Временное помутнение

      Они приехали на рассвете: три пёстрых фургона, обтянутых по верху парусиной, и один фургон — клетка с львицей. Глава труппы постучал в дверь старосты, безошибочно угадав его дом по выгодному расположению и белёным крепким стенам. Заспанный староста Бове открыл дверь на две ладони.       — Какого дьявола вы будите честных людей? — спросил он недовольно.       Смуглый незнакомец улыбнулся белыми зубами и, поклонившись, достал небольшой кошелёк.       — Господь благослови вас, добрый человек, — мужчина позвенел содержимым кошелька, чем, без сомнения, привлёк внимание старосты.       — Да? Что такое? — дверь отворилась шире и теперь в проёме отчЁтливо виднелся полуодетый дородный человек.       — Мы артисты, — произнёс незнакомец. — Меня зовут Андрэ Мазуччо.       — Итальяшка? — староста, в жизни не видевший ни одного итальянца, отчего-то имел о них не самое высокое мнение.       — Итальянец, — мягко поправил его Андрэ. — Нам нужно немного передохнуть с дороги, заодно хотели дать жителям деревни представление.       Наконец соблазнительный кошель перекочевал в руку старосты.       — Да в чём проблема-то? Оставайтесь, — Гиойм Бове с удовольствием заглянул в кошелёк, затем, оглядевшись, тихо произнёс. — Только у нас тут инквизитор, у нашего кюре квартируется. Здоровенный детина, но вроде справедливый. Всё равно, если есть какая чертовщина, ведьма например, то лучше вам дальше ехать, в соседнем Пти-Гамоне пока нет инквизиторов.       — Нет, добрый человек, — Андрэ улыбнулся. — Нет никаких ведьм, только жонглёры с парой безобидных фокусов.       — Моё дело предупредить, — заворчал староста, он уже хотел закрыть дверь, но Андрэ не позволил.       — И ещё, добрый человек, нам надо будет воды набрать, ничего, если мы из общественного колодца возьмём?       — Да, пожалуйста! — Гийо пожал плечами.              Вскоре на пустыре, который в Сеньоне служил центральной площадью, быстро выросло несколько шатров. Женщины сходили за водой и хлопотали о еде, мужчины ставили шатры и вкапывали в землю два высоченных столба, между которыми натянули верёвку. Жители Сеньона, спешившие на поля, задерживались, чтобы поглазеть на пришельцев.       — Приходите к нам вечером! — приветливо помахал деревенским какой-то смуглокожий ладный парень.       При взгляде на его красивое лицо женская половина засмущалась, а мужская ощутила необходимость кулаками стереть белозубую улыбку. Благо обошлось без поножовщины. А вечером и правда народ с ребятишками собрался на площади, чтобы посмотреть, чем же станут их удивлять заезжие артисты. Сначала выступали жонглёры, которые виртуозно подбрасывали и ловили различные предметы от яиц до репы. Затем две девушки в коротких, по середину щиколотки, юбках станцевали перед честным народом, помогая себе бубном и кастаньетами. Плясуньи оказались так хороши, что тут уже женская половина Сеньона вознегодовала. Но женщины и девушки быстро утешились, когда тот самый смуглый симпатичный парень стал показывать различные трюки: то на цыпочках прошёлся по натянутой на высоте верёвке, то, подпрыгивая на этой верёвке, как блоха на струне, умудрялся держать равновесие. И последним этот красавец показал огненное дыхание, для этого от отпивал что-то из фляжки, выдолбленной из тыквы-горлянки, и, распыляя это, поджигал жидкость. Получалось красивое огненное облако, которое заставило изумлённо воскликнуть всех вокруг.       Калерия, чуть ли не силком притащившая Аима на представление, не могла глаз оторвать от смуглого красавца. Аиму тоже понравилось представление, в какой-то степени он согласился, что ведьма была права, когда настаивала прийти сюда. Огнедышащий дракон прекратил выдувать пламя, поклонился публике и только тут заметил Калерию. Лицо его просветлело и вытянулось, как у мальчишки при виде горы конфет.       — Калерия, мама мия! — закричал он и подбежал к ведьме.       Остальные жители Сеньона и Аим смотрели с немым изумлением на то, как эти двое крепко обнялись и затараторили на смеси итальянского и французского.       — Арун, бастардо! — Калерия расцеловала гладкие щёки красавца, у Аима задёргался глаз.       — Но, но, но, нон бастардо! — со смехом отвечал Арун, подхватив ведьму и покружив её в воздухе.       Калерия заливалась счастливым смехом. Андрэ встал рядом с хмурым Аимом и скрестил руки на груди.       — Отпусти, глупый! — воскликнула Калерия и Арун мягко опустил её на землю.       — Здравствуй, Калерия, — подчёркнуто вежливо попривествовал ведьму Андрэ. — Как видишь, мой сын всё ещё без ума от тебя.       — Ой, да глупости! — Калерия по дружески хлопнула Аруна по плечу. — Рада тебя видеть в добром здравии. Андрэ, как Гита?       Арун опустил кудрявую голову, а его отец с видимым спокойствием ответил:       — Увы, мы похоронили нашу дорогую Гиту два года назад, признаться по чести, у меня не хватило духу предать её огню, как это принято в Индии, — тут он коснулся груди с левой стороны. — Но сердце моё сгорело дотла.       — Мне жаль! — воскликнула Калерия, но тут она перехватила хмурый взгляд Аима и пожала плечами.       Он ведь сам настаивал, чтобы никто в деревне не знал об их отношениях, так что теперь она не собиралась нарушать договорённость.              Инквизитор догадался о её мыслях и жгучая ревность обожгла душу. Что это за парень? Почему он так рад Калерии? Но мрачные мысли не успели вполне завладеть инквизитором, потому что внезапно он оказался окружённым местной ребятнёй, которые просили Аима проводить их к клетке со львицей. Подхватив нескольких ребятишек на руки, он демонстративно отвернулся от ведьмы и её знакомцев. Уязвлённая гордость помешала Аиму насладиться зрелищем хищной кошки. Та, привычная к детскому ажиотажу, только вальяжно развалилась и широко зевнула.       — О, какая киса! — воскликнула младшая дочь старосты, Мазетта, она как раз сидела на руках Аима и очень удивлялась.       К моменту, когда дети насмотрелись на львицу, Аим потерял из вида Калерию и Аруна. Это не понравилось инквизитору, тонкое беспокойство вопило внутри него. Он опустил детей на землю, а сам в сгустившихся сумерках принялся искать свою ведьму. От Калерии всегда исходил сладкий карамельный дух и сейчас несчастный Аим походил на борзую, которая металась по поляне, где успел наследить заяц. Он ощущал тонкий аромат карамели повсюду и одновременно нигде, только позже он понял, что бродячие артисты забавляли публику, отливая из расплавленного сахара причудливые фигурки.       Пока он проклинал паяцев и свой длинный нос, который оказался не в состоянии отыскать любимую женщину, Аима внезапно осенила мысль. Он осторожно, так, чтобы никто не видел, прошёл к шатрам и прислушался, в двух было тихо, а в третьем, самом просторном, слышался звонкий голос Калерии.       — А ты не изменился, всё такой же красавец, — сказала она и Аим мог поклясться, что его ведьма при этом улыбнулась.       — Скажешь тоже, мне ведь тридцать, а всё прыгаю по верёвке, — со смехом ответил Арун.       — Главное, что не в петле, — поддразнила его Калерия.       Аим сжал кулаки и прикусил губу.       — Ты всё так же прекрасна, — заговорил ненавистный соперник. — Приходи, как стемнеет, ко мне, разопьём вина, вспомним былое.       Калерия хохотнула.       — А твоя жена не будет против? — спросила даже с кокетством.       — Я так и не женился, — ответил циркач.       Дальше слушать Аим не мог, он бежал прочь от этих возмутительных разговоров, от жгучей ревности и от того, что могли сотворить его собственные руки. Длинные ноги несли хорошо натренированное тело подальше от деревни, несколько собак подняли лай, когда он пробегал мимо них. Но ничто не могло остановить бывшего образцового инквизитора Аима Широ.       А между тем разговор в шатре мог бы показаться Аиму любопытным. Потому, что Калерия прямо сказала Аруну, что встретила своего единственного.       — Да это же замечательно, — Арун улыбнулся и порывисто обнял Калерию. — Он хороший человек?       — Лучший, — Калерия погладила по лицу друга. — Он инквизитор.       Увидев как вытянулось лицо Аруна, ведьма не смогла сдержать смеха. Что у неё за друзья — то Рул в шоке пребывал от новости об Аиме, то теперь Арун. Но акробат живо справился с удивлением и от всей души пожелал Калерии счастья. Они еще поболтали о всяком разном и расстались заполночь. Только теперь ведьма поняла, что нигде не видела своего дылду. Немного тревожась, она свистнула метлу, которая незамедлительно явилась. Кажется, кого-то следовало навестить в эту ночь.              Аим не спал, на самом деле после пробежки в лес, где его покусали комары, он предпочёл вернуться в домик священника. Месяц назад, когда ему приходилось ездить по вызову в Совет инквизиции, он приобрёл бутылку первоклассного вина. Это сокровище должно было быть распитым на годовщину их с Калерией первого поцелуя, почему-то это событие ему хотелось вспоминать чаще, чем бесславную первую ночь, где она, пользуясь своей магической силой, фактически взяла его против поли. Аим протёр бутылку от пыли тряпкой и задумался. Вдруг он слишком слаб и податлив для Калерии? Что, если ей нравились такие смазливые и уверенные в себе красавчики, как этот Арун? Да и мог ли Аим с его стеклянными волосами и почти прозрачной кожей быть соперником этому темноглазому и белозубому акробату? И новая волна ревности поднялась в груди. Он ревновал потому, что любил и боялся потерять её, но это нисколько не смягчало его страданий.       Когда ставни на окнах распахнулись и в комнату вместе с тёплым летним воздухом влетела Калерия на метле, Аим преисполнился решимости. Первым дело он запер окно. Калерия отбросила метлу в сторону и с любопытством рассматривала блестящую в свечном сиянии бутылку.       — Что-то празднуешь? — ведьма села за стол.       — Не совсем, — Аим отыскал у себя два кубка. — Выпьем?       — Правда что ли? — Калерия подняла брови. — Кажется, это первый случай, когда ты предлагаешь мне вино.       — Возможно, не последний, — мрачно отозвался инквизитор, откупоривая бутылку.       Винный дух с его сложным букетом поднялся в воздух, заставив ноздри Калерии трепетать, она в предвкушении протянула кубок Аиму, тот наполнил его наполовину и столько же налил себе. Калерия смаковала дивный напиток, наслаждаясь каждым глотком, омывая в вине язык, грея его во рту и с удовольствием проглатывая. Это был прекрасный напиток, очень крепкий и ароматный, такой могли позволить себе короли. «Или инквизиторы», — подумала Калерия и улыбнулась. Аим же необдуманно осушил два полных кубка и теперь сидел с немного затуманенной головой, глядя в одну точку.       — Ты бы полегче, — ведьма очаровательно улыбнулась. — Ты не привычный к выпивке.       — А Арун привычный? — внезапно спросил Аим и так посмотрел на Калерию, что у той мороз по коже пробежал.       — Ну он явно больше твоего вина выпил, — заметила ведьма.       Аим молча налил ещё один кубок. Что-то Калерии не нравилось настроение сегодняшней ночи, перед ней как будто опять был суровый молодой инквизитор, горящий желанием отправить её на костёр       — Всё в порядке? — тихо спросила она, отставив в сторону кубок.       — Всё великолепно! — он со стуком опустил свой кубок на стол.       Калерия нахмурилась. Она поднялась с лавки и подошла к опустившему плечи инквизитору.       — Всё, хватит! Ложись спать, завтра поговорим, — сказала она строго.       Аим пытался возражать, но Калерии удалось заставить его подняться и дотолкать до кровати.       — Ложись! — настойчиво произнесла ведьма, ещё раз подтолкнув его. — Я завтра к тебе приду!       — Нет! — с неожиданным для пьяного проворством, Аим сгрёб ведьму в объятия и повалил её на кровать. — Ты никуда не пойдёшь!       Калерия чуть не вскрикнула, когда он перехватил её руки своей ручищей и зажал их над головой. От Аима пахло вином, в свете догоравших свечей бледно-голубые глаза испускали почти кошачий блеск. Он положил левую руку ей на грудь и сжал упругую плоть, не больно, но по-прежнему неожиданно. Никогда раньше она не замечала за Аимом стремления одержать верх над ней в постельных делах. Так уж повелось, что он всегда больше подчинялся её желаниям, и это устраивало обоих.       Инквизитор погрузил длинный нос в пышные светлые волосы Калерии и втянул карамельный запах, исходящий от её макушки. Она его! Такая тёплая и привычная! Его была каждая веснушка на теле этой ведьмы, каждый дюйм гладкой кожи. Ему принадлежали пышные груди и ложбинка между ними, он владел этой шеей с нервно бьющейся жилкой и горячим лоном, которое дарило такое блаженство! Он любил её всю и сейчас был готов голыми руками убить любого, кто осмелился бы посягнуть на Калерию. Аим заставил её раскинуть ноги и, приподнявшись на левой руке, прижался тазом с напряжённой мужской плотью к натянутой в межножье юбке.       Калерия ощутила, как он потёрся об неё снизу, при этом Аим шептал что-то бессвязное:       — Он нравится тебе? Нравится его бронзовая кожа и чёрные волосы? — голос его прерывался и хрипел.       Калерия не понимала, о чём он, её руки, всё ещё перехваченные над головой, почти затекли.       — Что тебе нужно? — как можно спокойнее спросила Калерия.       Если он хотел заняться любовью, то она не против; если хотел проявить в эту ночь силу и быть даже грубым, то она бы даже это позволила из любопытства. Но Аим был явно не в себе и это тревожило. Он прекратил тереться и с силой принялся целовать её шею, оставляя засосы и немного прикусывая кожу. Калерия замерла, чтобы посмотреть, чем это может закончиться. Но когда Аим слишком сильно прикусил шею, Калерия вскрикнула.       — Ты пьян, слезь с меня! — она нахмурилась, странные игры её не привлекали с двадцати, а это, на минутку, было шестьдесят лет назад.       — Я хочу тебя! — почти прорычал Аим и тут ведьма решила расслабиться, ладно, можно вспомнить молодость и позволить мальчику побыть большим и грозным зверем. А вот завтра она с ним поговорит по-другому.       Калерия вновь расслабилась под ним, но тут он отпустил её руки и потянулся к вороту рубашки, однако коснуться так и не решился. Вместо этого в его лице промелькнуло знакомое немного робкое выражение, он почти умоляюще посмотрел на Калерию:       — Я могу? — голос звучал смиренно.       — Заканчивай, раз начал, — немного ворчливо ответила Калерия.       И тут она вспомнила, насколько он сильный. Аим двумя руками дёрнул ворот крепкой льняной блузы. Послышался треск ткани, пышные белые груди Калерии качнулись, а сама она охнула. Аим же с жадностью принялся сосать и тискать грудь. Он испытывал небывалый восторг, сжимая груди, покусывал их и с исступлением сосал розовые соски, затвердевшие от столь непривычного обращения. Когда Калерия хотела приподняться, Аим, нажав на её плечи, заставил ведьму вновь лечь на спину. Оторвавшись от груди, он принялся исступлённо целовать её плечи, шею и, спустившись вниз, мягкий белый живот.       — Эй! — вскричала Калерия, когда её инквизитор с лёгкостью перевернул ведьму на живот, после чего навалился всей тяжестью на неё.       На мгновение он немного привстал, завозившись с сутаной, после этого Калерия ощутила, как Аим поднял её юбку. Дальше он вновь навалился сверху, одновременно входя в неё. Одной рукой он схватил пухлую грудь. Несмотря на всю дикость своего положения, Калерия ощутила нараставшую волну удовольствия, она застонала, когда Аим принялся двигаться внутри неё быстрее.       Аим в эту ночь не мог насытиться, опьянение позволило ему сохранять боевое состояние без извержения. Об этой его особенности предстояло узнать им обоим. Закончив брать Калерию сзади, он, не выходя из неё, прилег рядом и повернул её на бок, так у него получалось продержаться очень долго. Она стонала, кричала от наслаждения и просила не останавливаться, да он бы и не смог. В какой-то момент Калерия почти потеряла сознание, но Аим тут же положил её на спину, для того, чтобы продолжить сверху. Калерия пребывала в странном состоянии между удовольствием и усталостью, в одно мгновение он усадил её на себя и помогал совершать покачивания вверх и вниз, отчего у неё создалось впечатление, что она находится в седле. Успокоился инквизитор только на рассвете, бурно кончив на живот Калерии, потом он обнял её и провалился в чёрный без сновидений сон. Ведьма оттёрла его семя краем простыни, но усталость взяла верх и здесь, Калерия уснула.       Проснулась она от того, что кто-то бережно гладил её по плечу. Улыбнувшись во сне, она внезапно вспомнила прошлую ночь и, распахнув глаза, отпихнула от себя Аима. Калерия в растерзанной блузе и задранной юбке схватила свою метлу и, выставив её прутьями вперёд, крикнула:       — Не подходи! — страха ведьма не испытывала, но повторения вчерашнего безумия ещё и с утра ей не хотелось. — Что это, чёрт возьми, было?!       Аим поправил измятую сутану и схватился за голову. Он избегал смотреть на Калерию и, наверное, отдал бы половину своей жизни за глоток воды. Но вопрос требовал ответа.       — Это всё из-за твоего знакомого, — он сел, опустив голову. — Я слышал, как он предлагал тебе встретиться. Конечно… он ведь такой… — он замолчал.       — Какой такой? — Калерия отложила в сторону метлу и скрестила руки на груди.       — Красивый, — выдохнул Аим и спрятал лицо в ладонях. — Я бледный, почти бесцветный. А он яркий… я даже на солнце нормально смотреть не могу!       — Ты дурак? — глаза Калерии опасно потемнели. — Вот, значит, почему ты вчера заездил меня, как наёмник лошадь!       — Я не хотел, — он отнял ладони от лица. — Я тебя не вправе держать, ты можешь идти к нему и быть счастливой.       — Точно дурак! — Калерия закатила глаза.       Затем она подошла к нему и запустила пальцы в его волосы. Аим взглянул на неё, как побитая собака, и Калерия покачала головой.       — Да не собиралась я никуда идти! У меня что, других дел нет, кроме как на свиданки бегать? К тому же я уже несвободна.       Она чмокнула Аима в нос, потом деловито связала концы разорванной блузы, взяла метлу и, помахав инквизитору, вышла за дверь. Отец д`Обри, который как раз закончил готовить завтрак и хотел звать Аима, замер с широко раскрытым ртом, когда перед ним появилась Калерия.       — Доброе утро, преподобный отец, — улыбнулась ведьма и направилась к двери.       Аим очнулся от горестных мыслей и раскаяния от звука хлопнувшей двери. Он встрепенулся и хотел подняться на ноги, но внезапно замер и на лице его расплылась глупейшая улыбка. Он вспомнил слова Калерии: «К тому же я уже несвободна». Сердце заколотилось: что это, как не долгожданное признание, пусть и сделанное не прямо? «Несвободна» — и он тоже «несвободен», даже больше, Аим готов провести в этой неволе до конца дней.       Второй раз челюсть несчастного кюре отвисла, когда вниз спустился инквизитор и с аппетитом умял кашу и два сваренных вкрутую яйца. Добрый священник про себя возблагодарил Господа, что слишком крепко спит, как знать, что он вчера упустил.