Сломанное колесо фортуны

      Смрад, царивший здесь десятки лет, не давал вздохнуть полной грудью. Неприятно дышать грязным раскаленным воздухом и запахом пота в тюрьме несовершеннолетних в Румии. Бессвязный гул людей, смешавшихся воедино. Бряканье цепей, ударов по железу и вой собак с улицы. Голова разрывалась от вони и шума, а мозг был готов расплавиться из-за жары. Я терпела. Сквозь брезгливость и страх, я шла прямиком в клетку маленького львенка.       Остановилась напротив его решетки. Со мной по обе стороны стоят двое полицейских и тюремный сторож. Последний отворил замок и злобно, с непонятной ненавистью рявкнул имя мальчика, у которого я выступала в роли адвоката.       Пушистая копна волос скрыла лицо мальчика. По большому счету, оно всегда у него одинаковое — равнодушное и угрожающее. Под стать дикому одинокому ребёнку, родившемуся в Израиле. Один из полицейских надел на его руки наручники и повел к выходу из темницы. Второй жестом указал мне следовать за ними, чтобы он смог сопровождать меня позади на всякий случай.       Меня проводили до небольшого душного кабинета. Пыль, словно блестящий порошок, сверкал на лучах палящего солнца. В носу неприятно защипало и с каждой минутой хотелось все больше пить. Остатки привезенной воды я выпила ещё до приезда в Румию. Профессиональный этикет не позволял показывать свои слабости, потому приходится терпеть. Снова.       Послышался скрип двери и на пороге показался мальчик. Зейна привели в порядок к нашей встрече. Единственное, что смогли сделать, это помыть его. Теперь его кожа казалась чуть светлей, чем в камере заключения.       — Присаживайся, — как можно мягче сказала я, указывая сесть напротив меня за стол.       Он все так же безэмоционально реагировал и действовал. Словно тряпичная полуживая кукла или послушный котёнок, который в любой момент может укусить. Я пытаюсь настроить с ним зрительный контакт, но Зейн смотрит сквозь меня, отчего становится неуютно.       — Ты знаешь, почему я здесь? — спрашиваю, надеясь услышать его догадку. Необходимо понять его природу, мысли, слова, мимику, движения, позу. Нужно узнать о нем как можно больше.       — Вы пришли мне помочь.       Зейн говорит твердо, не сомневаясь. Глаза продолжают сверлить во мне дыру, но я стойко сопротивляюсь.       — Можешь рассказать, что с тобой произошло?       — Я напал с ножом на ублюдка, убившего мою сестру. Почему он не сидит в тюрьме вместе со мной?       Его слова наконец приобретают жизнь, а лица касается злобный оттенок, оставаясь все таким же холодным.       — Мне известна история пострадавшего с твоей сестрой. Сахар. Так её зовут? — в ответ получаю утвердительный кивок головой. — Она умерла от внутреннего кровотечения во время…       Язык не поворачивается сказать такие слова при ребенке, но Зейн знает фразы и похлеще. Его интерес к разговору начинает пропадать, как только карие глаза пробежались по комнате.       — Ты хотел отомстить?       — Да.       — Тебе стало бы от этого легче? — вопрос обходится без ответа, после чего я продолжаю: — Убив человека, ты сделал бы себя счастливым? Аллах что-то забирает и отдает что-то взамен…       — Говорите как моя мать, — злобно шипит мальчишка, отворачиваясь к окну. Мои слова не проникли в его голову, не завладели мыслями, но прошли косвенно, оставляя осадок.       — Тебе двенадцать лет, Зейн. Ты должен понимать, что не в праве забирать чужие жизни, даже если душа человека черна, чем небо глубокой ночью. Мне известно, что ты сбежал из дома. Где ты жил?       — На улице.       Врет. Пронзительный детский взгляд пытается играть с моим подсознанием. Заставляет поверить ему открытой позой и расслабленным выражением лица. Поведутся только те, кто не знает природу человека как душевную Ка.       — Рахиль приютила тебя на время. У неё есть сын Йоханс. Почему ты его продал Аспро?       — Я его не продовал! — крик мальчика заставил меня еле заметно вздрогнуть.       По смуглым щекам Зейна непроизвольно потекли слезы, которые он наспех вытирал рукой. Но даже при моральной боли, он не показывал страдания на вид.       — Зейн, я хочу тебе помочь не только на суде. Будешь ли ты рад жить у меня? — я говорила неуверенно, опасаясь последствий, но сердце никак не могло успокоиться. Чувствую, что вот вот выпрыгнет из груди.       — Зачем я вам?       Я оказалась бесплодна. У меня нет мужа и мне хочется жить для кого-то. Я устала от бесконечного одиночества. Боюсь, что такие слова мальчик примет неправильно. Молчу и сочувствую его нелёгкой судьбе.       — Для этого нужна причина? — слабо улыбнулась я, замечая на лице Зейна тень недоверия.       Время допроса закончено, но я так и не успела спросить про человека работорговца. Зейна уводят опять с наручниками полицейский, в то время как ко мне в кабинет заходит помощник следователь, с которым я приехала на бейрудский суд.       — Что нового? — спрашивает он, присаживаясь на подоконник грязного окна. Стекло мутное настолько, что солнечные лучи пробиваются в помещение с невероятной силой.       — Ничего. Чтобы я не спросила, лавирует все вопросы, отвечая неоднозначно или вообще бессмысленно. Времени не хватило, чтобы расспросить про Аспро.       — Зато про опекунство свое распиналась, — он скрестил руки на груди и грозно сверху-вниз одаривал взглядом.       — Что?!       Я не ожидала, что он мог услышать нашу с Зейном беседу, но тем не менее, последствия добродушия начались прямо сейчас.       — Надим Эль-Алам, Вы не ту сторону защищайте. Этот ребёнок совершил покушение на жизнь человека, приковав его к инвалидной коляске. Одумайтесь, пока не поздно. Вы погубите себя, вашу карьеру и в конечном итоге — свою жизнь.       Я знала, что я ему неравнодушна и что он беспокоится обо мне, но жить с мужчиной, где не можешь выполнить основную материнскую функцию тоже самое, что жить рабыней. Я к такому не готова. Во мне есть любовь, но к детям, которых у меня никогда не будет. Аллах на меня зол, раз отдал мне такую участь.       — Мне плевать, Адам. Я готова помочь Зейну, даже если придётся лишиться работы. Мне важно знать, что с ним произошло, как он пришёл к мысли об убийстве и какую имеет информацию касаемо Аспро.       Вечером Бейрут похож на самую настоящую свалку. В этом хаосе теснились люди, животные, мусор и еда. Закат облил город прощальным оранжевым светом, а я лишь провожала задумчивым взглядом родину Зейна, обещая, что вернусь сюда вновь. Но только не в суд, а уже за самим мальчиком.