарелке. — Что ты имеешь ввиду? — Донна оторвалась от телевизора, переводя свой взгляд с уставшего Джерарда на такого же Майки. — Нет, серьёзно. Я устал слушать как Джерарду плохо, он гниёт изнутри из-за тебя. Ты совсем не думаешь о его интересах. С самого детства он прибегал ко мне, снова плача том, что ты, да, мам, именно ты обижаешь его своими походами в храмы. Он не верит, не заставляй его. Это ужасно, — закончив, Майки кинул вилку, и она с противным скрипом упала в тарелку. — Что ты себе позволяешь?! — Донна разозлилась, пристально смотря в глаза младшему сыну. — Джерарду это нравится! Почему он сам тогда не может ответить? Джерард зажался от крика, но после нескольких секунд молчания он выдавил из себя: — Когда я говорил, что мне нравится? Ты сама всё решила. Ты всегда всё решала за меня. Ты решала, кем я буду. Ты решала, что мне нравится, что мне носить. Ты решала, с кем я буду дружить. Ты никогда даже не хотела узнать о моих интересах. Ты всегда сватала меня с каким-то непонятными девушками, которые мне даже не нравились. Ты хотела, чтобы я был верующим, чтобы у меня была семья, и я был успешным врачом… Но знаешь, мам, я устал. Я не хочу жену, не хочу верить в Бога, не хочу ничего. И да, с этого момента, я больше не буду следовать за тобой по пятам. Джерард вскочил со стула, захлопнув за собой дверь с такой силой, что дом родителей затрясся, а дверь чуть треснула. Он обессиленный пошёл домой, размышляя о том, что он наконец-то, возможно, будет свободен. Эта мысль давала надежду, но в Уэе не осталось эмоций. Вообще никаких. Он просто брёл под светом майского заката, который оставлял на его бесчувственном лице золотые полосы.