Они бежали все, Бежали как один, Не отставая и не уходя вперёд. Они молчали все, Но из них каждый знал, Что больше здесь его ничего не ждёт. Они сорвались в миг, Оставив всё, что есть, С собою взяв надежду, веру, совесть, честь. В висках стучала кровь, Что-то рвалось в груди. Бежали к той реке, Что где-то впереди. (18PLUS — Они бежали все)
Решение убить Гарри Поттера пришло к нему само, в точности как наваждение: иначе невозможно, — осознал Кингсли, разглядывая окровавленное лицо бывшего героя. Именно что бывшего, на настоящего Поттер при всем желании давно не тянул. Первую полосу Пророка ежемесячно украшали сделанные вскользь снимки, где мальчишка в аврорской форме браво сражал очередное чудовище на радость толпе. Никто из них не видел правды. Не замечал скользящего у губ отчаяния, трясущихся рук, списывал бледные покровы кожи на гриффиндорскую решимость. Был ли он, их герой? Кингсли всегда помнил обычного ребенка, за спиной которого семнадцать лет уютно дрыхла Англия. Не удивительно, что Гарри устал. Ему бы следовало исчезнуть сразу после войны, а не дергаться в сторону Пожирателей Смерти… впрочем, Снейп оправдал доверие, колдуя над устаревшими зельями. Ради общего блага, конечно. Все ради него. Поттер сидел в кресле, кусая окровавленные губы: любой на его месте давно испугался бы, а он только обдумывал условия, собираясь согласиться. Исчезнуть. Умереть. Кингсли готов был дать ему эту возможность. Двадцать пятого мая, спустя четыре года после войны тело Гарри Поттера лежало в гробу. Журналисты мастерски запечатлели выражение покоя, так некстати подходящее героическому лицу; кто-то стенал, угрожая кинуться в могилу, кто-то молчал, возможно, впервые осознавая, какой должна была быть жизнь этого человека, раз он решил принять яд. Кингсли произнес прочувствованную речь о долге, смелости и… дальше память отказывала. Несмотря на то, что он единственный знал правду, страх все равно сковывал сердце. Вдруг Поттер на самом деле выпил яд, а не «Напиток живой смерти»? Что, если мальчик слишком устал просыпаться?.. Джейми Эванс вскоре развеял сомнения, поставив точку в полной трагизма истории.***
В первый год Кингсли имел счастье наблюдать за рождением личности: Эванс был сильным магом, которому не хватало твердой руки, а еще обладал неожиданно наглым характером, вероятно, компенсирующим скромность Гарри. Сколько раз этот паршивец доводил его до срыва — не перечесть, но оно того стоило. Министр Магии — не просто должность, это рабское клеймо, вынуждающее горбатиться на благо страны днем и ночью. У Джейми получалось компенсировать все стрессы до единого: Кингсли и не помнил уже, когда в последний раз набивал кому-то морду с таким наслаждением. Впрочем, они так же часто выбирались в маггловский мир, чтобы «пострелять по банкам», как выразился Эванс. Свободное время он предпочитал проводить подальше от заскорузлой волшебной Англии. Дом, купленный на отчисления из Министерства, представлял собой приземистое здание с умопомрачительной отделкой. Когда Кингсли впервые увидел монструозную конструкцию из металла и кирпича, надолго потерял дар речи. А ему, Джейми Эвансу, нравилось по выходным копаться то в защитном контуре, то в мотоциклах, страсть к которым досталась от почившего Блэка. Он был счастлив отделаться от Гарри Поттера, пресекая любые попытки соединить одну личность с другой. — Мальчишка умер как полагается героям, шеф, — фыркнул однажды, усевшись на пыльное крыльцо. — Без войны ему оставалось только принять яд. — И ты совсем не жалеешь? — полюбопытствовал Кингсли, наслаждаясь бегством от набившей оскомину должности: иногда можно. — Было бы о чем. Я свободен и чертовски люблю свою работу. Действительно, спутать его с Гарри Поттером мог только безумец: разработанный Отделом Тайн артефакт навеки скрыл детали внешности, присущие давно умершему волшебнику. У Эванса были жесткие, выгоревшие на солнце волосы, карие глаза и сильное тело, не раз побывавшее в боях. Он любил все маггловское, нарочито небрежно колдуя. Его невозможно было смутить или обидеть, так что Кингсли не жалел о сделанном предложении: Гарри Поттера давно пора отпустить. — Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, — рассмеялся Эванс, щелкая пальцами (характерный жест, приобретенный им в новой жизни).***
Дверь открылась с пинка, и Кингсли, зарывшись в бумаги, огорченно застонал. Он надеялся, что до завтрашнего утра ни одна сволочь не посмеет потревожить министра, но конкретно эта за прошедшие годы научилась мастерски взламывать защитные чары. Просто уникум, а не волшебник. — Эванс, уйди. — И не подумаю. Сам настаивал на отчете, — новая стопка документов легла на старую, похоронив под собой хозяина кабинета. — Что это с тобой? Никак устал тянуть страну из болота? — Отвянь. Видишь письмо? В нем говорится, что следующее заседание Международной конфедерации решено провести в Англии, мать ее за ногу. — И что? — А то! — рассвирепел Кингсли, поднимая голову, что бы столкнуться с насмешливым взглядом. — Они хотят посмотреть на «оправившуюся после войны» страну, и не мне тебе объяснять, насколько мы далеки от этого описания. Обыватели могут сколько угодно тешить себя иллюзиями на пару с Авроратом… — Но на самом деле, Англия по-прежнему отстает от мировых союзниц, ага. Я как раз по этому поводу: контрабандные поставки антиликантропного зелья приостановлены. — Подробнее, Эванс. — Ну, — сделал паузу, устраиваясь в кресле с комфортом: покачивающуюся ногу страстно хотелось оторвать. — Грегори Забини надышался испарениями во время варки новой партии и трагически погиб, увлекая за собой энное количество наемников. Знаешь, такая случайность! — Наследил? — Обижаешь, шеф. Сделано все в лучшем виде. Я и бумажки прихватил: здесь указаны координаты принимающих стран, можешь приложить их к докладу в конфедерации. — Хорошо, надеюсь, теперь удастся протолкнуть условия для более выгодного сотрудничества. Эти сволочи до сих пор никак не возьмут в толк, что в кресле министра сидит не Фадж, спускающий левые потоки!.. — А боевик, искренне желающий своей стране добра, — участливо продолжил Эванс. — Бросил бы ты это, Кинг, в одиночку воевать с бюрократами себе дороже. — Знаю, но… Англия — мой дом. Джейми со вздохом кивнул. Он единственный понимал, каково это — тянуть на себе застывших в развитии магов. И, если Эванс еще обладал относительной свободой, то сам Кингсли давно по уши увяз в работе. — Грейнджер вышла замуж за Малфоя, — сказал он вдруг, нарушая единственное правило: не вспоминать все, что связано с Гарри Поттером. — Подумал, тебе будет интересно. — Ничуть, — за прошедшие годы Эванс мастерски овладел лицом. — Гермиона Грейнджер — прекрасный аналитик, ей гораздо больше подходит кто-то с мозгами, манерами и стремлениями, нежели… Рон Уизли, парень, который так и не смог перерасти прошлое. Как наяву вспомнился рыжий аврор, до сих пор щеголяющий в младших сотрудниках из-за своей лени: боевая слава давно померкла, а друзей, готовых взять на поруки этого оболтуса, вдруг не оказалось. Гарри умер, Гермиона — не простила. Кингсли посмотрел в окно: время давно перевалило за полночь, даже самые отчаянные трудоголики сидели по домам. — Эванс… — Мм?.. — Ты, кажется, говорил что-то про «сногсшибательное зрелище»? Карие глаза удовлетворенно сверкнули: — Созрел, наконец. Вставай давай, вершитель судеб, надо бы подобрать тебе подходящий наряд. Зная характер «личного аврора», надеяться на что-то адекватное не приходилось. Но Кингсли не жаловался, порой ему вообще казалось, что он жил только ради таких вылазок. — Не вертись, министр, или вместо одежды трансфигурирую тебе огромный… хвост. Мантия стремительно укорачивалась, превращаясь в подобие чужой куртки: крепкая, натуральная кожа черного цвета с металлическими шипами и заклепками смотрелась просто дико, пока Эванс не наколдовал красную бандану на голове. Кингсли отрешенно смотрел на себя в зеркало, размышляя о бренности бытия: с таким нарядом в пору было повторно идти на Волдеморта — он сдох бы от смеха. Эванс за спиной крутанулся, добавляя к штанам широкий ремень с оскаленной змеиной пастью, никак василиска вспомнил с последнего задания. Черная бандана — копия его, скрыла волосы. — Отлично. Надеюсь, ты готов оторваться по полной. Кингсли не был, но остановить Джейми Эванса, если он что-то задумал, не мог никто из ныне живущих. — Мы ведь аппарируем?.. — В сердце «британского Вудстока»? Не смеши меня! Дрозд скоро заржавеет в гараже. «Дроздом» Эванс обзывал матово-черный мотоцикл, принадлежащий по нелепой случайности Шеклболту (он был пьян и податлив, когда они ввалились в магазин, чтобы приобрести себе транспорт). Пришлось согласиться. Хорошо, что никто из волшебников не подозревал об увлечениях министра, — было последней мыслью, пролетевшей в голове. А потом… Кингсли исчез на добрую неделю, погрузившись в романтику маггловского рок-фестиваля, выпивки и ни к чему не обязывающих разговоров. Иногда даже сильным мира сего нужна разрядка. Эванс хохотал, фотографируя на полароид внушительного темнокожего байкера с парочкой заинтересованных музыкантов. От девушек его непосредственный начальник так же не знал отбоя: с такими-то внешностью и манерами (чего только стоило одно «мисс», обращенное к панк-диве!). Жизнь была хороша.***
— Зааважу, — раздраженно шипел Министр Магии, вышагивая по коридорам, — задушу голыми руками! Хлопнула дверь. Работники изо всех сил прислушивались к обстановке в кабинете: шутка ли, самый главный человек Британии пропал на целую неделю, отвечая каждому неравнодушному злым патронусом, отчего-то разговаривающим на пьяной смеси английского с суахили. — Паршивец! — громыхнуло за стенами, что-то с грохотом разбилось. Если бы консервативные маги знали, с каким наслаждением их «вождь» отплясывает под маггловскую музыку, они бы сошли с ума, но это было, и Кингсли, несмотря на гнев, все-таки вложил врученные Эвансом фотографии в альбом. Разумеется, совершенно секретный, запертый в нише стола.***
О существовании Джейми Эванса не знал никто, но его часто видели в Министерстве: насвистывая незатейливую мелодию, он выскакивал как черт из табакерки, красуясь багровыми отметинами, будто совсем недавно дрался с целым выводком василисков. Его не волновали правила, осторожные предупреждения помощников министра и, собственно, сам министр, приходящий в ярость от беспардонных визитеров. — Здра-а-асте, — насмешливо тянул магглолюбец в куртке, уворачиваясь от метко брошенной чернильницы, — прости, Амелия, мы надолго. Амелия Боунс, инициировавшая совещание, только морщилась: если сюда опять проник этот тип, значит, вопрос о пересмотре судебного порядка придется отложить до… следующей недели. — До свидания, министр. — Да-да, — откликнулся Шеклболт, приноравливаясь пускать проклятия в верткую тушку, — вернемся к нашей беседе позже. — Ты сам просил отчет!.. — потонуло за дверью. — Между прочим, мантикоры… Дослушать не получилось. Министр вспомнил про заглушающие чары.***
Восемь лет Джейми Эванс жил, и, находясь рядом, Кингсли начал забывать, из какого сора он вышел, какой мальчишка лежал в основе всего. За внешним жизнелюбием продолжала расти пустота, потому что ни одно существо не может выдержать одиночество, каким бы сильным оно ни было. Жизнь должна иметь смысл. Он получил шанс на свободу, узнал, чего хочет сам, но слишком большой ценой. Кингсли понял, когда увидел новые отметины, проскальзывающие во внешности аврора: прежде Эванс не был так беспечен, теперь же — прикрывал шрамы ненавистной курткой. Улыбался. Курил. — Что это? — Василиск. Да не бледней, шеф. Его яд мне что слону — дробина, уж ты-то должен знать. Или: — Просто споткнулся. Или: — Задумался о следующем фестивале. Ты со мной? Этого было так много, что игнорировать не получалось. Трижды проклятый Эванс успел влезть под кожу, нервируя и одновременно — давая силы идти дальше; если он не справлялся точно так же, как зеленоглазый мальчишка, с этим нужно было что-то сделать. Но… Такого попробуй убеди. Он давно не щенок, слепо бредущий за поводком. Кингсли хотелось кричать. Остановить удаляющегося, бесконечно нахального паршивца, убежденного, что без его вмешательства Англия снова утонет в войне. — Ты ведь знаешь, что я прав, — мотнул головой, прикусывая сигаретный кончик зубами, — сражайся в кабинете, Кинг, мир за стенами уже моя забота.