Время костров и сказок

Вокруг было удивительно тихо, совсем тихо, тепло и светло. В свежей зелёной траве стрекотали кузнечики, а в кронах старых вишен чирикали птицы. Между ветвей, усыпанных розовыми цветами, проглядывало чистое голубое небо. Петя лежал на спине, раскинув руки, и смотрел в это высокое небо с глубоким удивлением. Ещё минуту назад была осень, война, Денисов, Долохов, выстрелы и пороховой дым, а теперь ничего нет — только весна, старые вишни, да высокая трава. Что же это ему, приснилось, выходит? Не пустил его злой генерал, проклятый немец, в партизанский отряд, а Петя спит и видит яркий-яркий сон. Главное только не разоспаться, а то проспишь всё самое геройское и интересное. Петя приподнялся на локте, затем сел и огляделся. Он лежал на берегу реки, красивой, тихой реки, через которую был переброшен каменный мостик. Вот по мостику пробежал маленький мальчик с удочкой в руках — худенький беленький мальчик, одетый как оруженосец из книжки про древние времена. Такие книжки, где были всякие сражения и приключения, Петя иногда читал. Мальчик заметил Петю и помахал ему рукой. Петя помахал в ответ. — Привет, — сказал мальчик, приблизившись. Он был худенький, ясноглазый, весь какой-то милый и славный, и Пете он сразу понравился. Пете вообще многие люди нравились. Редко кто не нравился — разве что тот, кто не пускал его на передовую, на "настоящее" дело. — Привет! — улыбнулся Петя и хотел было предложить новому знакомцу изюму, того чудесного изюму, что он купил у маркитанта, но изюма тут не было. Какая жалость! — Как тебя зовут? — спросил Петя у беленького мальчика. — Сух... Карл, меня зовут Карл<note>У маленького Карла Лейона из повести Астрид Линдгрен "Братья Львиное сердце" было прозвище "Сухарик". Так прозвал его старший брат Юнатан.</note>. А тебя? — Петя. — Петер? — переспросил мальчик и обернулся. — Ой, смотри, это мой брат Юнатан. Юнатан Львиное Сердце! — с гордостью произнёс он. Петя поглядел на Юнатана, который был не старше, а может, и младше Пети, но смотрел серьёзно и внимательно, совсем как большой. Такой же светловолосый и голубоглазый, как его младший брат, он был высок и красив, словно настоящий сказочный рыцарь или даже принц. Вот кто мог бы быть героем! Но в руках у героя были самые обыкновенные удочки, совсем как у Карла, и выглядел он по-летнему беспечным. — Смотри, Юнатан! Это Петер. Юнатан улыбнулся Пете: — Привет. Ты, верно, здесь недавно? Петя пожал плечами. Давно или недавно — кто знает, сколько времени прошло во сне? — Хорошо, что я захватил две удочки, — сказал Юнатан, — умеешь удить рыбу? — Умею! — обрадовался Петя. — Мне бы только не опоздать... И они уселись на берегу реки, и принялись ловить рыбу. Было тихо-тихо, только над водой легонько скользили и замирали стрекозы, поблёскивая в солнечных лучах. Петя смотрел на воду, на стрекоз, на склонившиеся над рекою ивы, и вдруг ему вспомнилась господская усадьба, Денисов, Долохов, пленные, грохот выстрелов, боль и тишина. Он вдруг вскочил на ноги. — Так ведь я, выходит, не сплю! Я... я умер! Я погиб! — Вроде того, — спокойно ответил Юнатан, — ты умер там, далеко, на Земле, и теперь будешь жить здесь, в Долине Вишен. — Но как же... — Здесь время течёт совсем иначе, чем там, на Земле. Не успеешь оглянуться — и все твои родные уже тут, рядом, — объяснил Юнатан. — А здесь у нас время костров и сказок. Древнее, сказочное время. Хотя его можно назвать и молодым. Петя вновь уселся на берег реки рядом с Юнатаном и Карлом. Река всё несла свои воды к неведомому, далёкому морю, а стрекозы легонько скользили над волнами. — Выходит, вы оба тоже когда-то умерли? — Ну да, — ответил Юнатан. — Ещё как! — воскликнул Карл. — Юнатан настоящий герой! У нас дома был пожар, и Юнатан взял меня себе на плечи, и выпрыгнул из окна, и разбился, а я был жив, я потом уже умер, потому что болел! А Юнатан — самый храбрый на све... — Да ладно тебе, — оборвал Карла старший брат, — смотри, смотри, клюёт! Петя поймал большого окуня, и Карл выловил довольно крупного, а Юнатан — маленькую плотвичку, которую и выпустил обратно в реку. Они сварили уху на костре, и долго болтали, и маленький Карл всё рассказывал о замечательных кроликах, о чудесных конях, об очаге, где они готовят пищу, о доброй Софии, Королеве голубей, что живёт в Тюльпановой усадьбе, и о том, как однажды Юнатан одолжил оперение у одной из голубок Софии, чтобы прилететь домой и подбодрить маленького Карла, который болел, кашлял и скучал. — Мы живём в Рюттарсгордене, — сказал Карл, — а ты где будешь жить, Петер? Петя пожал плечами: — Не знаю. — Приходи к нам в Рюттарсгорден! Утро вечера мудренее, — предложил Юнатан. — Посмотришь на наших кроликов и, конечно, на Грима и Фьялара! — воскликнул Карл. Для Пети лошади были не в новинку, но он от души восхитился великолепными скакунами, стоявшими на конюшне в усадьбе братьев Львиное Сердце. С гораздо большим удовольствием, чем предполагал, Петя покормил кроликов Карла, и даже улыбнулся, глядя, как они смешно дёргают носами и жуют листья одуванчика. А потом они сходили в гости к таинственной Софии — Королеве голубей, владелице Тюльпановой усадьбы. Поначалу Петя предположил, что такими поэтичными прозвищами может обладать лишь прелестная юная принцесса, и немного разочаровался, увидев немолодую женщину, по-крестьянски загорелую и коренастую. Правда, от её спокойного лица и крепкой фигуры так и веяло какой-то особенной, магнетической силой; она была добра с ними и ласкова, накормила их очень вкусным ужином, и даже дала им с собой целую корзинку разной еды; а всё-таки Петя чувствовал, что София может быть очень строгой и властной; а ещё он ощущал, что она чем-то озабочена. Она о чём-то потихоньку разговаривала с Юнатаном — перекинулась буквально парой слов, но слова эти его явно обеспокоили. Всё это было загадочно и интересно, но Петя вскоре позабыл обо всём, увидав сад Софии. Под цветущими вишнями колыхалось целое море тюльпанов — розовых, белых, алых и жёлтых. А за ними, за бледно-розовыми кронами цветущих деревьев, разгорался золотистый летний закат. И вновь Пете послышалась музыка — красивая, величавая музыка, такая же прекрасная, как раскинувшийся перед ним пейзаж. Вот бы восхищались и пищали от радости Наташа и Соня, если бы увидели такое! И тут разноцветное тюльпановое море стало расплываться, и Петя заморгал часто-часто. — Петер, а не хочешь ли ты одолжить у Пальмиры оперение, чтобы слетать на Землю, к своим родным? Петя даже вздрогнул, услышав ласковый голос Софии. — А можно? А я смогу? — Конечно, сможешь! Это очень легко...

***

...Это и впрямь оказалось легко-легко. Петя всё летел и летел сквозь темноту, мимо сверкающих звёзд, и вот звёзды обернулись лёгким снежком, кружившимся в вечерних сумерках. Белым голубем Петя опустился на подоконник большого, незнакомого ему дома, и заглянул в окно. Там, в тёплой освещённой комнате, сидели его отец с матерью, поседевшие и сгорбленные; Наташа в траурном платье, похудевшая и на себя непохожая, читала письмо — видимо, от Николая; и незнакомая девушка с большими серыми глазами жадно слушала её. Петя долго смотрел в окно, а потом полетал немного над старинным городом. Оказалось, это был Ярославль; стояла зима, и едва миновало Рождество, и все люди — редкие прохожие на улицах, и те, что сидели в тёплых комнатах, как Ростовы, — все они обсуждали прекрасную, замечательную новость: французы изгнаны из пределов Российских, и ныне победоносная русская армия преследует бегущего неприятеля. И где-то там был и Николай Ростов со своим гусарским полком...

***

Петя сидел под старой яблоней, и белая голубка Пальмира клевала зерно из его рук. А София стояла рядом, и её голуби кружились вокруг, садились ей на плечи и даже на голову. — Выходит, всё и прошло без меня... — вздохнул Петя, — и на мою долю подвигов никаких не досталось... что же мне теперь, только и делать, что удить рыбу и купаться в реке? И никогда-никогда не совершить никаких подвигов... и настоящих дел? — Нет, Петер, — медленно произнесла София, — у нас нынче время костров и сказок, а разве бывают сказки без драконов и злых колдунов? Петя вскинул голову, приподнялся на земле, и вспугнутые голуби разлетелись, громко хлопая крыльями. — Подожди, Петер, подожди. Учись терпению. С тихим вздохом Петя следил за тем, как уходит София по тропинке между клумбами. Опять ждать! Впрочем, нынче он не собирался пропадать ни за грош.

***

И Петя учился терпению. Он учился терпению, слушая печальные новости о том, как томятся жители соседней Долины Терновника под пятой жестокого тирана Тенгиля — об этом много говорили в таверне "Золотой Петух", где частенько собирались жители Долины Вишен. Он учился терпению, объезжая лошадей на хуторе у чернобрового рыцаря Лукаса; вместе они готовили боевых коней. Он учился терпению, постигая искусство стрельбы из лука и боя на тяжёлых мечах, так мало похожих на гусарскую саблю. Петя учился, и скучал по Братьям Львиное Сердце, которые однажды исчезли — сначала Юнатан, потом и Карл. Он приходил в Рюттарсгорден и кормил кроликов; Карл выпустил своих питомцев из клетки, прежде чем уйти, но они не убежали далеко и по-прежнему ждали хозяев. И вот настал день великой битвы в Долине Терновника. Наконец-то дожил Петя до великого сражения, о котором так давно мечтал! И он сражался, храбро сражался, пока какой-то противный воин Тенгиля не ударил его по голове, и Петя не свалился в зелёную траву... А Юнатан, удивительное дело, не стал принимать участие в битве. Он был на поле, но — подумать только! — никого не убил. Зато он выхватил рог ужасного злодея Тенгиля, и затрубил в него, и чудовищная драконша Катла стала подчиняться ему, кроткая, как котёнок... Всё это Петя узнал уже позднее, когда пришёл в себя. Было темно, в небе за открытым окном сияли звёзды, и сладко пахло цветущим шиповником. А София, похудевшая, с ещё больше потемневшим лицом, сидела рядом с его постелью на деревянном стуле. Глаза у неё были заплаканные. — Ах, Петер, Петер! Нет больше Братьев Львиное Сердце, нет их среди нас! Они теперь в Нангилиме... — А что это за страна такая, Нангилима? — Прекрасная страна, ещё дальше за звёздными дорогами, чем Нангияла... они будут там очень счастливы, Петер. — Так что же вы плачете? — Мы будем о них скучать. Петя хотел кивнуть, но голова ещё очень болела, и он только вздохнул тихонько. Поверх его ослабевшей руки легла тёплая, огрубевшая от работы ладонь Софии.

***

Петя стоял на каменном мостике, перекинутом через речку, и смотрел, как падают в воду и уплывают вдаль бело-розовые лепестки с ветвей цветущих вишен, и мечтал услышать музыку. Давным-давно, с тех пор, как свершилась великая битва в Долине Терновника, он не слышал своей музыки. Прежде она приходила легко-легко, и стоило только прикрыть глаза и задуматься немного, как мелодии сами собою рождались в его голове. Но нынче было тихо-тихо, только плескалась вода в реке, вздыхал ветерок и перекликались птицы. Петя жил теперь в Рюттарсгордене, помогал Софии возиться в саду, а она кормила его обедом и учила готовить еду на огне в очаге. Это оказалось не так уж трудно, гораздо легче, чем не тосковать о семье, оставшейся на Земле, и о Братьях Львиное Сердце, ушедших в Нанглиму; гораздо легче, чем вновь расслышать чудесную музыку... Почувствовав рядом чьё-то присутствие, Петя поднял голову и обернулся. На берегу реки, на тропинке под цветущими вишнями, стояла девушка и с каким-то кротким удивлением оглядывалась вокруг. Она не была необыкновенно красива, но было в ней что-то такое милое, доброе, и от её румяного личика не хотелось отводить взгляд. Когда она заметила Петю, её румянец стал ещё ярче, и она сделала движение, будто хотела убежать, но потом раздумала, расправила плечики и чуточку застенчиво улыбнулась. — Добрый день, — сказал Петя, невольно улыбнувшись в ответ. "Она, наверно, и не знает ещё, что умерла... как я когда-то". — Добрый день, — откликнулась девушка, — не будете ли вы так добры... скажите, что это за место? Наверное, я уже умерла, потому что таких ярких снов мне никогда не снилось. — Это Долина Вишен, она лежит по другую сторону звёзд от Земли, — отозвался оторопевший Петя, — и нынче здесь время костров и сказок. Древнее время, хотя его можно назвать и молодым. — Словно я оказалась в повестях Джо. Моей сестры Джо, она писательница, — и девушка улыбнулась так тепло и ласково, что в Долине Вишен стало ещё светлее и красивее, хотя это и казалось невозможным. — Здесь очень красиво, но я буду скучать по дому. Всегда. — И я скучаю. А хотите, я познакомлю вас с Королевой голубей? У её голубки можно одолжить оперение и слетать на Землю. Это легко… Теперь-то Петя знал, что это совсем легко — так же легко, как заговорить с незнакомцем на берегу реки. — Я вас познакомлю… — продолжил он, — хотя мы с вами сами ещё не знакомы, вот незадача! — Петя взъерошил себе волосы. — Ну ничего. Здесь всё другое, не такое, как на Земле. Меня зовут Петя, или Петер. Я живу в Рюттарсгордене. — Очень приятно познакомиться, — улыбнулась девушка, — а я Бесс. Бесс Марч. Бесс очень понравилось в Тюльпановой усадьбе; при виде неё серьёзное и сосредоточенное лицо Софии осветилось новой, особенно доброй и мягкой улыбкой, и Бесс осталась жить у Королевы голубей. Бесс ухаживала за цветами и огородом, будто всю жизнь этим занималась, кормила голубей, рвала для кроликов траву и приветливо беседовала с Петером, когда он приходил в Тюльпановую усадьбу. В деревне её тоже все полюбили. Теперь, после предательства Юсси — ведь он был человеком Тенгиля в Долине Вишен! — никакой таверны «Золотой петух» уже не было, и все собирались в зале деревенского совета. София представила Бесс всей деревне, и как-то так получилось, что вскоре все местные ребятишки стали считать новую жительницу Долины своим лучшим другом. Бесс угощала их яблоками и пряниками, чинила порванные фартучки и штанишки, шила одежду для кукол и играла с детьми, которые платили ей самой горячей привязанностью. Бесс не говорила об этом, но она частенько занимала белые перья у голубки Пальмиры, чтобы увидать свою семью на Земле — её большого, любящего сердца хватало на всех. — Прекрасная девушка, — сказала как-то о ней одна старушка из деревни, — такая приветливая, весёлая, и всюду заводит друзей! Услышав об этих словах, Бесс очень смутилась. — Прежде я не была такой, — сказала она, — в детстве я и вовсе боялась чужих людей, и меня даже дома называли мышкой. А ещё я много болела, и мне трудно было даже ходить по дому. А теперь у меня словно крылья выросли! Будто никогда усталости и не знала… Петя и представить себе не мог, как это — бояться чужих людей. Он всех любил и никогда, никого не стеснялся. Но была у Бесс ещё одна тайна, такая же, как и у Пети, — музыка. Давным-давно уже Петя не слышал музыки, и смирился с тем, что она к нему больше не приходит. Ему скорее нравилось слушать весёлые и простенькие песенки Бесс, которые она напевала за работой, чем прислушиваться к тишине в надежде вновь услышать, как играет невидимый оркестр. Но вот однажды — то было светлым летним вечером, когда розы в палисадниках благоухали, а на небе уже загорались звёзды, он шёл по деревне мимо дома, где собирался деревенский совет, и услышал вдруг чудесную мелодию. Только мелодия была не его собственная, а струилась из-за прикрытых ставней старого особняка. Петя тихонько прокрался по пустому залу, вышел в другое помещение, которого прежде не замечал. Там, в свете факелов, за огромным органом сидела крошечная Бесс, и из золотых труб лилась дивная-дивная музыка. Личико её сейчас нельзя было назвать «милым» или «хорошеньким» — она была прекрасна, будто ангел со старинной картины, так что у Пети дыхание перехватило. Он стоял и слушал её, и слушал, и ему казалось, будто у него на сердце растёт и расцветает чудесное цветочное поле, подобно тюльпановому морю Софии, только ещё лучше и красивее. Когда замерли последние аккорды под ловкими пальчиками Бесс, музыка продолжила звучать у Пети в ушах, и ему казалось, что он не стоит на полу, а парит в воздухе. Он даже бросил быстрый взгляд на свои ноги — мало ли какое чудо может случиться в Долине Вишен! — но увидел, что его тяжёлые сапоги всё так же прочно стоят на каменном полу. Но чувство блаженного полёта не исчезло. Бесс обернулась, ахнула, закрыла руками разрумянившееся лицо — а затем медленно опустила руки. Её глаза сияли, как звёзды. И тут в тишине раздались хлопки и восторженные возгласы — это жители деревни, собравшиеся под окнами, выражали своё восхищение талантом Бесс. Она испугалась, вскочила с табурета, готовая обратиться в бегство, но Петя остановил её, качая головой. — Что ты, Бесс! Ведь это всё — твои добрые друзья, которые хотят поблагодарить тебя за счастье и радость! Он взял её за руку — как дрожала мягкая, тёплая девичья ладошка! — подвёл к окну и раскрыл ставни. Бесс выглянула, закрываясь и смеясь, и увидела, и впрямь, улыбки своих друзей и соседей. Она помахала им, а потом потянула Петю прочь из комнаты. Они вышли старого дома, и смешались с толпой, отвечая невпопад на вопросы и возгласы; а потом вышли из деревни и пошли по дороге к Тюльпановой усадьбе. Путь был неблизким, но им он показался коротким, потому что невозможно было наговориться обо всём — о музыке, об органе, который чудесным образом нашёлся в старинном доме, и о том, что прежде Бесс умела играть только на пианино, а теперь оказалось, что и орган слушается её так, будто она всю жизнь на нём играла. В высоком небе над ними сияли звёзды, а в кустах у дороги мелькали светлячки, а с полей поднимался лёгкий туман, и вечерняя тишина была полна чистой радости. Когда Бесс исчезла за воротами Тюльпановой усадьбы, Петя ещё долго стоял, смотрел на светящееся в сумерках окошко и слушал чудесную мелодию, которая звучала и серебрилась у него в ушах; он думал о том, что придёт в Рюттарсгорден и непременно запишет её, и думал ещё о многом, об очень многом — наверно, о том, о чём думала Бесс — там, в притихшем доме Софии. И было время костров и сказок — такое волшебное время приходит к людям по эту и по ту сторону звёзд.