Sun Stroke

      Шри Ланка, — в которую они прилетели, потому что Ден захотел «в Азию, но не в Таиланд, потому что там змеи», забыв, видимо, что на Цейлоне тоже есть змеи и много другой живности вроде варанов, перебегающих дорогу прямо под ногами пешеходов, — жаркая, влажная и Мире, ребенку европейской строгости, совершенно чуждая.       Да, красивая по-своему, тропически пышная и зеленая, цветущая неизвестными душными цветами и папайями-кокосами прямо на улице, элегантная отчасти в своих рисовых полях и банановых плантациях, — но абсолютно хаотичная, сводящая Миру с ума шумом людей и туктуков, неровными изгибами улиц, плесенью под крышами домов, муравьями, ползущими от одного угла балкона их номера до другого, вечно влажными, невысыхающими трусами.       Азия ему не идет. Азия идет Дену, которому загар на плечи в первый же день ложится бронзовой поталью и выявляет мелкие веснушки на щеках; который выбирает кафешки по принципу «если тут много народу, значит, вкусно», не читая отзывы в Гугле; который готов сожрать любую дрянь, какую предложат, потому что «мы в другой стране, надо попробовать все».       Азия идет Маге, который торгуется за фрукты, хотя триста рупий с их зарплатой — сущие копейки; который жирно мажет нос солнцезащитным кремом, потому что не хочет «сгореть и облазить, как идиот»; который на завтраке съедает целую тарелку ананасов, а потом ноет, что у него болят зубы; который в жару остается ледяным на ощупь и почти не потеет, хотя на улице не меньше тридцати.       Но Мире Азия не идет. Потому что Мира из тех, кто в пятизвездочном отеле ожидает увидеть хотя бы европейскую розетку и плитку без сколов; кто не может спать, когда кровать влажная просто потому что он оставил окно открытым на десять минут; кто не понимает, как в одной стране может существовать запрет на фото спиной к Будде и лежащая буквально под Буддой куча мусора; кто сгорает до красна, сняв рубашку буквально на пять минут, чтобы окунуться в океан.       Кто тупо и по-дебильному ловит солнечный удар, просто постояв без зонтика полчаса, глядя, как Мага с Деном бесятся в воде, пытаясь друг друга потопить, будто дети, впервые увидевшие море.       Мира не сразу осознает, что ему плохо. Сначала у него начинает немного болеть голова: тогда он скрывается под навесом и заказывает себе ледяной коктейль, который прикладывает к горящему лбу, наслаждаясь прохладой конденсата на стенках стакана. Потом он понимает, что голова кружится — и просит парней заканчивать свои плескания, вести его в номер и в четыре руки ласкать под вентилятором. А уже по пути в отель чувствует, как рот отвратительно быстро наполняется слюной.       — Я сейчас блевану, — хрипит Мира, и из-под Денисовой руки, закинутой ему на плечо, выворачивается, в следующий же момент скручиваясь над мусорной кучей на глазах у туристов и офигевших местных.       — Бля, ты чего? — подрывается Мага.       Его холодная ладонь ложится на лоб, и следующий приступ рвоты Мира переживает в лучшем состоянии из всех возможных. Но его все еще тошнит ужасно, все ещё пиздец как кружится и болит голова, а от солнечного света глаза так сильно режет, что Мире кажется, будто в них налили кислоты.       — Мира? — зовёт Мага.       Колпаков поднимает в воздух палец, мол, подожди секунду, и сблевывает снова — сухо и пусто, одними болезненными спазмами в животе.       — Чето сожрал не то? — в воздух спрашивает Денис и присаживается рядом со скрючившимся Мирой на корточки. Хочется попросить его съебаться нахуй и не разглядывать полупереваренное содержимое его желудка, но сил у Миры неожиданно оказывается недостаточно даже для того, чтобы послать Дениса нахуй. — Вроде нет.       — Ден, — хрипит Мира. Дальше должно быть что-то вроде «Ден, иди нахуй» или «Ден, как ты заебал», но выходит только: — Воды.       Сигитов пихает ему в руку бутылку ледяной минералки, и Мира делает пару глотков из горла, тут же сблевывая их обратно.       — Пиздец, — сипло выдыхает Мага. — А че делать-то?       — Если не траванулся, то может солнечный удар?       — Походу. Мир, ты как?       Колпаков пытается дать им знак, что он в порядке, но дело в том, что он вообще нихуя не в порядке: голова кружится, тело горит от ступней до кончиков волос, а живот скручивается такими болезненными судорогами, что на глазах выступают слезы.       — Давай его в отель, — командует наконец Халилов. — Положим под кондер и позвоним врачу.       В отель его тащат, закинув руки себе на плечи, и еще два раза Мира тормозит их, чтобы блевануть в кусты скопившейся во рту слюной и желчью. Когда их троих охватывает прохлада номера, нарочно выстуженного до минимума оставленным работать на весь день кондиционером, Мира почти готов уверовать в любого Бога, потому что он весь горит так, что сложно даже дышать, потому что воздух рядом с ним раскаленный и густой.       — На кровать? — спрашивает Ден, когда Мага, придерживая Миру за плечи, помогает снять рубашку и футболку, а сам Сигитов стаскивает с него сланцы и шорты.       — Там жарко, давай на диван.       — Бля, да он на него не влезет целиком.       — А че ты тогда предлагаешь?       Денис молчит пару секунд, а потом стаскивает матрас с одной из односпальных кроватей, которыми они не пользуются, потому что спят в одной большой, и бросает его на пол прямо под кондиционер, накрывая простыней.       — Давай сюда и укроем его, — хрипит Ден. Мира за его движениями следит вполглаза, потому что осознать это бесконечное мельтешение целиком ему не под силу даже в абсолютно здоровом состоянии. — Я пойду попрошу на ресепшене тазик или типа того.       Сигитов почти бесшумно ливает из комнаты, а Мага осторожно сгружает слабо соображающего, что происходит, Миру на импровизированную постель. Он уходит, и через несколько минут, которые для Колпакова растягиваются в одну тошнотную вечность, кладет ему на лоб холодное мокрое полотенце, свернутое в несколько раз.       Мира вздыхает, благодарно хватаясь за Магу пальцами, прислоняет его холодную ладонь к своим губам; дверь номера открывается, и Денис с грохотом роняет на пол большой широкий таз.       — Мужик с ресепшена обещал принести какую-то хуйню от обезвоживания, — говорит он.       Мира бы хотел возразить, сказать, что пить «какую-то хуйню», которую принёс местный, он не станет ни за какие деньги, но в эту конкретную секунду ему так хуево, что он согласен с Деном не спорить. К тому же, Мира уверен, что сейчас он все равно моментально выблюет все, что проглотит.       — Поить его этим сам будешь, — говорит Мага.       — Почему?       — Он все равно не сможет ненавидеть тебя ещё сильнее, чем обычно.       Следующие двенадцать часов Мага с Деном на цыпочках ходят вокруг его лежанки, по очереди дежурят рядом, пока он спит, и Мира даже сквозь сон отличает одного от другого. Потому что Мага, сидя рядом, каждые несколько минут переворачивает на лбу компресс, мягко и успокаивающе поглаживает волосы, холодными пальцами остужает шею и тихонько массирует виски. А Ден тычет своими пальцами в Мирину красную кожу, ржет над тем, какие белые пятна остаются под подушечками, вливает Мире в рот кисловато-соленую жижу и воду, после чего придерживает Колпакова за плечи, пока его в очередной раз выворачивает над тазиком.       Когда за окном начинает светать, Мира наконец более-менее приходит в себя; приступы рвоты прекращаются, головокружение почти проходит, — но когда он поворачивается с одного бока на другой, мир перед глазами все равно плывет. С трудом он разглядывает на расправленной белой постели два тела, тихо шепчущихся друг с другом. Мира напрягает слух и разбирает кусок диалога:       — …спать, а не ебаться. Я устал.       — Пять минут всего.       — Твои пять минут обычно растягиваются на час.       — Ну Мага…       — Нет.       — Ладно. О, Мира проснулся.       Денис, которого только что интересовал секс, как всегда мгновенно переключается с одной идеи на другую — и вот он уже сидит возле Миры, закутавшегося в одеяло по самый подбородок, и мягко кладет руку ему на лоб.       — Ты живой?       Мира что-то мычит в ответ, возит лицом по подушке, тыкаясь мордой в чужую ладонь, как уличный кот, и Ден сверху улыбается так радостно, словно увидел чудо света.       — Тебе не холодно? Я могу кондер убавить. Или пошли к нам в постель, — тараторит Ден.       Разъебанное Мирино сознание за его мыслью не успевает, но одно он понимает точно: уходить куда угодно из-под охуенной прохлады, обдувающей его лоб, он не готов совершенно. Мира качает головой, и Ден продолжает допрос:       — Воды? — Мира снова высказывает молчаливое «нет». — Еды? Мага попросил рестик сварить тебе куриный бульон.       Мира морщится, потому что при мыслях о еде в голове снова начинает мутнеть, а в желудке — недовольно бурлить оставшееся немногое, что Ден успел в него влить ночью. Сигитов кивает и кладет руку Мире на лоб, видимо, проверяя температуру, и зачесывает наверх влажные волосы.       — Поспи ещё, ладно? — просит он.       Мира кивает, удивляясь тому, какой Ден заботливый и дурной одновременно: потому что пару секунд спустя он снова лежит в постели на Маге и лапает его за жопу.       — Я же сказал нет, — шипит Халилов.       — Да я понял, я просто потрогаю. Можно?       — Можно.       Мира со своего места наблюдает, как Мага плавится под чужими прикосновениями, прогибается в спине, выпячивая зад под Денисовы руки, и думает: «Кому и зачем ты врешь, что не хочешь трахаться, Мага?»       Халилов стонет тихо-тихо, почти скулит сквозь зубы, переворачивается на спину и Дена, нависшего сверху, притягивает к себе обеими руками, валит на свое тело и начинает целовать от острых скул к уголкам губ. Мира вспоминает, каким нежным бывает Мага, когда чего-то хочет, но не может получить, и в своем желании плавится, как соленая карамель. Мира даже завидует Дену немного, хотя и понимает, что выносить Магин отказ в таком положении ещё сложнее, чем обычно.       — Хочу тебя, — хрипит Сигитов в алые губы, загорелыми руками скользит по Магиным все ещё бледным бедрам. Этот контраст выглядит удивительно красиво, и Мира гадает, не специально ли они развернулись к нему боком, чтобы он видел все.       — Нельзя.       — Нельзя или не хочешь?       — Нельзя. Мира…       — Я не против, — хрипит Колпаков сухим, растрескавшимся голосом. Две головы оборачиваются на него, и Мага свои губы закусывает до белизны.       — Уверен?       — Да.       Мага ещё несколько секунд неуверенно смотрит на него, жуёт себя изо всех сил, волнительно стискивает плечи и волосы Дена в руках, мысленно наверняка полощет себя в отбеливателе, уговаривая повестись на чужое предложение — и, наконец, сдается: отмирает, оборачивается к Сигитову и прямо в губы ему шепчет:       — Похуй, трахни меня.       — А ты сам уверен? — таким же тихим шепотом спрашивает Ден.       — Раз Мира не против…       Сигитов шумно целует его, не давая договорить эту ничего не значащую фразу; касание языков мягкое и мятное — отдающее зубной пастой и вощеной нитью, которой Мага вычистил из зубов остатки манговых волокон, застрявших там с ужина.       Мира наблюдает за тем, как красиво Мага сдается: будто его с поводка спустили, будто сняли ошейник, который весь день держал его в узде. Мага плавится, растекается у Дена в руках подтаявшим мороженым — а сквозь поцелуй косится на Миру, ищет глазами его больной, но такой теплый взгляд. На его лице удовольствие мешается с благодарностью, когда Ден спускает с него трусы и тянет вверх футболку, и Мага, уже взмокший от пота, подставляется холодному воздуху, разгоняемому по комнате вентилятором.       — Раздвинь ноги, — шепчет ему Сигитов, ныряя вниз.       Его рот обнимает Магин торчащий вверх бледный с покрасневшей головкой член, и Мира смотрит, глазами съедает их обоих, не в силах встать, подойти и помочь, но всей душой этого жаждущий. Мага стонет, улыбается Мире, Дена за шею обнимает, жмет к себе ближе, бедрами толкается вверх.       Контраст их кожи — совершенно бронзовой Денисовой, расцелованной солнцем, и Магиной, снежно-белой даже после недели в Тропиках, — вмазывает Миру красотой их природы — такой же диаметрально противоположной, такой же невыносимо различной. Нежный, терпеливый Мага и порывистый, дурной Ден — идеальная комбинация энергий, и вместе они похожи на какой-то совершенно ебанутый взрывной коктейль любви, похоти и эстетики.       — Мне не видно, — хрипит Мира.       Ден стреляет в него глазами и мягко выворачивает Магу из одеяла, чуть сдвигает в сторону, чтобы Колпаков мог увидеть все.       В тусклом свете ночника пальцы Сигитова, вымазанные слюной и смазкой, блестят, как драгоценные камни; Мага разворачивается так, что Мире видно его потяжелевшие яйца и то, как пальцы Дена пропадают в голодном нутре. Мага жадный, Мага ненасытный: только разреши отпустить себя, только дай повод ослабить контроль — и увидишь, каким жаждущим может быть это пудровое тело.       Ден раскрывает его под себя, не торопясь; сосет тоже медленно и размеренно, хотя ему-то терпеть как раз очень сложно; они все знают: как только его член окажется в Маге, все терпение кончится, останется лишь желание наголо и лихорадочная потребность вылюбить в сердце, вытрахать жалобные стоны, затрогать до едва слышной мольбы сквозь дрожащие губы.       Ден усаживает его на себя, откинув спиной на свою грудь, и Мага с трудом удерживает собственное тело на вытянутых руках: не хочет ложиться совсем, хочет красоваться перед Мирой, хочет, чтобы его ласкали не только руками, но и взглядами. Хочет, чтобы Мира был с ними хотя бы так: не любит трахаться один на один, любит их обоих так сильно, что боится ранить хоть кого-то.       — Ты прекрасен, — хрипит Мира.       Он бы на это подрочил, но устал настолько, что сил нет даже на стояк. Поэтому он просто смотрит, как член Сигитова ходит внутри, как его загорелые руки ласкают Магины бедра, его живот, поджимающийся на каждом движении внутри. Мира тяжело дышит, смотрит, как Магу выламывает оргазмом и как будто чуть-чуть кончает сам — не телом, но душой.       Денис вбивается в него ещё пару минут, придерживая Магины раздвинутые колени — а потом выходит, чтобы продемонстрировать Мире стекающую из растраханной дырки сперму.       — Жарко, — вдыхает Ден. Мира молча прикрывает глаза, соглашаясь, и наблюдает, как они медленно сползают с постели, чтобы сходить в душ.       Ден присаживается рядом с Колпаковым, пока Мага плещется в ванной, и кладет свою горячую ладонь, пахнущую Халиловым, ему на лоб.       — Помыть тебя?       — Завтра.       — Поспишь ещё?       — Да. А вы?       — Тоже. Отдыхай, — улыбается Сигитов.       И Мира, поплотнее закутавшись в одеяло, проваливается в сон.