Колыбель сострадания

Суды бывали разные. Некоторые дела вроде случаев очевидной жестокости занимали минимум времени. Вердикт Верховного судьи и Оратрис были заведомо всем известны, и единственное, чего ожидала публика от процесса, это высказаться в самых грубых терминах, после чего со спокойной душой разойтись по домам. Иные дела занимали дни, а порой и недели. Дела вроде семейных разборок, убийств из-за наследства, где ложные улики и показания запутывали события похлеще, чем в детективных романах. Такие дела доставляли Нёвиллету головную боль, потому что именно там разыгрывались самые настоящие человеческие драмы, в которых ему, Гидро дракону, было порой сложно разобраться. Мотивы людей ставили его в тупик. Зависть, жадность, ревность, конкуренция — вот уже 500 лет Нёвиллет возглавлял судебные процессы и научился принимать, что люди совершают самые хитроумные преступления из-за самых низменных мотивов. Но он до сих пор не понимал, почему они это делают. И вот вновь, ссорятся супруги, доводя до жертв, суда и потери времени всех и каждого. Тем не менее Нёвиллет внимательно слушал аргументы обеих сторон… …пока вдруг не почувствовал, что что-то происходит. Где-то далеко на поверхность вырвалась вода Первозданного моря. Он почувствовал эту волну, и его руки сами сжались в кулаки, благо скрытые от внимательного взгляда публики балкончиком его судейского трона. Он кинул взгляд на Фурину, но госпожа Архонт, как обычно, была полностью поглощена судебным разбирательством. Нёвиллет должен был бы немедленно прервать суд, но это было невозможно. Оставалось только точечными, точными комментариями подвести процесс к логической паузе, и как только Нёвиллет смог покинуть сцену, он выцепил двух мелюзин, которые дежурили в театре, и отправил их узнать новости. Сам он вместе с Фуриной покинул остров Эриний на личном катере. Сидя на довольно мягком сидении, он прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и локализовать место, где произошла течь. — Ты как будто куда-то торопишься, — фыркнула Фурина и недовольно сложила руки на груди. — Прервал процесс на самом интересном месте! Не думай, что я не знаю, что ты сделал это нарочно! Нёвиллет выдохнул, открыл глаза и посмотрел на Гидро архонта. — Вы правы, леди Фурина. Но я сделал это не из личной прихоти. Вы должны знать, что во время суда где-то в Фонтейне вырвалось Первозданное море. — Что?! Нет!.. Этого не может быть… Не может быть… Нет, ты меня обманываешь! — Это слишком серьёзное заявление, чтобы превращать его в шутку. Я уже попросил мелюзин разведать ситуацию. Тем не менее я боюсь, что пока мы доберёмся до Кур-де-Фонтейна, каждый последний журналист будет знать о том, что произошло. Вам следует подготовиться. — Да… Да, ты прав… И если это правда… Это правда, Нёвиллет?.. Ты думаешь, что кто-то погиб?.. Нёвиллет нахмурился сильнее, надеясь на то, что никто не пострадал. Увы, когда они прибыли в Кур-да-Фонтейн, на причале их ждала мелюзина, которая доложила, что неожиданное наводнение произошло в Пуассоне. Вода уже отступила, но количество жертв пока было неизвестно. Нёвиллет поднял голову, всматриваясь во внезапно помрачневшее небо. Нет, сейчас было не время для дождя. Маленький потоп Пуассона и без того посеет панику среди населения, не нужно было добавлять ещё и риск оказаться затопленными под нещадным ливнем. Как Верховному судье, де-факто возглавлявшему все правительственные организмы Фонтейна, ему предстояло много работы. Но он не мог не переживать, и с непрерывной тревогой он ожидал, когда к нему поступит точная информация. Весь оставшийся вечер он провёл во Дворце Мермония, занимаясь в основном организацией и распределением задач. Посреди непредвиденного происшествия, в нарастающей панике, Нёвиллет оставался тем, на кого можно было положиться, и он направлял людей, словно русло направляет реку. Когда глубокой ночью ему принесли пока ещё не окончательный список погибших, он силой заставил себя оставаться нейтральным в своём суждении. И тем не менее, он не мог не испытать облегчения, когда не увидел ни имени Ричарда Калласа, ни Навии Каллас. Было несправедливо с его стороны, что об этих двух людях он переживает больше, чем об остальных, но такова была любовь. *** — Фух… Я люблю тебя, — шепнул Каллас и поцеловал его в щёку, а потом устало рухнул рядом с ним на кровати. — Я так тебя люблю, ты не представляешь. — Представляю, — Нёвиллет нашёл его руку своей и сплёл с ним пальцы. Вот так, держась за руки, как глупые подростки, они лежали в постели после невероятного секса. Убаюканный теплом чужого тела, Нёвиллет почти что провалился в дрёму, думая о том, что они в общем-то были как нормальная семейная пара, насколько это было возможно при их положении. Разумеется, они не могли ни зарегистрировать брак, ни открыто ходить на свидания. Нет, это сравнение было глупым и неуместным, подумал Нёвиллет, потому что они слишком далеки от нормальных людей с нормальной работой. Ричард Каллас был главой мафии, выдававшей себя за благотворительную организацию, он был Верховным судьёй, и во всём Фонтейне не было другой такой пары. Его полусонные размышления были прерваны, когда Каллас, будто бы продолжая его собственную мысль, сказал: — Эх, жаль, что мы не можем завести детей. Тогда бы у нас была полноценная семья. Только представь… Нёвиллет почувствовал, как Каллас ласково поглаживает большим пальцем его руку. — Мы бы возвращались вечером домой, где нас бы ждал наш маленький сын. Или дочка, знаешь что, думаю, я бы хотел девочку. Она была бы нашей принцессой. Я бы покупал ей кружевные платьица, а ты заплетал бы её волосы, такие же длинные как у тебя… Свободную руку Нёвиллет положил на свой живот. В голове намешалось сразу много всякого, да и сердце кольнуло сожалением — его возлюбленный мечтает о детях, думая, что это невозможно, ведь Нёвиллет не был женщиной. Но его инстинкты вдруг разыгрались не на шутку, ведь когда-то, давным-давно, когда ещё не было ни солнца, ни луны, а Узурпатор не пришёл в этот мир, его предшественник Гидро Дракон считался тем, кого люди бы наверняка назвали богом жизни, матерью всего живого. Часть его сил была несправедливо отобрана, и пусть Нёвиллет не был способен создавать жизнь из ничего, он всё же мог… — Ах, забудь, что-то я размечтался, — фыркнул Каллас и повернулся к нему. Нёвиллет тоже повернул голову, в темноте вглядываясь в сонные глаза своего любовника. — Какие дети, с нашей-то работой, правда? — Да… — выдохнул Нёвиллет, не зная, не представляя, что ещё он мог на это ответить. Но мысль не оставила его. Она появлялась случайно посреди рабочего дня, она возвращалась под вечер, когда он готовился ко сну, и она приветствовала его утром, когда он просыпался, пробуженный чересчур яркими лучами солнца. Он думал о многом. Стоит ли говорить Калласу об этой его необычной способности выносить ребёнка? И если да, то как сказать ему, чтобы он не испугался? Что если Каллас найдёт это омерзительным и больше не захочет иметь с ним ничего общего? Что если наоборот, они действительно заведут ребёнка? Как они будут его растить и воспитывать? Но на этих мыслях Нёвиллет не задерживался. Почему-то эти посредственные, бытовые вопросы казались такими несущественными в сравнении с самим фактом того, что у них мог быть свой, родной ребёнок. Что Нёвиллет мог примерить на себя роль матери, выносить и родить младенца, которого потом сможет держать на руках и баюкать на своей груди. Сможет с гордостью передать их дитя в руки Калласа и получить в ответ благодарный поцелуй… Это было сильнее его — не то драконий, древний инстинкт, не то собственное желание вновь стать тем, кем он и должен быть по праву своего собственного рождения. Он не мог перестать думать об этом, и в итоге он сдался. В конце концов, если и была одна вещь, которую он понял о людях за свои пятьсот лет жизни среди них, это то, что общение было ключом ко всему. Он должен был сказать Калласу о том, что это было возможно, потому что если он этого не скажет, то их шанс в итоге будет упущен. И вот однажды вечером, когда они встретились в одном из тайных убежищ Калласа, он подошёл к этому вопросу со всей своей прямотой, на которую был способен. — Ричард. — Мм? — Я хочу кое-что тебе сказать. Однако это может тебя… шокировать. — Ты меня пугаешь, Анри, — Каллас издал нервный смешок. — Что случилось? Гидро Архонт мертва? Пророчество исполнилось? Или у тебя вырос второй член? — Что? Что ты… Перестань, — буркнул Нёвиллет, но беззлобно, потому что знал, что Каллас действительно занервничал и лишь поэтому нёс какую-то чушь. — Ничего подобного. Ничего страшного не случилось. — Ладно?.. — Однажды ты сказал, что мы не можем завести детей. Я много думал об этом, но… С первых же его слов он почувствовал, что Калласа охватило удивление и предвкушение. Но он заставил себя сосредоточиться на своей заранее подготовленной речи. — Но помимо очевидной возможности усыновления, есть и другой способ. Я сам могу зачать, выносить и родить ребёнка. Сказав это, он замолчал, тактично давая Калласу время переварить эту новую, неожиданную и, бесспорно, странную информацию. Он не позволял себе никаких ожиданий. Каллас мог быть в нём разочарован, или наоборот, мог обрадоваться. Какой бы ни была его реакция, Нёвиллет примет её гордо. — Правда? — с тихой надеждой переспросил Каллас. — Ты правда можешь? — Да. Могу. — Это… Это невероятно. И замечательно. Каллас подошёл к нему и осторожно, будто бы неуверенно положил руки ему на плечи. — И ты… согласен? Ты правда хочешь завести со мной ребёнка? Нёвиллета накрыло эмоциями словно цунами. О, как он любил Калласа! Пусть он был всего лишь человеком, но Нёвиллет уже давным-давно перестал думать об этом в категориях рас и старых обид. Да, он всё ещё собирался судить Узурпатора и его Архонтов, но люди были неповинны в их грехах. Волю людей он признавал, и если был среди них достойный, который осмеливался заявить на Гидро Дракона свои права, то Нёвиллет был более чем счастлив предназначить ему в дар часть себя. — Да, — ответил он без раздумий. — Да, Ричард, да. *** Каллас изменился. Он был всё таким же приставучим и пользовался любой возможностью, чтобы затащить Нёвиллета в постель и трахнуть его так, словно это был их первый и последний раз. Но когда Нёвиллет сообщил ему радостную весть, Каллас стал более нежным и внимательным. Он как будто сам для себя решил, что должен быть самым лучшим и примерным любовником, мужем (пусть и неофициально) и будущим отцом, а если Каллас ставил для себя какую-то цель, он упрямо шёл к ней, чего бы это ни стоило. И засыпая ночью в его объятиях, Нёвиллет счастливо улыбался, чувствуя, как тяжёлая рука, которая могла держать револьвер или сжиматься в кулак, чтобы кого-то избить, нежно поглаживала его живот. Но одним прекрасным солнечным утром жестокая реальность внезапно обрушилась на Нёвиллета, когда он пришёл ни свет ни заря во Дворец Мермония. В зале ещё даже никого не было, и он прошёл по мягкому ковру прямиком в свой кабинет, по пути поздоровавшись с мелюзиной Седеной. Но когда он положил руку на ручку двери, Седена почему-то вдруг резко выбежала из-за своей стойки. — Месье Нёвиллет! Месье!.. Он повернулся к мелюзине и спросил: — В чём дело, Седена? — Вы!.. Она запнулась, не находя слов, и Нёвиллет насторожился. Седена никогда не теряла самообладания, и что бы ни случилось, это должно быть серьёзно, раз она потеряла дар речи. Она проворно окинула взглядом зал. Он всё ещё пустовал, и мелюзина вновь подняла взгляд на Нёвиллета и очень тихо прошептала: — Месье Нёвиллет, вы… Вы в положении. Теперь уже он потерял дар речи. Отрицать это было бесполезно. Если мелюзина увидела новую жизнь, то убедить её, что её мерещится, будет невозможно. Но что он мог ей ответить на это? — Седена, могу я попросить тебя никому об этом не рассказывать? — попросил он, едва сдерживая свой внезапный порыв сбежать в свой кабинет, чтобы запереться в нём и больше никогда из него не выходить. — Конечно, месье. Но… Но… Как вы собираетесь скрывать это? — Если честно, то я об это не задумывался, — вздохнул Нёвиллет, вовсю упрекая самого себя. Неужели эмоции от перспективы завести ребёнка ослепили его настолько, что он ни на минуту не задумался обо всех остальных аспектах материнства и о том, как это скажется на его жизни, его работе как Верховного судьи, и его репутации, на которой без всякой скромности держался весь Фонтейн? Всего пару минут назад он был в прекрасном настроении, он был спокоен и готов к новому дню. А сейчас ему не хотелось ничего, кроме как спрятаться на дне морском до конца этого мира. Беспокойство и страх сковали его, словно холодные железные клешни, и в каплях дождя, который уже начался за высокими окнами дворца, пожалуй любой человек с Гидро глазом бога мог прочесть вопросы, которые его одолевали. Как так вышло? Что ему делать дальше? Как привести собственные мысли в порядок? Как дожить до конца этого дня и не умереть от собственной неосмотрительности? — Спасибо за беспокойство, Седена, — сказал Нёвиллет наконец. — Но это ничего не меняет. Возвращайся к работе. — Да, месье. Но если вам понадобиться моя помощь, я всегда здесь. — Конечно. Он зашёл в свой кабинет и прижался спиной к двери. Ему нужно было успокоиться. И в первую очередь, ему нужно заняться работой, а о своей личной жизни он будет думать вечером. Сделав пару глубоких вздохов, он прошёл к своему столу, наблюдая, как дождь за окном становится всё реже и реже. Ах, как же это было неудобно, что все его эмоции можно было прочесть в прогнозе погоды… Он не должен был удивляться тому, что когда он вернулся домой поздним вечером, Каллас уже был там. — Я не ожидал тебя сегодня, — сказал Нёвиллет и прошёл в гостиную. Там он зажёг лишь маленькую настольную лампу вместо шикарной люстры. — Ты явно весь день был не в лучшем настроении, — заметил Каллас, немного неловко. Нёвиллет присел на диван, и Каллас сел рядом с ним. — Всё в порядке? — Я в растерянности, — вздохнул Нёвиллет, медленно снимая свои перчатки. — Сегодня утром Седена заметила, что я в положении, и это выбило меня из колеи. Он отложил перчатки в сторону, а потом положил руки на колени ладонями вверх, уставившись на них так, словно в них можно было найти все ответы. — Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, что мне делать дальше, Ричард. Что нам делать? — В каком смысле? — Ты думаешь, что народ Фонтейна обрадуется, когда узнает, что их Верховный судья носит чьего-то ребёнка? — Оу!.. Он прислушался к чужим эмоциям, и ему мгновенно стало понятно, что сам Ричард тоже об этом не задумывался. Боги, они были так поглощены собственным счастьем, что забыли обо всём остальном. Разумеется, закон не запрещал юдексу заводить семью, и может быть при других обстоятельствах Нёвиллет даже мог бы себе это позволить, но не сейчас. Да и как бы это выглядело? «Верховный судья носит ребёнка главы мафии!» Даже подобный банальный заголовок в последней жёлтой газетёнке скажет читателям всё, что им нужно было знать. Вся его многовековая репутация обернулась против него самого. Он так сильно отстранился от общества людей, что влиться в него заново было невозможно. И если вдруг в Фонтейне узнают, что он спит с Ричардом Калласом, главой Спина-ди-Росула, это приведёт к краху всего. Этого нельзя было допустить! Оставалось лишь хранить это в секрете. Возможно, ему удастся кое-какими элементальными манипуляциями скрывать свою беременность от чужих глаз. Когда придёт срок, то он возьмёт заслуженный выходной, чтобы родить ребёнка, а потом… — Ну, хочешь, мы… откажемся от этой затеи, — осторожно предложил Каллас, положив свою руку на его. — Несомненно ещё не поздно, чтобы… — Нет! Нёвиллет резко выдернул руки и прижал их к своему животу в защитном жесте, вылупившись на Ричарда так, словно он предложил самую кощунственную вещь, которая только может существовать в этом мире. Чёрт побери, да так оно и было! Пусть Нёвиллет и не обладал полной властью над стихией Гидро, над Первозданным морем, над всем живым на этой планете, но он никогда, никогда не согласится на то, чтобы убить невинную жизнь. Это было немыслимо. — Ни за что! Это ведь… Это ведь наш ребёнок!.. Окончательно измотав себя эмоционально, Нёвиллет рухнул в объятия Калласа, навзрыд всхлипывая в его плечо. — Ш-ш-ш, прости меня, прости. Я не подумал. Каллас баюкал его в своих руках, а Нёвиллет думал сразу обо всём. О том, что он не плакал вот так, настоящими слезами, вот уже четыреста лет, и о том, что без Власти Дракона он ощущает себя неполноценным; и о том, как ему было одиноко среди людей, о том, что он, наверное, выбрал неправильный путь. Не стоило вообще потакать Гидро Архонту и приезжать в Фонтейн, становиться Верховным судьёй. Он мог бы и дальше скрываться вдали от того, что люди называли мирской суетой. Пожалуй, его сгубило собственное любопытство и тяга ко всему живому. Он думал, что может быть у него получится понять людей, но те были такими странными, такими маленькими, но полными какой-то врождённой злобы, и Нёвиллет не мог не задаваться вопросом — зачем Узурпатор создал их такими? И почему он сам переродился человеком? Почему у него отобрали самое ценное, что у него было — власть над жизнью? Почему он не мог быть матерью и заботиться о своих детях открыто? А потом слёзы закончились, и Нёвиллет устало вытер глаза рукой. У него наверняка был испорчен весь макияж, но это было уже не так важно. В конце концов он был у себя дома, и никто кроме Калласа не увидит его в таком ничтожном состоянии. — Прости, — прошептал он. — Я поддался эмоциям. — Это нормально. Ты имеешь такое же право плакать, как и все мы, мой маленький дракон, — Каллас поцеловал его в лоб, и Нёвиллету на мгновение показалось, что он опять вот-вот расплачется от всей той нежности, которую дарил ему его дорогой Ричард. — Мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо. Ах, эта странная надежда, которой утешают себя люди, но в этот момент Нёвиллет поймал себя на мысли, что и ему хочется этого наивного утешения. *** В камине трещал огонь, и тёмную гостиную заполнял терпкий запах дыма. Каллас искоса посмотрел на Клементину, которая с ловкостью знатока чистила один из своих парных мушкетов. — Эй, Клементина. — Мм? — промычала она, не отрываясь от своего занятия. — Ты можешь притвориться беременной? Её рука, сжимающая тонкую щёточку, на минуту замерла. — Это теоретический вопрос или просьба? — И то, и другое, я полагаю. Теперь уже Клементина отложила все свои инструменты и сосредоточила своё внимание на Калласе. — Для чего тебе это? Каллас вздохнул. Нёвиллет не мог оставить ребёнка у себя, и они решили, что дитя останется с отцом. Но как Каллас мог бы объяснить внезапное появление ребёнка своим партнёрам, если у него не было ни любовницы, ни жены, а подбирать первого встречного сироту с улицы босс Спина-ди-Росула точно бы не стал? Про них с Клементиной уже ходили слухи, над которыми оба посмеивались, но не пресекали. А зачем? Пускай люди думают, что им хочется думать, это даже было в их интересах. Так хотя бы никто не пытался залезть к ним в постель. Поэтому оставалось лишь воспользоваться этими слухами и попросить Клементину подыграть. — Дело в том, что у меня будет ребёнок, — выдавил из себя Каллас. — После рождения он останется со мной. — Я думала, что твой любовник мужчина. — С чего ты взяла, что у меня всего один любовник, — фыркнул Каллас и уставился на огонь в камине, надеясь, что Клементина купится на его блеф или хотя бы не станет выпытывать подробности. — Ладно, ладно, это всё равно неважно. Говоришь, притвориться беременной? Почему бы и нет. Но я потребую компенсацию. В конце концов едва ли беременная женщина и будущая мать может себе позволить таскаться по канализациям, занимаясь грязными делами. — Всё, что захочешь! — Погоди-ка секундочку! Мне потом что, и матерью для ребёнка придётся притворяться? Воспитывать его? Ричард! Во что ты вляпался?! — Ни во что. Я просто не подумал. — Вы, мужчины, действительно умеете думать только одним местом. — А вот не надо переходить на личности, ладно? — А я и не перехожу, это голый факт. Настоящая мать ребёнка что об этом думает? О том, что какая-то другая женщина займёт её место. Каллас закрыл лицо рукой. Для Нёвиллета это решение далось совсем нелегко, но в конечном итоге он смирился. Они решили, что расскажут их ребёнку правду по достижению совершеннолетия, а до тех пор… Слова Клементины вбивались в него словно острые гвозди, наказанием за его воистину необдуманное желание завести с Нёвиллетом детей. Он уже жалел об этом, но теперь было поздно отступать. — Мы уже всё обдумали и решили. Но мне нужна твоя помощь, Клементина. Пожалуйста. Хотя бы на первое время. — О боги, боги, это самая дурацкая идея, которая когда-либо приходила тебе в голову, — Клементина устало закатила глаза и откинулась на спинку бархатного кресла. — Но смотри у меня, Ричард. Если твоя пассия придёт требовать младенца назад, я его верну по первому же слову, а дальше уж разбирайтесь сами. Каллас облегчённо выдохнул. *** День рождения их дочери был самым удивительно солнечным летним днём. Нёвиллет заранее сообщил леди Фурине, что ему нужно два дня для личного дела, и Архонт отпустила с его миром, не поинтересовавшись даже, какие у него могут быть личные дела. Так что с самого утра Нёвиллет отдыхал в одном из тайных убежищ Калласа за горой Атонеки. Сижвин тоже приехала утром. Стребовав с Калласа все необходимые вещи, она всё подготовила, но это не заняло много времени, и практически целый день все трое провели в нервозном ожидании. Вернее, нервничал один лишь Каллас. Он не знал, чем себя занять, а ожидание убивало его. В итоге Сижвин выгнала его со словами «Сходите займитесь чем-нибудь полезным. Например, выпейте. Только не в хлам». Нёвиллет практически не двигался весь день, просто лежал на кровати, молчаливо разглядывая пейзаж за окном. Сижвин лежала рядом с ним и дремала, прекрасно зная, что энергия ей понадобится, когда придёт время. Лишь когда солнце скрылось за горой, и комната погрузилась в сумерки (да и Каллас вернулся со своей нервной прогулки), Нёвиллет встрепенулся и в резком приступе боли схватил руку Сижвин. — Ох, уже? — мелюзина поднялась с постели. — Мистер Каллас, попрошу вас выйти. — Но… — Никаких но! Сейчас не время со мной спорить, так что выйдите, пожалуйста, — повторила она и буквально вытолкала несчастного Калласа из комнаты, заперев за ним дверь. — О боги… Боги, это и правда происходит… Он не знал, сколько времени прошло или как быстро оно текло. Он тревожно ходил взад и вперёд и каждый раз дёргался, когда слышал болезненные стоны, приглушённые плотной дверью. Ему не терпелось уже ворваться в комнату и взять свою новорождённую дочку на руки, но время от времени ядовитые сомнения наплывали на него — вдруг что-то пойдёт не так? Ему казалось, что прошло слишком много времени, не то что несколько часов, а целых несколько дней, а он всё так и стоял под дверью, как брошенный хозяином пёс. За окнами уже окончательно стемнело, а где-то вдалеке прозвенели часы двенадцать раз, оповещая о приходе нового дня. Каллас удивлённо вздохнул — оказывается, прошло всего несколько часов, но даже это казалось слишком долго. А потом в тишине ночи раздался детский плач. Каллас почувствовал жжение слёз в глазах, он прижался к двери, ожидая лишь одного — когда его пустят к семье. Шум немного поутих, и вскоре щёлкнул дверной замок, и Каллас смог наконец зайти внутрь. Картина, представшая перед ним, была несравнима ни с чем, что он когда-либо видел. Нёвиллет был сам на себя не похож, но в хорошем смысле. Сейчас он не был ни строгим судьёй, ни даже тайным любовником. Он был скорее похож на принцессу из какой-нибудь сказки, с его длинными, уложенными рядом с ним волосами, абсолютно уставший, но такой счастливый. Утонув в мягких подушках, он держал на руках завёрнутого в пелёнки младенца и улыбался улыбкой, которой Каллас ещё никогда не видел. — Ну? Не стойте столбом, мистер Каллас, — прошептала Сижвин где-то у него из-под локтя, и только тогда он осознал, что всё ещё стоит в дверях как вкопанный. Каллас подошёл к постели, и Нёвиллет поднял на него свои прекрасные, блестящие глаза. — Ричард!.. — воскликнул он шёпотом. — Ричард… — Я здесь, милый. — Ричард… Безмолвно, он протянул к нему свёрток, и Каллас осторожно взял свою новорождённую дочь на руки. Девочка сонно моргнула, причмокнула и снова уснула, доверяясь своим родителям. — Какая красавица, — Каллас опустился на кровать, боясь, что ноги подведут его и он рухнет от переизбытка эмоций. — Анри, она прекрасна. Наклонившись, он поцеловал Нёвиллета в лоб. Он услышал как открылась и закрылась дверь — Сижвин оставила их наедине, — но это уже было неважно. Как и неважно было то, что будет дальше. Сейчас он хотел провести время со своей семьёй. *** Нёвиллет смог выбраться в Пуассон лишь через день. Леди Фурина благоразумно осталась в столице, доверив своему дорогому юдексу разобраться со всем самостоятельно. Он сразу же почувствовал недавнее присутствие воды Первозданного моря, несмотря на то, что она уже отступила. Это было очень странно, и ему хотелось бы разобраться с источником, но в первую очередь нужно было позаботиться о гражданах Фонтейна и оказать им материальную и моральную поддержку. Ричард нашёлся в самом центре Пуассона. Стойкий, словно маяк посреди бури, он ловко руководил восстановительными работами. Люди сновали повсюду, словно в организованном муравейнике, и каждый знал, какая на него возложена задача и к кому можно было обратиться за помощью. Нёвиллет подошёл прямо к нему. — Добрый день, мистер Каллас. — Добрый день, месье Нёвиллет. Леди Фурина не с вами? — Нет. Но несомненно я обо всём ей доложу. Каллас кивнул, и Нёвиллет осмотрелся, оценивая ситуацию. Помимо пары развалившихся от напора воды маленьких домиков и смытых вывесок, ущерб был не такой уж и сильный, но Нёвиллет остро ощущал эмоции людей: печаль, скорбь и страх того, что это может повториться вновь. — Спасибо за присланную помощь, — сказал вдруг Каллас. — Но я должен сказать, что Предвестник Фатуи тоже выделила нам немалые средства. — Вот как? Впрочем, тем оно лучше. Каллас тяжело вздохнул. — Мои соболезнования, — тихо сказал Нёвиллет. — Да… Спасибо, наверное… Мелус и Сильвер были самыми близкими людьми. Теперь же не осталось никого, кому можно было бы доверять так же сильно, как и им. — Мне очень жаль. Правда, Ричард. Если бы я знал причину этого наводнения и мог бы это предотвратить, я бы непременно… — Я знаю. Нёвиллет осмотрелся вновь. Весь Пуассон словно был одним большим, грустным щенком, промокшем под сильным ливнем. Порой люди оглядывались на него, но всего на секунду, и потом возвращались к своим делам. Они не знали, что в теории он мог бы предотвратить потоп. Они не знали, что он был тем самым Гидро Драконом, о котором в Фонтейне ходили легенды. Если бы только госпожа Архонт отдала ему его Власть, он бы всё исправил. Но эти мысли появились у него будто бы из ниоткуда, и Нёвиллет остановил себя — ещё совсем недавно, всего пару веков назад, ему не было никакого дела до людей. Их жизни и без того были слишком короткими, чтобы о них волноваться. Но теперь мнение Нёвиллета о людях изменилось. Словно листья на ветру, люди подчинялись законам природы и судьбам, что прописали за них звёзды, но они не переставали надеяться на лучшее и делать лучше других. Люди были живыми, таким же, как обитатели моря, наземные, птицы, мелюзины и даже вишапы. Но что самое главное, одна из них была его родной дочерью. — Где Навия? — спросил Нёвиллет, осознав вдруг, что он не видел её. — Она пошла на кладбище с Путешественницей. Ей надо было… побыть без меня. Но если честно, уже много времени прошло, а она ещё не вернулась. Они с Калласом переглянулись. — Мне это не нравится, — произнёс Нёвиллет. — Если моё присутствие в Пуассоне не требуется, тогда я пойду проведаю её. — Я пойду с тобой. — Едва ли это необходимо. Разве тебе не следует остаться в городе, чтобы быть вместе с людьми? — Она и моя дочь, Анри. Она должна была уже давным-давно вернуться, но не вернулась. Если с ней что-то случилось, я должен быть с ней. *** В руинах было холодно и влажно, и Нёвиллет за версту чувствовал опасность. Уже у самого входа, стоило им с Калласом спуститься в самые глубины, в каменном полу он увидел дыры, в которых плескалось опасное Первозданное море. Нёвиллет обхватил пальцами запястье Калласа и строго сказал: — Ни в коем случае не подходи к воде. А ещё лучше не отходи от меня. Они осторожно, но торопливо продвигались вперёд, и их шаги зловещим эхом разносились среди каменных стен. От всего этого места пахло водорослями, плесенью и древностью, и было вовсе удивительно, как эти руины простояли всё это время, никем не обнаруженные. Но в этом месте Первозданное море было у самой поверхности материка. Возможно, именно отсюда вода попала в Пуассон, но в любом случае Нёвиллет должен будет запечатать эти руины также, как запечатал тоннель в Крепости Меропид. «Месье Нёвиллет! Сюда! Скорее!» вдруг раздался чей-то голос. Нет, это был не голос. Это была вода. Сама вода звала его куда-то… Из глубин этого заброшенного форта (или крепости, или дворца) вдруг донёсся тяжёлый гул обрушившихся камней. «Месье Нёвиллет, скорее! Она утонет!» — Нам туда! — воскликнул Нёвиллет, крепко схватил Калласа за руку и потащил ровно туда, откуда донеслось эхо обвала. Уже нельзя было терять времени. Голоса воды подгоняли его, торопили его наперебой, да и сам Нёвиллет уже чувствовал, как брызжут капли и как кто-то падает в воду. Они с Калласом выбежали на платформу ровно в тот момент, когда раздался тяжёлый всплеск, когда древние булыжники потащило на дно, и когда их малышка Навия сама погрузилась под воду, не растворившись в ней мгновенно разве что каким-то чудом. — Навия! — Стой! Не подходи! Ты умрёшь! — Нёвиллет оттащил Калласа от края обрушенного моста. — Жди здесь, я сам её вытащу. Ведь для него Первозданное море не представляло опасности. «Скорее, скорее! Месье Нёвиллет!..» Он нырнул под воду, и в мгновение ока оказался рядом с Навией. Но рядом с ней было ещё двое океанид, и пусть они выглядели идентично, Нёвиллет сразу узнал в них Мелуса и Сильвера, погибших при наводнении Пуассона всего день назад. Они удерживали Навию на своих водяных крыльях, и когда Нёвиллет коснулся их, он услышал их голоса ещё отчётливее. «Демуазель, вам пора уходить. Месье Нёвиллет уже здесь, чтобы вернуть вас домой.» «Но Мелус!.. — раздался тоненький голос Навии. — Сильвер!..» «Идите, демуазель. Это ваш единственный шанс покинуть это место.» «Навия, у нас нет времени! Идём, прошу тебя! Быстрее!» Нёвиллет подхватил Навию, крепко удерживая девушку на руках, и выпрыгнул обратно на каменный помост, где его ждал Каллас и подоспевшие Путешественница и Паймон. — Навия, милая!.. — Нет, не дотрагивайся до неё! — Нёвиллет выставил руку вперёд, не подпуская его. — Она, может, и спасена, но вода Первозданного моря всё ещё может убить. Он призвал чистую родниковую воду и омыл свою дочь, смывая остатки Первозданного моря обратно в пропасть. Только сейчас он осознал, как сильно от страха колотилось собственное сердце в собственном человеческом теле. Навия могла погибнуть. Навию могло забрать проклятое его предшественником Сциллой море, и пожалуй единственное, что её спасло, это кровное родство с самим Гидро Драконом. — Навия… Она лежала у него на руках. Промокшая насквозь, она казалась такой маленькой и хрупкой. Несмотря на весь свой буйный характер и независимость, она всё равно оставалась его маленькой девочкой, его родной дочерью, с которой он, увы, так и не успел сблизиться. Потому что они с Калласом всё ещё не рассказали ей, что она… — Мелус! Сильвер!.. Навия дёрнулась, потом закашлялась, выплёвывая воду. Упираясь дрожащими руками в каменный пол, она поднялась на ноги и сразу же упала в объятия отца. — Папа?.. Что ты здесь делаешь? — О, милая, я так испугался! — Каллас крепко прижал её к своей груди. — Моя маленькая… — Что произошло? Я видела Мелуса и Сильвера… Нёвиллет поднялся с земли. Его сердце кольнуло горечью того, что он не мог разделить с ними этот момент. — Мы с месье Нёвиллетом успели вовремя, — ответил Каллас. — Месье Нёвиллет достал тебя из воды до того, как ты… — Месье Нёвиллет? — Но она пробыла в воде так долго! — вдруг воскликнула Паймон. — А в Опере Эпиклез мы видели, как того беднягу растворило от одного лишь пузырька с водой. — Да… — согласилась Навия. — Такое ощущение, что я провела там очень много времени. Я видела Пуассон и всех тех, кто… кто погиб при наводнении… А ещё Мелус и Сильвер, какой-то странный суд, а потом появился месье Нёвиллет… Что происходит? Папа? Нёвиллет посмотрел Калласу в глаза, и тот кивнул на его немую просьбу. — Идёмте, Путешественница, Паймон. Дадим им возможность поговорить наедине, — сказал Нёвиллет вслух. — Но я бы хотел попросить всех отойти подальше от воды. Сам он, в противовес своим же словам, подошёл поближе и невидящим взглядом уставившись в тёмную гладь воды. — Вы действительно прибыли вовремя, месье Нёвиллет! — прозвучал рядом звонкий голос Паймон, вторя словам Калласа. — Ещё чуть-чуть, и она бы точно растворилась! — Мм. Едва ли, подумал он. После случившегося можно было предположить, что Навия унаследовала некоторые драконьи черты и что Первозданное море не будет представлять для неё опасности. — Что?! — раздался вдруг её визг. Нёвиллет обернулся. Навия и Каллас оба смотрели на него, но он не хотел разбираться в сложной смеси их эмоций. Одного взгляда на них хватило, чтобы понять, что Каллас только что сказал Навии самое важное — она дочь Гидро Дракона. Нёвиллет неловко отвернулся, погрузившись в собственные переживания. Он не знал и даже, понял он, боялся реакции Навии на это открытие. Ему оставалось только надеяться, что она не станет избегать его после этого, но даже если и так, он всё равно… всё равно должен радоваться тому, что она жива и здорова. Но как же ему хотелось её обнять и утешить! Раздался звук каблуков, а потом голос Навии совсем рядом: — Давайте сначала разберёмся с пророчеством. Остальное… Остальное потом. Все вместе они отправились вглубь руин, в надежде найти что-то полезное. Нёвиллет внимательно осматривал каждую трещину в полу, чтобы случайно не нарваться на Первозданное море. И он ощущал его, далеко внизу, оно плескалось опасными волнами, которые так и стремились забрать чужую жизнь. — Кажется, это тупик, — сказала вдруг Навия, и Нёвиллет и все остальные осмотрели квадратную залу, в которой они оказались. Просторное помещение было пустым, если не считать пару статуй эпохи Фонтейна до Катаклизма. Путешественница зажгла факелы, и в зале стало гораздо светлее. — Смотрите! На стенах что-то есть! — воскликнула Паймон. И действительно, на стене напротив них были углубления для каменных плит. Первое место было пустое, зато на трёх других были нарисованы древние фрески. — Какие странные рисунки, — заметила Навия. — Там что-то написано… Нёвиллету хватило лишь одного взгляда на фрески, чтобы понять, что на них изображено. Это было пророчество, и теперь не оставалось сомнений, что ходившая по Фонтейну легенда произошла именно от этих фресок. Нёвиллет удивлённо вздохнул. Разглядывая картинки, он внезапно осознал, что пророчество было интерпретировано не совсем правильно, по крайней мере, его первая часть. Пока остальные обсуждали находку, Нёвиллет осмотрелся. Он без труда нашёл в углу зала слабую плиту и несильным (по его меркам) ударом пробил камень, открывая маленький доступ к воде Первозданного моря. Опустившись рядом с отверстием на корточки, он снял перчатки и опустил одну руку в воду… «Я действую по приказу короля Рема,» сказал человек в богатых доспехах. В одной руке он держал меч, в другой же — Священный Грааль, чашу, которую Гидро Соверен подарил златовласому богу много-много столетий назад. Только теперь эта чаша была наполнена не водой Первозданного моря, а Золотым ихором, который был способен отравить эту чистейшую воду. Человек наклонил чашу, и Золотой ихор густыми каплями упал на руки Сциллы. «Рем приказал отступить!» закричал Сцилла, с ужасом глядя на то, как золото разъедает его руки. «Мы должны были заключить перемирие! Боэций!..» «Он обманул тебя, чтобы ты потерял бдительность. Потом он приказал убить тебя», фыркнул Боэций. «Только так можно уберечь народ от гибели. Только так можно спасти Ремурию от пророчества!» «Нет! Это неправда!..» Это было неправдой, понял Нёвиллет. Боэций лгал. Рем не приказывал ему убить дракона. Но Сцилла этого уже не понимал. Ихор медленно уничтожал его, принося невыносимую боль, которую Нёвиллет чувствовал в воспоминаниях воды даже спустя тысячелетия. Боэций перевернул чашу, и остатки ихора вылились на Сциллу, заставляя того кричать в агонии. «Да будет так…» прохрипел он, и вдруг его голос перестал звучать как человеческий. То был голос Повелителя Воды, Гидро Соверена, Изначального Дракона. «Знай же, человек, что собственными руками ты спровоцировал пророчество и принёс смерть себе и своим людям. Своей гибелью я проклинаю вас и всех ваших потомков! Какую смерть дал мне ты, такую смертью дам я вам — каждый из вас да растворится в Первозданных водах, когда море поглотит вас всех до единого!» Когда Сцилла умер, произошло сразу всё. Первозданное море вырвалось из его тела, и Боэций стал его первой жертвой. Как и было предсказано, потоп уничтожил Ремурию окончательно, и лишь немногие успел сбежать в земли богини Эгерии под её защиту и покровительство. Сознание Сциллы, полное боли, ненависти и сожаления, слилось со стихией, отравляя Первозданное море и превращая его из инструмента созидания в орудие убийства. А потом стало темно, как в самых дальних глубинах океана. Было темно так, как было во времена, когда солнце и луна ещё не были созданы, а на планете властвовали лишь Изначальные Драконы. В этой темноте Нёвиллет увидел перед собой кого-то, внешне похожего на него самого, только в нём ощущалась древняя сила и мудрость, которых пока ещё не хватало ему самому. Это был Сцилла, вернее, отпечаток его сознания в момент смерти. Он посмотрел прямо на Нёвиллета, и Нёвиллет как будто бы перенял все его эмоции, и среди прочего он ощутил глубокую печаль и сожаление о том, что он натворил. Сцилла не хотел никого убивать. Несмотря на то, что люди были созданы ненавистным ему Узурпатором, он всё же заботился о них также, как заботился обо всех живых организмах,. Но преданный и обманутый, он обрушил на Ремурию всю свою силу, о чём сразу же и пожалел. Нёвиллета прошибло ознобом. Он теперь понял, почему он, наследник Сциллы, был рождён человеком. Таково было его собственное желание, о котором он забыл. Чтобы исправить то, что сделал Сцилла, он должен был простить людей и снять с них проклятие, а для этого он должен был сам прожить человеческую жизнь. Слёзы потекли по его щекам, и образ Сциллы медленно растворился во тьме, оставляя Нёвиллета одного наедине с его нелёгким решением… С глубоким вздохом он вынул руку из воды и выпрямился. Как и в видении, он плакал, и второй рукой в перчатке он осторожно вытер слёзы, чтобы никто не видел. Но Каллас, конечно же, заметил, стоило Нёвиллету вернуться к остальным. — Ты в порядке? — спросил он тихо. — Да… — Месье Нёвиллет, что вы делали? — спросила Паймон, но потом сразу же переключилась на объяснения. — Мы тут обсуждали эти фрески и решили, что картинки соответствуют пророчеству. Вот здесь нарисована Эгерия, которая как будто бы просит прощения у Селестии, а здесь — Фурина, сидящая на троне в одиночестве. — Ваши заключения не совсем верны, — ответил Нёвиллет. — Почему? Вы что-то знаете? Он пробежался взглядом по своим товарищам. Путешественница и Паймон сами догадались о том, кто он такой. Каллас, а теперь и Навия, тоже знали. А это означало, что он мог рассказать им то, что узнал сам. — На самом деле Эгерия тут не причём. — Как?! Нёвиллет вздохнул. — Фонтейнцы растворяются в воде Первозданного моря, потому что мой предшественник наложил на них проклятие. Едва ли я имею право вдаваться в подробности этого его решения, к тому же это совсем неважно. Важно лишь то, что теперь мы знаем причину этого феномена. Здесь же, — он указал на фреску с изображением Эгерии, — Гидро Архонт просит Селестию снять проклятие. — Ваш предшественник? — спросила Навия. — Предыдущий Гидро Дракон Сцилла. Он погиб, когда пала Ремурия. — Но ведь это было около двух тысяч лет назад! Почему всё это время Первозданное море никогда не поднималось на поверхность, а сейчас вдруг как будто бы решило вернуться? — На это у меня, к сожалению, нет ответа. — Если ваш предшественник наложил проклятие, можете ли вы его снять? Все уставились на Нёвиллета в ожидании ответа. Все четверо были переполнены вполне оправданной надеждой, что он ответит им да, что он немедленно всё исправит, и тогда Фонтейн будет в безопасности. Но его сил на это не хватит. Даже если он был готов простить людей, он не мог этого сделать. Сцилла влил всю свою ненависть и боль в воды Первозданного моря, и одного желания всё изменить было недостаточно. Нёвиллету потребуется вся истинная сила над стихией Гидро, чтобы повернуть всё вспять. — Боюсь, что я не могу этого сделать. — Что?! Как ты можешь такое говорить?! — закричала Навия. — Навия, успокойся и дай ему закончить, — строго сказал Каллас. — Это будет зависеть от нынешнего Гидро Архонта, леди Фурины. Я… На самом деле Архонты существовали в Тейвате не всегда. Они всего лишь боги, их силы и способности варьируются, но власть над элементами была дарована им Селестией. Эта власть была… отобрана у драконов. К сожалению, без полного контроля над стихией я ничем не смогу вам помочь. — Тогда идёмте к ней! Она наверняка согласится! В глубине души Нёвиллет был бы рад вернуть себе Древнюю Власть. Если леди Фурина согласится вернуть её добровольно, то от этого выиграют все. *** Но как показали последующие события, всё было не тем, чем казалось. Сама леди Фурина не была Архонтом, она была лишь человеческой оболочкой, созданной по образу и подобию. Настоящий Архонт Фокалорс скрывала свою божественную сущность в Оратрис. Она же хранила как Сердце Бога, так и Древнюю Власть, которые в итоге передала Нёвиллету, чтобы он мог спасти людей от предписанной им участи. Когда кризис был пройден, ни у кого не было времени сесть и осмыслить, что именно произошло. Нёвиллет был занят круглыми сутками. Всем нужна была его поддержка и его наставления. Он должен был заменять Оратрис, хотя бы первое время, пока Палата Ордали не свыкнется с мыслью, что судьи больше не могут полагаться на приговоры божественной машины и все решения должны будут принимать сами. Он также заменил и Архонта, и даже если это не сильно повлияло на его ежедневные обязанности, то для людей он оставался единственным бессмертным существом и представителем чего-то божественного (даже если это было в корне неверно, но люди не знали разницы между архонтами, богами, драконами и прочими долгоживущими сущностями). А потом свободная минутка образовалась как-то сама собой. Работая в своём кабинете, Нёвиллет вдруг с удивлением обнаружил, что все срочные запланированные дела были сделаны. Он осторожно прислонился спиной к спинке своего кресла, чтобы не испортить причёску, и выдохнул. Фонтейн был в безопасности. Древняя Власть вновь была у него — кажется, что он стал первым из Семи Властителей, кто смог её вернуть. Леди Фурина теперь была обычным человеком и сможет отдохнуть и исцелиться от собственной травмы. Всё было хорошо, всё вошло обратно в свою колею. Но за окном пошёл маленький, летний дождик, сверкая россыпью блёсток-капелек и прибивая пыль к каменным дорогам. Нёвиллет прикрыл глаза и позволил себе улыбнуться. Слёзы облегчения, кажется, именно так люди это называли. Да, именно так. *** Ещё через несколько недель к нему пришла Навия. Девушка в неловкости отводила взгляд. Всего пару минут назад она была полна решимости поговорить с ним, но оказавшись с Нёвиллетом один на один, она растерялась. Нёвиллет же стоял у своего стола и терпеливо ждал. Навии тоже пришлось многое пережить и переосознать. Но именно она должна была сделать первый шаг. — Так… — начала она. — Значит вы… Эм… Ты… Так значит, я твоя дочь? — Да. Это так. Начатый было диалог на этом как будто бы и закончился. Нёвиллет же приложил всю свою силу воли, чтобы не сжать Навию в своих объятиях. Она была его дочерью, но в конечном счёте он практически не принимал участия в её жизни с тех самых пор, как ей исполнилось года три. У них не было той самой связи, которая была у неё с её отцом. Но потом Навия совершила нечто совершенно неожиданное. Простучав своими каблучками по ковру, она обхватила Нёвиллета руками и вжалась лицом ему в грудь. А потом тихонько всхлипнула, один раз, потом второй, пока наконец не заплакала навзрыд, дрожащими пальцами цепляясь за плотную ткань судейской мантии. Лишь тогда Нёвиллет позволил себе обнять её так, как давно мечтал. Родная дочка, за чьим взрослением пришлось наблюдать издалека, потому что она не знала правды. Они с Ричардом договорились, что когда Навии исполнится восемнадцать, они ей всё расскажут, но когда этот момент настал, они постоянно находили какой-то предлог, чтобы избежать этого разговора. Да и вся эта история с абсинтом возникла из ниоткуда, и для семейных дел не было времени. Навия понемногу успокоилась и расслабилась в его объятиях. Нёвиллет вдруг подумал — как странно это было, вот так стоять и держать друг друга. — Так что, я теперь могу называть тебя мамой? — хихикнула Навия ему в грудь. «Мама». Нёвиллет поджал губы и набрал воздуха в грудь, но это было бесполезно. Крупные слёзы потекли из его глаз, и он расплакался как ребёнок, от неожиданного счастья, что его переполняло. — Эй, эй! Ты что, плачешь?! Хотя стоило догадаться, что легенды не врут, и что Гидро дракон действительно такая чувствительная неженка. Нёвиллет тихо рассмеялся сквозь слёзы. *** В следующий раз они встретились на пикнике, который устроил для них Ричард. Как ни странно, на этот раз никакой неловкости не было. Первое время Нёвиллет конечно же молчал, потому что он понятия не имел, как в таких ситуациях ведут себя обычные, нормальные семьи. Но когда они разложили закуски и достали выпивку (для него Ричард разумеется захватил несколько бутылок наисвежайшей воды), Навия плюхнулась на землю лицом к ним. — Ну? — Что ну? — уточнил Ричард. — Ну давайте, рассказывайте. И для начала — как вы познакомились? Ричард расплылся в хитрой ухмылке, а Нёвиллету вдруг захотелось провалиться сквозь землю. — Дорогая моя доченька, ты не поверишь. Дело было так…