Сегодня мы займемся любовью

      Забавный факт номер один: все любят Тэхёна.       В нём плещется необъяснимая сила природного магнетизма. Каждое движение пропитано внеземной лёгкостью и грацией, а пухлая улыбка выбивает все посторонние мысли. Стоит оказаться наедине с этим парнем — бурлящее в его глазах виски завладевает сознанием. Наверное, к тонким пальцам Кима привязаны невидимые нити, за которые он незаметно дёргает, заставляя людей вокруг, как марионеток в руках умелого кукловода, повиноваться его бурной воле.       Забавный факт номер два: Чонгук тоже любит Тэхёна.       Чон свято верил, что закон всемирного тяготения был выведен Ньютоном, но после появления Кима в своей жизни засомневался. Гук запросто клюнул на крючок и слепо согласился с тем, что это открытие сделано Тэхёном. И его формулировка звучит так: сила взаимного притяжения действует между ним и другими людьми, — а иначе как объяснить, почему он влечёт всех к себе?       Чонгук думал, что всегда презирал таких, как Ким: выскочек, любителей постоянно быть в центре внимания, идущих по головам циников и лицемеров. Но так казалось только на первый взгляд, потому что стоило Тэхёну посмотреть на кого-то, как тот сразу осознавал свою ошибку и понимал: Ким не такой.       Ким никогда не подшучивает над кем-то, не говорит за спиной, не высмеивает. Он умеет поступать намного больнее. Может прислушаться к пресной речи какого-нибудь ботаника, подойти и похлопать по плечу университетского задрота, возможно, подмигнуть серой мышке и осчастливить её. И всё это рождает в людях волнительный трепет, ощущающийся весной в сердце. Но Тэхёну плевать. Буквально. Только отвернётся от вас — и вы как будто и не существовали для него. В его мыслях нет места другим людям. Он никогда не вспомнит, что посмотрел в вашу сторону, пожал вам руку и согласился с вашей философской точкой зрения. Он никогда не вспомнит вашего лица и блестящих глаз.       Тэхён напоминает плавную беспечность. Спокойное течение и наивысшее безразличие. Его взгляд всегда мягкий и стеклянный. Ощущение, будто парень обдолбался ещё в детстве, хотя ходят слухи, что тот ничего не принимает. Сложно догадаться, какую цель он преследует и что у него на уме. Возможно, там пустота — открытая форточка и гуляющий сквозняк. Возможно, Ким просто познал ценность бытия и сейчас плывёт по течению жизни, потому что, чего бы ты ни добился, всё равно сойдёшь на тропу с тем, кто в край обдолбался и полетел на тот свет.       В общем, забавный факт номер три: непонятно, почему все любят Тэхёна.       Может, потому, что он сам никого не любил?       Чонгук усмехается мыслям, проглатывая жгучую горечь всего происходящего. Он шаркает ногами по траве и с размаху пинает жестяную банку от пива, которая отлетает к низинам реки. Вторник, два часа ночи, парк и ни одного фонаря поблизости. Чон жмурится, проводит ладонями по лицу и, сев на траву, притягивает к себе колени. Это всё так нечестно, несправедливо. Больно.       Страдать по Тэхёну — невыносимо и себе дороже, но Чонгук просто не может по-другому. Каждый день проклинает себя, но не находит сил отвести взгляд от беспринципного парня, который вечно носит кожаные джинсы. В его ушах всегда звенят серьги, а на пальцах блестят сотни причудливых колец. Раскосые кошачьи глаза отливают опасной желтизной в темноте прокуренных комнат и пробирают до души. Кажется, что Киму уже давно известны все грязные секреты. Но он вовсе не осуждает, и это на самом деле подкупает больше всего. Чонгуку сложно сдерживать на себе такой взгляд, потому он всегда закрывает глаза, но и это не помогает: образ Тэхёна находит его в темноте.       И сейчас тоже находит.       Чон знает, что Ким отыщется на любой тусовке, даже самой замызганной, поэтому как дурак посещает каждую. И всякий раз сильно обжигается, потому что с Тэхёном очень легко забыть о главном правиле: для него никого не существует.       Он будет нагло лапать грудастую девчонку, пихая язык за щеку, задирать чужие юбки и сосаться с кудрявым парнишкой у туалета. Весь вечер будет беззастенчиво смотреть на тебя, а потом пригласит на танец пьяную в хлам блондинку. Чонгук горько усмехается. Он нервно кусает кольцо в губе, заламывает пальцы и потирает потные ладони о джинсы, потому что невозможно. Просто невыносимо чувствовать на себе похабные взгляды Тэхёна и помнить, как совсем недавно он зажимал именно тебя у раковины в туалете и ловил губами нескромные стоны. Чон же видит по ухмылке и раскосым глазам, что Ким всё помнит, но также прекрасно понимает: тот ни за что не подойдёт. Тэхён как извращённый вегетарианский вампир, питающийся исключительно запахом чужой ревности.       И снова Ким целует, и снова не его изнывающие губы. Длинные пальцы с кольцами заправляют за ухо светлую прядь, выбившуюся из тугой косы. Нет, хватит. Чонгук больше не может давиться этой разворачивающейся на его глазах эротичной картинкой. Ему совсем не хочется знать, как глубоко Тэхён проталкивает язык в чужую глотку, поэтому, виновато опустив гуляющий взгляд, поднимается с нагретого дивана и, хватаясь за стены, бредёт к выходу.       Пора уже прекратить лелеять пустые надежды. Бесспорно, быть в руках Кима — невероятно. Контраст горячих пальцев и обжигающе холодного металла колец на голом теле будоражит сознание. Тэхёна хочется чувствовать на себе и в себе, хочется навечно привязать к себе, чтобы ни к кому не лез и наконец запомнил тебя в лицо. Ему слишком сложно отказать в чём-либо, но Чонгук должен. Должен защищать свою честь и моральное состояние, а не давать так просто играть на чувствах. Он же не инструмент, а Тэхён далеко не трубадур.       И вот снова Чон находится в той же точке: недостаточно пьяный, чтобы сдержать поступающие слёзы, бежит с вечеринки в горьком одиночестве под покровом ночи. Как же хочется вмазать Тэхёну, чтобы гадкая ухмылка навсегда стёрлась с лица. И так же сильно хочется поцеловать его.       Чонгук сжимает в руках банку пива и вместе со скрипучим треском жестянки слышит за спиной тяжёлые шаги вперевалочку. Незнакомец не успевает показать лицо и подать голоса, но Чон уже знает, кого сюда притащила нелёгкая. Живот скручивается от волнительного трепета предвкушения. Дурацкие бабочки… Да чтоб они вымерли!       — Ну надо же — совпадение. Ноги привели нас под один фонарь.       Чонгук оборачивается через плечо и глухо угукает себе под нос, как бы давая немое согласие, что совсем не против чужой компании.       Тэхён растягивает губы в довольной улыбке и падает рядом с Чоном на траву. Движения немного замедлены из-за количества выпитого алкоголя, но язык никогда не заплетается. Даже под высоким градусом Ким — мастер грамотно заговаривать зубы и лить красивые мысли, потому что, несмотря на свой разгульный образ, читает Байрона и Диккенса, свободно владеет китайским и умеет решать сложные задачки по химии и физике — недаром же между ним и другими действует сила всемирного тяготения.       — Что, вечер в компании потных людей наскучил?       — Музыка дерьмовая, — пожимает плечами Чонгук. Не будет же он признаваться, что сбежал только потому, что ему до боли противно смотреть на флиртующего с другими шлюхами Тэхёна.       — «Дерьмовая»?       Гук кивает, хотя сейчас не вспомнит ни одной композиции, потому что банально пропускал всё мимо ушей.       Ким поддакивает, доставая из кармана куртки сигареты и зажигалку.       — Мне тоже не нравится. Я больше джаз люблю.       В силу своей нетрезвой координации Чонгук резко поворачивает голову в сторону Тэхёна. Проходится взглядом по его аккуратному профилю и зажатой между пухлых губ тонкой сигарете. Ёбаное совершенство.       — «Джаз»? — заторможенно спрашивает, еле заставляя себя оторваться от пленительного рта.       — Ага. Люблю слушать его по вечерам наедине с собой: так легче думается.       Наверное, этот парень никогда не перестанет удивлять. Кто бы мог вообразить: Ким Тэхён, клубничный шот с водкой, кожаные джинсы, кольцо в ухе, вечер в одиночестве и… джаз? Заоблачное комбо.       — Не думал, что ты можешь любить одиночество.       Тэхён, который до этого, опершись на ладонь, смотрел в пленительную тень парка, разворачивается к Чонгуку и, оценив взглядом, насмешливо фыркает. Но даже сейчас эта насмешка не кажется презрительной и грубой, а наоборот — она как тёплый и завораживающий оскал.       — Покой не значит одиночество.       Ну да, конечно. Чонгук сжимает губы и, как болванчик, кивает.       — Как Стейси?       Стейси — это, если что, девушка, с которой Тэхён сладостно сосался несколько минут назад. И когда Ким, нахмурившись, спрашивает, кто это, Гук понимает, что сноски с подсказками нужны не только читателям, но и таким, как Ким Тэхён.       Он уже хочет пуститься в объяснения, но, когда переводит взгляд на Тэхёна, видит в глазах стеклянную незаинтересованность и осознаёт, что это будет лишним.       — Неважно, — проглатывает комок слов и отворачивается.       — Сегодня бодрящий воздух.       Ким вставляет это между прочим, как будто предыдущего диалога вообще не состоялось. Чонгук незаметно пытается прочитать хоть что-то на чужом лице, но то остаётся безмятежным и выражает буквально ничего. Тэхён втягивается и выпускает серый дым в глаза.       Чон чувствует себя неуютно; бодрящий воздух становится холодным и вызывает мурашки по телу.       — Потрахаемся? — бесцветно спрашивает Гук.       Как будто с самого начала было понятно, для чего его нагнали в этом пустом ночном парке. Их пересечения заканчиваются одинаково: Чонгук не нужен Киму, но всё равно каждый раз предлагает себя и не чувствует, что его прозрачно используют.       Гук — глупец, а у Тэхёна раскосые глаза всё ещё отдают желтизной и опасной соблазнительностью.       Сильные пальцы стискивают ткань на талии и задирают свободную футболку. Как парни добрались до квартиры Чона — не имеет для них никакого значения. Ким, желая как можно быстрее увидеть Чонгука обнажённым перед собой, стремительно освобождает его от одежды. Лёгким движением Гук смахивает футболку Тэхёна и нежно целует в шею, но тот, неуклюже отталкиваясь, прижимает его к кровати и спускается изголодавшимися губами к ширинке джинсов. Чон фыркает мыслям и туманным взглядом сверлит растрёпанную тёмную макушку между своих ног и запускает руку в спутавшиеся волосы.       Когда Ким прислоняется губами через тонкую ткань белья к вставшему члену и, замерев, зачарованно устремляет раскосый взгляд сверху вниз, мышцы Чонгука напрягаются. Он с усилием заставляет себя не придумывать того, чего нет. Тэхён просто играется, его глазам нельзя верить, а молчит, вероятно, потому, что ему нечего сказать. Они всегда занимаются сексом молча.       Трусы стягиваются, застревая в лодыжках, и яростно летят за спину. Ким без рук подхватывает ртом член и берёт его сразу полностью, растирая вязкую слюну со смазкой по всей длине. Чонгук закусывает губу, чтобы не завыть от жеманных ощущений снизу. Он буквально хочет захныкать, потому что слишком долго ждал этого. Ему нравится подставляться Тэхёну, как бы тот ни использовал его. Гук готов жертвовать собой раз за разом — только бы его продолжали так же ласкать и мокро вылизывать.       Ким тянет его пышные бёдра на себя и в следующий миг присасывается к отверстию. Чонгук полностью открыт перед ним, но при этом не испытывает смущения, хоть и щёки давно раскраснелись от духоты в комнате. Он чувствует только тяжесть внизу живота и дичайшее желание ощутить этого необузданного мужчину в себе.       Чон загнанно шепчет, что чист, что заранее готовился. А Тэхён, изредка кусая своим кошачьим взглядом, всё равно искушает Чонгука и специально изводит, проталкивая в него пальцы и надавливая на изнывающий комочек. Ким упивается, видя, как парень извивается под ним, хнычет и не находит себе места, а когда отстраняется от влажной и покрасневшей дырочки, прижимает его своим весом и, удерживая запястья над головой, глухо смеётся прямо в губы. Глубоким толчком Тэхён оказывается внутри, и Чонгук уже готов кричать его имя. Всё тело трепещет от удовольствия, и он подмахивает бёдрами, беззвучно требуя больше, глубже, сильнее.       Чувство наполненности и близости с Кимом кажется чуть ли не самым ярким на свете — хочется подольше растянуть его. Мощные толчки срывают с губ Чона громкий стон, который сразу же заглушается кусающим поцелуем. Чонгука просят быть потише, потому что однажды они уже разбудили так соседей, которые не побоялись заявить в полицию, но тот не желает слушаться: внутреннее ликование требует об одном — кричать о своей горькой и страстной любви. Но остатки сознания заставляют прикусить непослушный язык. Нельзя. Для Тэхёна это только игры, детские шалости — нужно всего лишь придерживаться его правил.       Ах! Хах.       Солёная слеза скатывается с уголка глаза, когда луна опускается к горизонту. Ким, устроившись на Чонгуке сверху, мирно сопит ему в шею. Они никогда не разговаривают после секса, и Чон крепче обнимает чужие голые плечи.       Ему противно от самого себя.

***

      Чонгук сидит на кухне и размешивает ложкой молочную пенку в чашке с кофе, когда улавливает копошения в спальне — Ким проснулся. Вторая половина дня.       Чон слышит, как тот беспринципно шаркает по полу голыми ногами и как закрывается дверь ванной комнаты. Иногда ему кажется, что Тэхён идеально вписывается в его квартиру. Гук, конечно, нечасто зовёт к себе в гости: наверное, этот раз был четвёртым или, может быть, пятым. И всегда Ким быстро и тихо сбегал по утрам, а сегодня Чонгук встал раньше него. Он долго смотрел на неподвижный профиль, на приоткрытый рот и помятое лицо, когда только проснулся. Не мог налюбоваться и уже начал представлять, что, если бы они жили вместе, наблюдал бы такую картинку буквально каждый день — полёт фантазии. Но Гуку нравится этот полёт, потому что Тэхён правда хорошо вписывается сюда: мятые серые простыни, тёмные занавески, ни одной лишней вещи на полке — как ни одной лишней души в жизни Кима, — тёплые полы и мигающая в коридоре лампочка. Они как будто дополняют друг друга. Но это всё, конечно, сказки, смешные глупости.       Тэхён, проснувшись, не сразу понимает, где находится. В голове — какой-то комок паутины, покрывшийся пылью. Ким хлопает слегка опухшими глазами, а затем — руками в поисках телефона. Хватает тот с тумбы и проверяет время: уже половина четвёртого. Глухо вздыхает и только спустя секунды понимает, что гаджет не его. Глаза цепляются за заставку, и губы самовольно дёргаются в подобие кроткой ухмылки: на обоях стоит его селфи с Чоном. Немного смазанное, в свете неоновых огней, зато с искренними улыбками. Значит, он у Чонгука. Это осознание почему-то греет. Если бы был у кого-нибудь другого, то, наверное, не был бы так спокоен. Это странно?       Ким проводит ладонью по лицу, смывая нахлынувшее наваждение, и убирает телефон обратно. Надо бы подниматься: уже вторая половина дня, а он лежит голый в чужой постели. Хотя, в принципе, очень даже неплохие обстоятельства для вторника. Тэхён тянет затёкшие плечи и перекатывается на соседнюю подушку. Та пахнет Чонгуком — молоком и живостью. Непонятное желание наполнить этим лёгкие. Всё ещё странно?       Босые ноги шлёпают по холодному полу, в ванной комнате потрёпанное чудище смотрит на Тэхёна из зеркала, но тот не морщится. Кран, вода, открывшиеся глаза, небольшая свежесть во рту после ополаскивания — всё на своих местах, пожалуй, кроме одного. Ким хмурится и пытается направить весь свой мыслительный процесс на флакон, попавший в поле зрения. Либо это его духи, либо у него такие же стоят в таком же месте. Не расслабляя лица, он берёт их в руки и принюхивается: его любимый аромат, который, наверное, намертво въелся в кожу и одежду. Очередная странность. Они с Чонгуком одинаково пахнут? Тэхён никогда не замечал этого.       Но загадочное утро не заканчивается на этом. Вернувшись в спальню, Ким подбирает с пола свою футболку и обнаруживает на спинке стула третью несообразность: на этот раз это точно его толстовка. Он даже берёт её в руки для более детального анализа, нюхает — нестираная. И когда только Чонгук стащил эту кофту?       Гадать не хочется — надо разбираться с самим воришкой, который тихо разместился на кухне.       — Доброе утро.       Чон оборачивается через плечо.       — А уже, можно сказать, вечер. Ты, получается, тот ещё соня.       Тэхён обходит стол, не сводя с чужого лица странного изучающего прищура. Чонгук тушуется и, сразу же пожалев о своих словах, смущённо опускает глаза к чашке, которую нервно обхватывает всеми пальцами.       А Ким и сам не понимает, отчего терзает покрасневшего парня хищным взглядом. У Гука и раньше был такой очаровательный носик? А губы тоже всегда блестели и смотрелись как сахар? Чон начинает кусать их, выставляя напоказ заячьи зубки, и Тэхён облизывается, когда замечает под нижней крохотную родинку.       Дыхание спирает — и Ким прикрывает глаза. Соберись, Тэхён. Что с тобой такое? Это же всего лишь Чонгук — гляделки в университете, мокрые поцелуи в подсобке перед физкультурой и громкие стоны в ванной, в чьём-нибудь доме на тусовке. Страстно лакомая и безотказная закуска, особенно после кукол, которые начинали пластиково пищать и капать на нервы. Тэхён всегда был гурманом.       — Мог разбудить, — заторможенно тянет.       Чонгук поднимает голову, но всё равно как будто смотрит исподлобья. Это кажется невинным, но сегодня удочка Кима немного барахлит и активно клюёт на такую наживку.       — Ты слишком сладко спал.       — Значит, разглядывал меня?       Чон сжимает губы и снова прячет глаза. Они точно дико трахались ночью, пока кровать едва выдерживала их, или всё-таки смотрели мультфильмы под одеялом? Тэхён уже не уверен.       — Мы трахались? — спрашивает в лоб на всякий случай.       Чонгук резко вскидывается, его щёки всё ещё розоватые.       — Ну да.       — Я ляпнул что-то не то в процессе?       — Вроде нет?       — Тогда не понимаю, чего ты краснеешь: не в первый раз ведь.       — Ты никогда не оставался у меня после секса.       — Да? Странно. Мне здесь нравится.       Чонгук задерживает дыхание и прикрывает глаза. Его ресницы дрожат от внутреннего трепета. Он сжимает руки, отгоняя настойчивые мысли. В словах Тэхёна нет никакого подтекста: тот всегда ляпает что ни попадя. Для него это «нравится» мало что значит.       — Я могу… — Ким оборачивается вокруг своей оси, оглядывая столешницы.       — Ах да, — спешно кивает Чонгук. — Я заварил для тебя чай. Ты же не пьёшь кофе.       Тэхён снова задумчиво осматривает Гука и приподнимает брови, — зачем тот помнит о нём подобное? И пока Ким стоит к парню спиной и наливает себе чай на чужой кухне, в голове складывается пазл: обои на телефоне, его любимые духи на полке, украденная толстовка и мелочи из его предпочтений… Неужели для Чонгука их перепихи раз в месяц что-то значат? Неужели он что-то испытывает к нему?       Тэхён снова оглядывает Чона, который, призадумавшись, смотрит в другую сторону. Даже если Чонгук неровно дышит к нему, он никогда не пытался показать этого. Не начинал сопливых разговоров, не жаловался, не выражал своей досады и боли. Он будто просто согласился с их редкими встречами и всегда предлагал себя сам, поэтому Тэхён считал, что это обоюдное решение — поддаться временному удовольствию. Сейчас он бы хотел разъяснить всё с Гуком, сказать что-то типа: «Без обид, чувак, но между нами чисто секс — ничего более», но, всё больше всматриваясь в печальные глаза, понимает, что тот и сам прекрасно знает это. Наверное, именно поэтому Ким молчит, а не потому, что язык не поворачивается сказать: «Я не хочу обязывать себя отношениями». Глядя на Чона, Тэхён подвергает сомнению собственные принципы. А точно ли отношения — это обязанности? В квартире приятно пахнет Чонгуком. Это аромат покоя.       — Какие планы на сегодня?       Чон просыпается от задумчивого наваждения и, не сразу поняв сути вопроса, сверлит непроницаемые карие глаза взглядом.       — Мм, никаких? Только в магазин спуститься за продуктами: дома нечего есть.       — Сгоняем в кафешку?       Гук хмурится. Не ослышался ли?       — Типа вместе?       — Угу. — Тэхён подносит кружку к губам, но не сводит раскосых глаз с Чона. Тот сглатывает.       — Кхм, да, давай, — совсем неуверенно.       — Супер. — Ким выливает недопитый чай в раковину и направляется в сторону спальни. — Тогда я надену свою толстовку?       Он специально оборачивается, чтобы проследить за реакцией, а Чонгук весь столбенеет, когда осознаёт, что совсем забыл спрятать куда подальше чужую вещь. К щекам снова приливает кровь; Чон вспоминает, как одинокими вечерами обнимал и вдыхал запах Кима с грязной толстовки, как какой-то токсичный извращенец. Но Тэхён ничего не спрашивает — просто констатирует факт. Гук даже безмерно благодарен ему.       — Да, — пищит сорванный голос, и Ким ехидно усмехается. Всё-таки Чонгук очарователен — таких ещё поискать. — Хотя она грязная: я не стирал её, — бросает вдогонку.       Он, наверное, никогда и не постирает толстовку, но Тэхёну необязательно знать этого. Пусть думает, что забыл её когда-то после бурной ночи и ему не напомнить о ней.       — Предлагаешь мне надеть свою?       — Да, ты можешь.       Когда Гук уже стоит в дверях, а Ким, сев, завязывает шнурки на кедах, их взгляды пересекаются. Снизу вверх, сверху вниз. Тэхён подмигивает Чонгуку, а потом цепляется пальцами за ткань толстовки и принюхивается.       — Ты вкусно пахнешь.       Чон снова вспыхивает краской и вместо ответа поскорее выталкивает парня из квартиры. Тот звонко смеётся.

***

      Они вваливаются в какую-то непопулярную замызганную забегаловку. Здесь совсем нет народа, зато, по словам Тэхёна, подают лучшие корн-доги в городе. Чонгук слепо игнорирует тот факт, как Ким мог догадаться, что это его любимый фастфуд. Перед ними стоит замасленная картонная коробка с двумя панировочными сосисками и небрежно разлитым сырным соусом; у Чона губы блестят от жира, а в уголках скапливаются золотистые крошки, но глаза сияют и брови заламываются — так вкусно.       С набитым ртом он переводит взгляд на нетронутый одинокий корн-дог перед Тэхёном и невнятно спрашивает:       — Почему не ешь? Они вроде не острые.       Ким сканирует лицо Чонгука и на секунду выбивается из безмятежной колеи: ему становится интересно, откуда тому известны подобные мелочи его жизни. Но Гук внешне никак не выдаёт себя.       — Я не люблю корн-доги.       Чонгук, пережёвывая сосиску, замирает, что аж забывает прикрыть рот.       — То есть «не люблю»? Зачем тогда привёл нас сюда?       — Затем, что тебе, как я вижу, очень нравится.       Гук ещё больше хмурится и тихо покашливает, чтобы хоть как-то замаскировать свою обескураженность.       — Я не понимаю. — И глядит исподлобья.       — Ешь, Чонгук.       — Почему ты вообще тусуешься со мной? Обычно наше общение начиналось возбуждением и заканчивалось оргазмом.       — Не знаю, — пожимает плечами Тэхён. — Наверное, мне стало скучно.       — «Скучно»? Со мной? — Чонгук выразительно выгибает бровь.       «Скучно без тебя» — это проглатывается.       — С остальными.       — Странно. — Чон даже опускает корн-дог вслед за озадаченным взглядом.       — Ничего странного: ты интересный. — Тэхён берёт торчащую из упаковки дольку картофеля фри и, зажёвывая её, подмигивает.       — Ты выяснил это, пока я стонал тебе в ухо? — усмехается. Немного криво и с оттенком печали.       — Ага, ты очень выразительные стонешь.       Ухмылка сходит с лица. Корн-дог уже как-то отказывается лезть внутрь. Чонгук прочищает горло и не перестаёт хмуриться, — с ним что, заигрывают? Как бы ущипнуть себя незаметно, чтобы проснуться. Или, наоборот, остаться навсегда в этом сне.       — Тэхён, — серьёзно.       Но тот, пропустив мимо ушей немую просьбу, неотрывно наблюдает за Чоном, как будто смотрит в самую суть, а во взгляде — смешинки.       — Расскажи о себе. — Ким наклоняется вперёд. — Что бы ты взял с собой на необитаемый остров?       Чонгук не сразу понимает, что от него хотят.       — Нож?       — Слишком банально.       Тэхён фыркает и в следующую секунду, будто потеряв к нему весь интерес, откидывается на спинку стула. Огоньки в глазах гаснут, и в помещение, кажется, становится холоднее. Чонгук ёжится и в панике сжимает вспотевшие ладони.       — Комиксы.       Ким сразу же ловит его слова.       — А вот это уже любопытно. — Его руки всё ещё скрещены на груди, но стеклянное безразличие, застывшее в глазах на мгновение, разбивается. — Какие?       — Танигучи. У меня почти все его манги собраны, — выдаёт Чонгук и кусает губы.       Глаза Тэхёна неотрывно гуляют по его лицу, но тот долго молчит, прежде чем снова пододвинуться к столу и выставить вперёд ногу.       — Я бы взял эти кеды. — Он кивает вниз, и Чон опускает взгляд на красно-белую обувь: белый давно перестал быть белым, а шнурки стёрлись чуть ли не до чёрного цвета. — Отец подарил их на мой последний день рождения в его жизни. Они унесли меня от многих неприятностей, и нравится думать, что это он постарался, — улыбается уголком губ Тэхён.       Чонгук охает.       — Я не знал, что твой папа умер.       — Его убили, когда мне было шестнадцать. Возомнил себя дилером и связался не с той компанией, — усмехается. — Мама до сих пор не простила отца и постоянно ворчит подругам, но я любил его.       — Оу.       — Почему ты не ешь?       — Да как-то уже не…       — Возьмём соджу?       — Не откажусь.       Тэхён выходит из-за стола, скрипя стулом, и направляется к кассе. Чонгук жуёт нижнюю губу и чувствует себя очень странно. Это правда, что они никогда особо не беседовали по душам: минимум — предложение потрахаться, которое чаще всего исходило от Чона, а максимум — выкрики от полученного оргазма. Цель их обещания как будто была заведомо определена, и никто не стремился менять её: всё устраивало. Точнее, вроде бы устраивало Тэхёна, потому что тот был немногословен и следовал только зову мимолётных желаний и стоящего члена. А Чонгуку всегда хотелось большего: ходить по кафешкам (как сейчас), делиться наболевшем (как сейчас) и целовать в лоб перед сном и плечо по утрам (возможно ли и это устроить сейчас?).       Тэхён явно преследует какую-то цель: неотрывно наблюдает за ним, угощает любимым фастфудом, который лично не признаёт, выводит на сакраментальные вопросы. Всё это пахнет чем-то подозрительным.       Ким возвращается за стол с двумя зелёными бутылками и, поставив одну перед Чонгуком, начинает открывать вторую. Гук тоже берёт свой напиток в руки, как над дверью звенит колокольчик. Он оборачивается и видит приближающуюся к их столику… Стейси. Та самая, с кем Тэхён вчера… Ну вы помните. Она не местная: оба её родителя — коренные американцы, решившие стать иммигрантами и перебраться в Корею. Волосы девушки по-прежнему убраны в две растрёпанные косы, как будто она рвала их от отчаяния или, может, только что с бодуна, хотя её наигранная обеспокоенность выдаёт в ней плохую актрису и отсутствие всякого сожаления.       — Тигрёнок, где ты был? Весь день не могу до тебя дозвониться. — Она дует губы, а затем вплотную подходит к Тэхёну и, смотря сверху вниз, начинает перебирать его слегка засаленные светлые пряди.       Ким уворачивается от её пальцев и подальше отодвигает стул, после чего Стейси хмурится, но больше не лезет, хотя отступать не намерена.       Чонгук сглатывает, как будто приготовившись смотреть на разворачивающуюся перед ним дораму.       — Телефон отключился, наверное.       — Ты мог его зарядить. Куда ты вчера ушёл?       — Спать.       — «Спать»?       — Да.       — Ты говорил, что заедешь за мной и мы поедем в клуб, помнишь?       — На самом деле плохо помню.       Стейси пищит что-то возмутительное, и Чонгук начинает чувствовать себя пятым колесом. Он бездельно гуляет взглядом по поверхности стола, думая над тем, что ему, наверное, стоит ретироваться — они и не заметят его пропажи.       — Я искала тебя весь день!       — Я занят.       — То есть как это «занят»?       Вот сейчас. Надо валить.       Гук уже встаёт, но следующие слова Тэхёна буквально прибивают гвоздями обратно к стулу:       — Я с Чонгуком.       В этот момент Стейси оборачивается на него, будто видит в первый раз, да ещё смотрит так, словно на поверхность вдруг всплыла правда о том, что он якобы перебил всю её семью или чего похуже, и в её глазах буквально пляшет недоброе пламя. Чонгук весь скукоживается. Девушка переводит полный негодования и жгучей обиды взгляд на Тэхёна, а потом — снова на Чона, будто не может определиться, на кого вылить скопившуюся желчь. А затем топает ногой и откидывает назад косички.       — Ну и отдыхайте вместе!       Ким смотрит ей в спину без единой эмоции, как обычно. Прощается напоследок и со вздохом оборачивается к проглотившему язык Чонгуку.       — Она мне сразу не понравилась, — говорит Тэхён. — Слишком шумная. Стоило трахнуть, как она возомнила себя главной героиней моего романа, — фыркает с граммом насмешки и недовольства.       Чонгук тихо угукает. Он, наверное, тоже мог бы возомнить себя главным героем, если бы не был реалистом: Тэхён — свободная птица.       — С тобой намного легче, — вдруг добавляет Ким, впервые хищно смотря не ему в глаза, а на бутылку соджу в руках. Да и взгляд у него не хищный вовсе, а скорее задумчиво отрешённый. Как будто признаётся сам себе, а потом отпугивает эти мысли, трезвея. — Прости, это я так ляпнул.       Чонгук заверяет, что всё в порядке, даже пытается улыбнуться уголками губ, но когда Тэхён переводит на него взгляд, то снова зависает в задумчивости. Только теперь она какая-то суровая. Возможно, Чон впервые замечает у Кима проблески серьёзности, и это немного пугает: тот всегда берёт своей медовой расслабленностью и беззаботным похуизмом, а сейчас, видите ли, какая-то осознанность ломит забетонированные черты лица.       — Ты никогда не хотел стать главным героем в моей сказке?       Чонгук замирает с открытым ртом. Это снова какая-то проверка на банальность и остроумие? От его слов зависит дальнейшая подписка на близость с Тэхёном? Хоть бы кто предупредил, что тамада выдаст такие сложные ребусы.       — Я… я…       — Не отвечай. — Ким протирает глаза и сводит пальцы к переносице. — Кажется, я протрезвел. Брежу.       Чонгук хочет поддержать, кивнуть, улыбнуться или заверить в обратном. Он просто уже не понимает, какую эмоцию следует юзать.       — Ты не против продолжить у тебя дома? — В ответ — кивок. — Супер. Ещё в магаз за топливом зайдём.

***

      Тэхён ставит пакеты с накупленной ерундой на стол и заглядывает в них.       — Зачем нам так много мороженого… бананового? — Он оборачивается к Чонгуку, который, сбросив куртку на диван, подходит к окну.       — Я люблю его, — пожимает плечами.       — Значит, сладкоежка.       Гук угукает.       — Тебе бы тоже советовал заделаться им: больно сперма у тебя горькая.       Тэхён усмехается, а потом видит, как Чон достаёт из-под спинки дивана пачку сигарет и затягивается.       — Ты куришь? — удивляется Ким. Он никогда не замечал за Чонгуком этой привычки, да и пахнет всегда от него не табаком, а сладким молоком — такой приятный аромат, кружащий голову.       — С кем поведёшься.       Он коротко оглядывает Кима и, отвернувшись к открытому окну, облокачивается на раму. Подносит сигарету к губам — и в следующую секунду серый дым окольцовывает его стройную фигуру. Тэхён засматривается, а потом, не отдавая себе отчёта, дёргается к парню.       — Дай мне тоже.       Ким неуклюже ударяется о чужое плечо, пока добирается до пачки, а затем немым взглядом просит Чонгука развернуться к себе, чтобы помог поджечь. Чон замирает, смотря на пухлые губы, между которыми зажата тонкая сигарета. Казалось бы, сколько раз он касался их, но как будто никогда не выловил истинного вкуса. Заметив, что Тэхён закурил и отвернулся от него, он тоже переводит грустный взгляд на потемневшие высотки.       Они молчат, холодный ночной ветер ерошит их волосы, табак греет слегка замёрзшие пальцы. Когда Чонгук затягивается последний раз, выдыхает тихое:       — Потрахаемся?       По крайней мере, так заканчивается каждый их вечер наедине — грех изменять традициям.       Тэхён тушит сигарету об оконную раму и бросает. Он смотрит, как лёгкий истлевший бычок летит вниз, но никак не на Гука.       — Нет, — глухо говорит Ким.       Чонгук, хмуря брови, оборачивается лицом к безмятежному профилю.       — «Нет»? — Он не понимает.       — Нет.       Чон хочет сказать что-то, возможно, возмутиться, но обрывает сам себя, выдыхая лишь неразборчивые звуки.       Почему «нет»? Всегда же было «да».       — Скажи… — Тэхён медленно поворачивается к нему. — Ты увязался за мной только из-за секса?       Чонгук чуть ли воздухом не давится. Уже собирается взреветь в отрицании, но вмиг понимает, как всё время выглядел со стороны. Стоило им оказаться наедине в комнате — будь то ванная, туалет или деревянная веранда, — он всегда нарушал их молчаливый покой предложением потрахаться. Тэхён иногда не сразу отвечал, медлил, но в конце концов соглашался.       Покой не значит одиночество.       Они никогда не были одни в пустой комнате.       Чонгук опускает взгляд, омерзительно улыбаясь своему внутреннему «я». Неужели сам себя загнал в оковы неприступного ледяного принца? Сам себе выдумал циничный образ Кима?       — Нет, — обречённо отвечает.       Тэхён кивает будто со знанием дела и отворачивается. Чонгук кусает щёки изнутри, изнывая от желания наконец разобраться, что между ними происходит: секс без обязательств, немая дружба, какой-то выдуманный Кимом покой?       — Я не понимаю. — Гук нервно поджимает губы и не сводит взгляда с чужого лица, которое, казалось бы, совсем не заинтересовано в нём.       — Что? — точно бесцветно.       — Что означал твой вопрос? Хочешь сказать, что ты тут не ради секса?       — Нет.       Чонгук начинает закипать от сквозящего в чужом голосе равнодушия. Господи, очнись! С кем ты разговариваешь, в конце концов?       — Тогда чем мы занимались с тобой всё время?       — Сексом. Секс — это приятное времяпрепровождение. — Его голос не дрожит, в отличие от Чона.       — Значит, и со Стейси было приятно, и с Дасоль, и с Юнхи. Кто же там ещё был? Богом? Сонхва? Дженни? Тогда почему ты, блять, отказываешься потрахаться сейчас?       — Я даже не знаю половины из тех, кого ты перечислил. Странно, что их помнишь ты.       — Потому что я идиот, — горько усмехается Чонгук и отворачивается.       Наверное, он просто хочет от Тэхёна невозможного. Для чего сейчас срывается на него? Чтобы услышать заветное признание, что с ним было приятнее всего? Идиот — не иначе. Над самим собой смешно.       В подтверждение своей теории Ким молчит. Да и что ему ещё говорить? Вряд ли тот выделяется состраданием.       — Секс — расслабление для тела. К тебе я шёл, чтобы расслабиться душой.       Чонгук саркастически ухмыляется и угукает — не верит, но за маской насмешки прячет глубокую рану боли.       — Это так. Я слишком люблю свободу, а в чужих глазах каждое действие навстречу отчего-то выглядит как обещание. — Пауза и свист сквозняка в комнате. — Я никому не обещал быть вместе до конца, поэтому было легче прикидываться бесчувственным подонком. Хотя даже не пришлось прикидываться: мне и правда было плевать на них. А вот с тобой иначе: ты не привязывался, и это подкупало. Почему?       — «Почему»? Да потому что был влюблён в тебя как подросток!       — «Был влюблён»? И даже не хотел стать ближе?       — Наоборот. Был влюблён и боялся потерять. Предлагал себя, потому что казалось, что ничего, кроме секса, тебя не привлекает в людях.       — С тобой было иначе. — Тэхён медленно поворачивается к Чонгуку, поднимая взгляд к его лицу. — Отец всегда говорил мне: дом — это не место, а человек.       — Хорошие слова.       — Да.       Снова пауза, скользкая и смущающая, потому что Ким не сводит своих непроницаемых глаз с Гука.       — Я был лучше? — с надеждой спрашивает и тоже оборачивается.       — Я люблю секс и был не в силах отказаться. Но к тебе я приходил за другим.       — Ты мог приходить и за тем, и за этим, — истошно, сквозь зубы взвывает Чонгук.       — Рассчитывал, что другое тебя не интересовало, — пожимает плечами.       — Я прямо сейчас говорю тебе, что ты, тупая голова, ошибался!       Гук поворачивается к Киму всем корпусом и кажется крайне недоброжелательным, но тому как будто всё равно. Тэхён движениями домашнего кота, лениво и безынтересно, переводит взгляд в сторону Чона и молчит — словом, не принимает никаких действий, пока тот по новой закипает от ярого негодования.       А потом Ким его… щипает. Причём больно, за плечо. Чонгук шипит и отдёргивает руку, ошарашенно смотря перед собой.       — Это за то, что обзываешься, — спокойно поясняет Тэхён, а затем, развернувшись к ещё не успевшему опомниться парню, с силой толкает его прямо через бортик на диван позади. — А это… — Он наваливается на него сверху, опираясь на руки возле головы, и останавливается в нескольких сантиметрах ото рта. — Я так прошу прощения.       Ким наклоняется и накрывает сухие и горькие от табачного дыма губы своими. Гук не спешит терзать его в ответ, как любит делать обычно, а лишь приоткрывает рот, чтобы Тэхёну было удобно углубить поцелуй.       — Ну же, Чонгук, — шёпот под нос, — прости меня.       Он чмокает Чона, а затем — ещё раз, пока тот позволяет.       — Нет, подожди. Мы встречаемся?       — Если для тебя это так важно.       Снова лёгкий чмок.       — Нет, Тэхён. — Гук отодвигает Кима от своего лица, но тот смотрит только на его губы. Довольно хищно и нетерпеливо, что Чонгуку сносит крышу. — Я хочу, чтобы у тебя не было никаких Стейси и Дженни. Никаких новых половых связей. Только я.       — Хорошо.       — Я не шучу. Хочу, чтобы в твоих мыслях был только я, а ты — только во мне, понимаешь?       — Если бы ты осознавал, что всегда и был в моих мыслях, не сопротивлялся бы сейчас, как девственница, — устало говорит Тэхён и, заметив, что Чон куксится, спешит исправить ситуацию. — Я влюблён в тебя, Чон Чонгук.       И Чонгук, зардевшись, наконец отвечает на поцелуй. Он, несмотря на окрыляющее его чувство взаимной привязанности, позволяет Киму самому решить, как далеко готов зайти. А тот не теряет маху — мигом проскальзывает языком. Но Чону и этого мало. Крышу сносит, и отчаянно хочется ещё и ещё, до потери пульса. Он толкается глубже, попутно облизываясь, и бесстыдно хнычет в чужой рот. Интимный момент буквально окрашивает самый обычный поцелуй совершенно новыми ощущениями. А когда Тэхён спускается губами по подбородку и, приподняв его, присасываясь к шее, руки Чонгука, цепляясь за каждую складочку, неуклюже спускаются к ширинке джинсов.       — Стой-стой-стой, — тормозит его Ким, нехотя отрываясь от покрасневшей шеи.       — Что опять? — Глаза Чонгука уже подёрнуты пеленой накатившей похоти. Он как зомби.       — Я же сказал: мы не будем трахаться. Сегодня мы займёмся любовью.       — Тэхён, что ты прид…       — Мороженое, Чонгук. — Ким поднимается с дивана, оставив Гука, развалившегося грузной каплей от возбуждения и одновременно досады от резко прерванного процесса. — И фильмы. Где у тебя ноутбук?       — В спальне, на рабочем столе, — мямлит в ответ.       Чон подбирает колени и чешет запястье. Значит, банановое мороженое, клубничный мармелад, который Тэхён взял для себя, и фильмы на ноутбуке под пледом — вот так люди занимаются любовью? В целом не важно, если отныне Ким — это только его любовная история.