Спокойствие в летнюю ночь

Ты устала. Я вижу это в твоих глазах, из которых будто исчезли те искорки и беснята, разжигающие во мне азарт. Ты вся будто потухла после испытаний, выпавших снова на твою карту. Сжалась, похудела, стала будто совсем крошечной. Я вижу, как постепенно на тебе становится все меньше и меньше косметики, наряды становятся проще и менее строгими. Не подумай, ты прекрасна и так, но вызов, который ты бросала всему миру назло, будто исчез. Генри живёт с тобой, и я, честно признаюсь, немного ревную. Никогда мне не стать такой матерью как ты. Он подросток: в нем просыпается протест и мы иногда спорим с ним так, будто оба ещё дети. А ты другая. Ты мягко любишь его и, как вода, постепенно сглаживаешь все заостряющиеся углы характера. Мягко. Мне кажется это слово становится твоим. Обретя признание и любовь сына, ты будто смягчилась. По крайней мере, так думают все. Но я вижу, что ты просто смирилась. Устала бороться за свое счастье, повторяешь себе как мантру, что и так получила больше, чем заслуживаешь. Ты не смягчилась, ты затухаешь, как оставленный на ночь камин. А я так хотела бы разжечь это пламя жизни вновь. Я ловлю тебя после работы и бесцеремонно хватаю за запястье. Прежняя ты уже бы выдернула кисть и окатила презрением, но нынешняя лишь удивлённо смотрит, а потом мягко улыбается. Я передергиваю плечами, чтобы откинуть это неприятное чувство несоответствия. — Давай уедем? — Красивые брови приподнимаются в удивлении и непонимании, и я спешу пояснить, — не навсегда. Но сейчас лето, а у тебя уже сколько не было отпуска? Лет 30 минимум. Ты, я и Генри. На море. Ты задумчиво морщишь носик, и я понимаю, что улыбаюсь, видя это. Я рада выбить тебя из равновесия. Так ты кажешься более живой. Взяв время на подумать, ты все равно сдаешься нашему с пацаном напору через неделю и вот мы уже сидим в моем жуке. Мы с тобой спереди, а наш семнадцатилетний сын сзади. Вы с ним никогда не купались в море раньше, в сторибруке даже летом оно слишком прохладное, да и времени как-то не было. А я улыбаюсь так глупо и радуюсь, что покажу вам этот мир. К жуку ты привыкла и даже не ворчишь как раньше, хотя я была бы рада. Но моя машинка подводит где-то на середине пути и мы вынуждены остановиться на старой заправке. Я вижу твое раздражение и оно греет мне душу. Странно это, но вечно улыбающаяся и смирившаяся с судьбой мадам мэр будто не вписывается в мою картину мира. Так что когда ты, неся мне, перепачканной в машинном масле, кофе и хот дог наконец-то высказиваешься, что стоило взять твою машину, я снова дарю тебе глуповатую, но очень радостную улыбку. Генри закатывает глаза и говорит, что неприлично так радоваться, когда мы застряли на убогой заправке и вынуждены запихивать в себя отвратные хот доги, которые наверное сделаны из пробегающих мимо котов. Ты смеёшься с его колкости, а я дуюсь, что все вы против меня. К морю мы приезжаем на шесть часов позже, чем ты запланировала. Я вижу, как это нервирует тебя. Как сжимаются твои тонкие пальцы на телефоне, когда ты предупреждаешь арендодателя, что мы задержимся из-за неполадок с машиной. И я сжимаю твое запястье, чтоб поддержать и с удовольствием отмечаю, как обмякают застывшие в напряжении мышцы. Уютная квартира почти у самого пляжа. На меньшее ты была не согласна, хотя я б никогда себе такое не позволила. Две комнаты и гостиная с широким диваном, который я занимаю. Ты извиняешься, что хотела найти трёхкомнатную, но из-за того, что сейчас самый сезон и мы решили так спонтанно, не вышло. Мне же все равно. Главное, что вы с Генри довольны. Уже к вечеру мы идём на море. На тебе прекрасное пляжное платье белого цвета и шляпка, и ты похожа на фотомодель. На мне джинсовые шорты и футболка. Наш сын бежит вперёд к морю, и мы обе думаем, что он будто снова тот одиннадцатилетний проказник. Я вижу это в твоих глазах. Но смотреть на Генри у меня долго не выходит, все мое внимание поглотила ты. То, как ты смешно ойкаешь, когда прохладные волны ласкают твои ступни. Как ты похожа на богиню, когда снимаешь платье и показываешь свой белый с завязками купальник. Ты не можешь зайти в воду. Морщишься от прохлады и не рискуешь окунуться целиком, стоишь по колено и обнимаешь себя руками. Я не даю Генри обрызгать тебя, а в награду вижу благодарность в твоих прекрасных карих глазах. Пацан уплывает, надутый как рыба фугу, и фырчит что-то похожее на пожелание разбираться самим. Мы смеемся, и я, уже мокрая до самой макушки, осторожно подхожу к тебе. Предлагаю занести в воду. И какого же мое удивление, когда ты соглашаешься. Сердце стучит так сильно, что ты наверное его слышишь. А может это твоё так бьётся? Я медленно заношу тебя в воду, как самое ценное сокровище, держу под бедрами. Твоя кожа почти сливается с моей, в попытке принять все тепло моего тела, ноги скрещены за поясницей, руки обхватили шею, а лицом ты зарылась в мои спутанные и пропахшие солью волосы. Мы по плечи в воде стоим, а я так тебя и не отпустила. Ты не просишь, а я просто не хочу. Меня пьянит твой запах, смешавшийся с запахом моря и барбекю, которое жарят в пляжном кафе. Ты больше не дрожишь мелко от холода, а прижимается ко мне, блаженно прикрыв глаза и слушая море и радостные крики детей на пляже. Такое спокойствие и умиротворение заполняет нас, мне кажется что наши сердца стучат в унисон. Момент прерывает Генри. Строптивый подросток незаметно для нас подплывает под водой и касается твоей поясницы, напугав до одури обеих. Я, испугавшись твоего рывка, лишь сильнее сжимаю тебя, а ты брыкаешься и пугаешься под хохот нашего сына. Я ругаю его, но, отпустив тебя, понимаю что ты заливаешься почти беззвучным хохотом. И даже немного боюсь, не истерика ли это от переполняющих эмоций. Но вскоре мы смеемся уже втроём. Ты быстро научилась держать себя на воде, хотя на глубину заплывать боишься. А Генри все так же неуклюже может плавать лишь под водой, не понимая как ты можешь, даже не намочив волосы, грести вдоль берега. Но все же ты больше загораешь. Читаешь книгу на пляже под солнцем и изредка бросаешь взгляды на нас с пацаном, устраивающих брызг-баталии или заплывы на скорость. Шутишь, что пока дети рады, ты тоже рада. Но меня не обижает это, я понимаю тебя. И все же, однажды мы втянули тебя в такую баталию, после которой ты смешно дулась, вся намокшая и с растрёпанной мокрой прической. Когда под солнцем твои волосы высохли, они очень мило и непослушно торчали во все стороны. Ты пыталась стыдливо спрятать их под шляпой, но именно тогда я поняла, насколько сильно я пропала. Без макияжа, с солёными непослушными волосами, в коротких шортах и лифчике купальника, из-под лямки которого виднелся чуть более бледный участок незагоревшей кожи, ты была так прекрасна для меня… Мне казалось, что я дышать рядом с тобой не имею права. После этого осознания мне стало страшно. Мы с тобой обе немного сломаны в плане любви, и я очень сильно боюсь сделать тебе больно чувствами. А ты замечаешь мое состояние и вытягиваешь как-то поздно ночью на пляж. Мы сидим на песке. Молчим. Я смотрю на звёзды, едва видные из-за огней ночного города, и боюсь посмотреть на тебя. Знаю, что встречу твои почти черные в полумраке глаза и уже не смогу молчать. Твой большой палец размеренно поглаживает кисть моей руки, от чего все мое тело покрыто мурашками. Ты говоришь мне, что волнуешься за меня. А мне кажется, что я распадаюсь на песчинки под звуками твоего хрипловатого и глубокого голоса. Волны мерно шуршат, сердце отбивает бешеный ритм, и все чувства, которые бурлили во мне со дня нашего знакомства и которые обрели названия только на этом пляже, накрывают меня с головой. Я целую тебя. Отчаянно и нежно. Прося разрешения, умоляя принять, обещая не причинять боль и оберегать до тех пор, пока могу. А ты отвечаешь и я понимаю, что в тебе тот же безумный коктейль эмоций. Мне удалось зажечь в тебе огонь, я вижу это в твоём взгляде. И такое счастье заполняет меня, что кажется невозможным не улететь, как наполненный гелием шарик. Я прижимаю твое хрупкое тело к себе и весь мир сужается до наших объятий. Все будет потом: и тяжёлые разговоры, и сомнения, и объяснение перед Генри и родственниками, да и перед всем городом, и множество вопросов «а что дальше?». А пока просто пляж, шум прибоя, запах соленого моря и множество нежных, почти невинных касаний.