моя с тобой история

очередной весенний прекрасный день. ласково светит апрельское солнышко, согревая все живое своим теплом. на небольшой полянке, полностью покрытой желтыми пушистыми одуванчиками, сидят близко друг к другу союз и китай, о чем-то тихо-тихо разговаривая. за полянкой расположены старые серые общежития, а рядом стояло здание университета. – все живое на земле имеет свою историю. – аккуратно срывая белый, уже отцветший одуванчик, задумчиво произносит азиат. – может показаться, что для одуванчика, который я сорвал, история заканчивается, верно? – верно. – отвечает русский, внимательно наблюдая за дальнейшими действиями собеседника. император поднимает одуванчик вверх, позволяя сильному порыву ветра сорвать его семена и пустить их в путешествие. – это вовсе не конец его истории, это чудесное продолжение. нам обоим показалось, словно этот прелестный цветок свое отжил и теперь завянет, более не познав мира, но нет... все самое интересное только начинается... у него словно наступает второй этап жизни - перерождение. но я бы не сказал, что он погиб. погибла лишь его часть, другая же часть со временем вновь обретет жизнь. эта жизнь такая удивительная, правда? – ты абсолютно прав. – соглашается совок, на минуту задумываясь. – тебя что-то тревожит, верно? расскажи мне - поведай о своей печали и, может быть, мы вместе сумеем найти выход. – положив свою ладонь на чужую руку, предлагает китаец. – ты снова оказался прав... я просто задумался... как же понять, когда все кончено, а когда есть шанс на «перерождение»? – в голосе коммуниста прослеживается волнение, надежда и ощущение, словно тот чего-то недоговаривает. – смотря о чем идет речь. если, допустим, умирает собака, то она не имеет шанса на перерождение. по крайней мере, в этой жизни. если ее душа вознесется на небо, а бог решит, что ей можно переродиться вновь, то она сможет переродиться. однако что-то мне подсказывает, что у тебя явно не собака умирает. теперь мне интересно, какая же собака у тебя умирает... – китай разбавляет напряженную обстановку легкой шуткой, чтобы приятелю было комфортнее. ссср какое-то время молчит, потом оглядывается по сторонам, наклоняется к уху собеседника и еле слышно шепчет: «мне страшно». азиат смотрит в глаза товарищу, замечая недетский испуг на его лице. – что ты имеешь ввиду? – непонимающе вопрошает император, как вдруг слышит резкую просьбу говорить тише. – он следит за мной... я не могу из-за него возвращаться домой поздно вечером в одиночку, я не чувствую себя в безопасности... знаешь, он как собака - готов броситься на любого, кто посмотрит на меня косо, но я боюсь, как бы эта агрессия не перешла на меня. – сторонник социализма старается меньше оглядываться, но чувство страха берет вверх. через каждое слово мужчина оглядывался по сторонам, побаиваясь заметить знакомую фигуру на горизонте. – я скоро с ума такими темпами сойду. у меня такое ощущение, словно на меня кто-то пристально пялится... я не могу нормально спать, боюсь каждого шороха. знаешь, я уже давно не ребенок, но ко мне постепенно стал возвращаться страх темноты. я стал запирать дверь на все замки, хотя раньше этого не делал. окна зашториваю, подпирая каждое окно стулом, чтобы никто не смог пролезть ко мне через окно. я не вижу и не слышу его, но очень хорошо ощущаю его присутствие. он всегда рядом. мне не сбежать от него. – ты о ком? – слегка встревоженно вновь спрашивает китаец, понемногу начиная ощущать прилив волнения. – о рейхе... – дрожащим голосом отвечает союз, не переставая периодически оглядываться по сторонам. – а он разве не «того»? – нет... я отговорил его от идеи совершать самоубийство и помог выйти из того ужасного состояния, в котором он находился... но, кажется, он до сих пор меня любит. недавно у нас состоялся на днях разговор у него дома. я сказал ему, что свой долг выполнил и больше не хочу с ним иметь никакого дела, но реакция меня удивила. вместо адекватной реакции или элементарных слов благодарности я услышал «ну и вали». сказать, что я был в диком шоке - ничего не сказать. я долго стоял в ступоре, не веря тому, что услышал. я подумал, ну его, я свое дело сделал и хотел было уходить, но тут он резко изменил свое мнение и чуть ли не крича стал меня останавливать. бросался на меня, что-то говорил о любви, но я не слышал. я просто не мог поверить в происходящее. с трудом я сбежал и больше мы не разговаривали, но он стал следить за мной... – значит, твоя самая большая проблема - это сталкерство? – китай задал вопрос с такой интонацией, словно даже вопреки эмоциям товарища смог понять, что дело не только в слежке. – ты и сам понимаешь, рейх не несёт какой-то сильной угрозы для тебя, ты ведь превосходишь его по силе, плюсом, он наоборот, защищает тебя. может, есть смысл использовать его? а что? неплохая идея. собака ведь должна защищать. скажи, что не против остаться друзьями, а сам используй его в качестве телохранителя. скажи, что больше не любишь его, но очень дорожишь, как другом. – знаешь... в том-то и дело, что... ах, это прозвучит очень глупо и нелепо, но да. люблю... – русский отводит взгляд в сторону, слегка смущаясь и краснея. – мы начали встречаться в четырнадцать лет. я очень сильно влюбился... привязался. рейх был моим единственным другом в детстве и самым близким человеком в моей жизни. он мне был ближе отца. во время войны я ни раз разочаровался в нем, но что-то не дает мне его отпустить. после войны я столько времени на него потратил, чтобы вернуть ему желание жить и всякую волю к жизни... я заботился о нем, столько ночей не спал, беспокоился... война лишь приглушила на время мои чувства, но после того, что я сделал для него, мои чувства вновь вспыхнули, словно спичка. я люблю его, очень хочу снова начать встречаться, снова тратить на него жизнь, деньги, время... однако также я хочу забыть о нем, как о страшном сне. не хочу вспоминать его... мне больно. морально больно. я очень разочарован в его поступке. я не смогу доверять ему так, как доверял раньше. я даже смотрю теперь на него другими глазами... знать его не хочу... – вот как... – многозначительно произносит император, поднимаясь с мягкой травы и подавая руку товарищу. – так значит, ты хочешь узнать, будет ли перерождение ваших отношений? так сказать, закончилась ли ваша история? совок берет чужую руку, тоже вставая с травы. – да, ты прав. я очень хочу знать, что мне делать и как жить. китай направляется в сторону старых общежитий, жестом подзывая к себе коммуниста. – пойдем. – на лице азиата сияет добрая улыбка. – прогуляешься, развеешься, а заодно и выговоришься. я тебя внимательно выслушаю и постараюсь помочь. весь разговор был очень тихим, и рейх, сидящий высоко на дереве, практически ничего не услышал. его стратегия прятаться наверху, ведь наверх никто никогда не посмотрит, сработала как всегда на отлично. немец остался незамеченным. но что толку? он ничего не услышал, да и среди общаг сложно затеряться, деревьев мало, а к людям на балкон забираться будет как-то неправильно и рискованно. сердце стучало очень быстро, словно пыталось пробить ребра своим напором. в душе вновь стало пусто, а на глазах так и наровили выступить слезы. националист подавлен и разочарован в ситуации не меньше объекта обожания. приобняв одну из веток, третий хотел попытаться заглушить горькое одиночество, но попытки не увенчались успехом. сердце ждало чего-то хорошего, но разум понимал, что ничего хорошего не будет. ревность уже била по мозгам, но фашист старался держать себя под контролем. ведь одно неверное движение, один неверный поступок и он потеряет союза навсегда. друзей у немца не было - весь мир отвернулся от него. каждый, кто видел его издалека, стремился убежать прочь или сделать вид, словно не замечает. рейх остался совсем один, предоставленный самому себе. одиночество не сулило ничего хорошего, но попытки завести отношения кончались провалом. одним из потенциальных партнеров оказался великобритания, но последний, увидев третьего на пороге своего дома, потерял дар речи, не сумев даже из вежливости поздороваться. остальные же кандидаты даже слушать националиста не стали. ни друзей, ни отношений, ничего. одиночество, нестерпимая боль быстро заполнила пустоту в душе, и фашист снова ощутил самое настоящее отчаяние. – знаешь, китай, я тут подумал... может, мне следует забыть о нем, и начать встречаться с кем-нибудь другим? – прогуливаясь мимо общежитий, ссср задал вопрос. – хочешь заполнить душевную пустоту другим человеком? не осуждаю, но это правда неправильно. – невозмутимо ответил азиат, пожимая плечами. – вам надо серьезно поговорить и решить этот вопрос раз и навсегда. или вы никто друг другу, или вам нужно решить, кто вы друг для друга. я понимаю твои чувства, борьба сердца и разума всегда тяжела. поэтому подумай хорошенько, от этого решения зависит не только твоя судьба, но и судьба другого человека. – да, я понимаю... но если все закончится плохо... могу ли я начать встречаться с тобой? – неожиданно спрашивает союз. – я ведь знаю, что небезразличен тебе. – вот как. – немного удивляется император. – что же... если у вас не сложится, можешь рассчитывать на мою помощь. да, ты прав, ты мне довольно симпатичен. у меня давно не было никаких отношений, так что я вовсе не против. может быть, наши чувства малейшей симпатии перерастут во что-то большее. вдруг послышался сзади громкий, грубый голос. – ты! не смей с ним встречаться! оба мужчины оглянулись, заметив недовольного немца позади себя. – ты правда так легко готов меня забыть? – прищурив глаза, со злобой в голосе спросил рейх, глядя на коммуниста. последний с надеждой посмотрел на китая, но тот лишь молчал, показывая своим спокойствием и невозмутимостью, что в случае чего поможет. – боюсь, забыть не выйдет. слишком уж ты надёжно вьелся в меня. – ты готов променять меня на этого уродца? серьезно? меня на него? ты его почти не знаешь, а со мной ты всю жизнь! ты же понимаешь, что абсолютно все здесь напоминает тебе обо мне, а мне о тебе? эти общежития, в которых мы жили, это место, где мы гуляли, этот университет, где мы учились... ты не сделаешь этого! – чуть подрагивающим голосом восклицает немец, просверливая взглядом то одного, то второго. – можно прожить всю жизнь и так и не узнать друг друга. я бы никогда не подумал, что ты способен на такое. неужели, жажда власти тебе была ближе к сердцу, чем я? неужели, временная слабость стоила того, чтобы было больно обоим? – с разочарованием спрашивает союз, выдерживая зрительный контакт. – все совершают ошибки. ты ведь говорил, что все простишь. – как мне простить того, кто мне стал ближе родного отца, а потом в наглую ударил со спины? посмотри, ты лешил меня глаза. я им ничего не вижу, ты это понимаешь? глаз глазом, думаю, смогу с этим что-нибудь сделать, но как мне быть с душой? ты хоть понимаешь, насколько мне было больно и обидно? ты понимаешь, что душевная боль так просто не лечится? а ты. если бы я предал тебя? ты бы простил меня? что-то я очень сомневаюсь. стал бы ты меня после войны спасать? смог бы отговорить от самоубийства или наоборот - помог бы его совершить? – может и мог бы!.. – пробормотал фашист, чувствуя обиду и раздражение. – но мы.. – нет никаких «мы». есть только ты и я. – холодно отрезает коммунист, будто разрывая между ними все близкие связи. – я не хочу больше иметь с тобой никакого дела. я тебе не верю. пожалуйста, исчезни из моей жизни также неожиданно и волшебно, как и появился. видеть тебя не хочу... – зачем тогда ты сохранил мне жизнь? не ври, что не любишь. я чувствую твою любовь, ведь давно тебя знаю и вижу насквозь. – даже если и так, то что? выбирая между разумом и сердцем, я предпочту разум. сердце может ошибаться. я не совершу одну и ту же ошибку дважды. прости меня, конечно, но все кончено. не смей за мной следить. больше у меня не дрогнет рука тебя подстрелить. имей ввиду. – ссср разворачивается, направляясь в противоположную сторону. – знаешь... наверное, я уже никого не смогу полюбить так сильно, как некогда полюбил тебя. китай, оглядев националиста, молча ушел вслед за русским, оставляя третьего в полном одиночестве. остаток дня прошел спокойно. вечером союз докуривал последнюю сигарету, задумчиво глядя вдаль с балкона своей квартиры. азиат обещал позвонить ближе к семи вечера, а пока можно заняться своими делами. “ знаешь, рейхи, я и вправду могу тебя простить. вот только зачем мне это? я сохранил тебе жизнь, хотя не должен был. и пусть мое сердце ещё долго будет принадлежать тебе, рано или поздно мои чувства угаснут. моя с тобой история закончена и не имеет более шанса на перерождение. как досадно, однако, что у нашей истории, которая так прекрасно начиналась, столь тупейший конец... ” – с облегчением подумал коммунист. – “ я буду вспоминать тебя, я буду вспоминать...”