Frosty air, quiet night

Холод струится по выцветшим стенам, спадает на освещенный лунными лучами пол. Шустро стелиться по лакированному красному дереву, направляясь к окну. Широкие стёкла пропускают белый свет, от него в покоях будущего грандмастера становится не так мрачно. Крупная луна, не найдя в темном небе ни одной звезды, печально кутается в густое облако, забирая с собой последние капли света. Снежное покрывало тревожно поблёскивает, не имея возможности отражать спрятавшееся свечение. Замёрзший двор пустой и уставший, окружённый искусными деревянными зданиями с черепичными крышами, расчерченный тропинками, тяжело вздыхает, а вместе с ним проронит вздох и юный криомант, не сумевший уснуть в столь позднее время. Мороз по обе стороны от стекла не страшит его, а по фалангам собственных пальцев тихо потрескивает тонкая корка льда. Холод переполняет его изнутри, течёт по венам, прорываясь наружу в отличие от тягостных мыслей, плотно засевших в уставшем разуме, но не смеющих прорваться наружу. Будущие тяготы обременяют разум, но бок о бок с ними следуют и мысли о власти, куда большей, чем он имел за все восемнадцать лет жизни. Он мечется меж своих ранних идей по совершенствованию клана, уже ощущая как вкус малейших ошибок, так и сладость великих свершений. Но на всё это понадобится время, а до тех пор ему ещё есть чему учиться. Терпению, самообладанию, навыкам криомантии. С каждым днём полученной информации всё больше, но она плотнее усваивается в крепком теле и юном разуме. Но всё же есть проблемы, конкретные образы которых пока ещё не сформировались в мыслях, а потому и решение искать приходится вслепую, с ноткой агрессии и леденеющей в руках ярости. Вместо отчаянного удара кисть руки скользит по хладному стеклу, начиная вырисовывать инеевые узоры. Их причудливые завитки плавно растекаются по поверхности, цепляя взгляд. Би Хан проводит рукой сдержанно, чуть касаясь, словно боясь повредить отнюдь не самое хрупкое стекло. Настолько ли он уверен в крепости своего льда, как и в том, что стеклянная поверхность треснет, приложи он чуть больше усилий.. Но силы стоит всё же беречь, не растрачивать же их на порчу всего и вся лишь по причине своего недовольства. Быть может, если бы Би Хану было свойственно говорить хоть с кем-то о том, что за бурный поток мыслей течёт в его голове, то не приходилось бы вот так посреди ночи вылавливать успокоение в морозном отражении на стекле. В детстве, под ласковым взором и уверенным словом матери, верить в свои силы и собственное окружение было проще. Она была нежна, но справедлива и честна как по отношению к Би Хану, так и к Томашу с Куай Ляном. И пусть первого за сына она всё же не считала, но перед сном позволяла и ему обнять себя. Врбада, казалось, и не нуждался в матери, будто с детства знал, что Би Хан бы не позволил вот так легко подобраться к самому ценному и любимому, что у него было, так просто не разделил бы её с ним. Мать, казалось, всегда была на стороне старшего, прижимала его к груди с особым трепетом, не давала провода для детской ревности даже когда в чем-то помогала Куай Ляну. Он, как всегда чудилось криоманту, отца слушал и любим всё же больше или по-крайней мере немного иначе, чем мать. Он бегал к ней за советами или дарил скромные подарки в виде цветов, а позже уже в виде маленьких представлений с огнём, но всё же отца тот стремился впечатлить ещё больше. Внимал каждому его слову, с трепетом склонял голову, когда получал похвалу, но и с крайне осознанной болью в глазах принимал и наказания. Би Хан такого к отцу не испытывал. Тот всегда был наставником, учителем, грандмастером – кем угодно, но не тем, к кому он бросится навстречу, потянувшись за объятиями. Тот бы и не позволил ни ему, ни Куай Ляну, хотя последнего вроде бы всё устраивало в их взаимоотношениях. Би Хан думал, что Куай Лян позволяет собой пренебрегать и недооценивать, потому, когда отец умалчивал в местах, где стоило бы похвалить юного пироманта, Би Хан клал руку брату на плечо, со сдержанной улыбкой напоминая, что тот отлично старается и определённо совершенствует свои навыки. Брат отвечал ему куда более тёплой улыбкой и ясной благодарностью в глазах. Он таким и остался, разве что плечи стали шире, скулы острее и брови гуще, а в остальном Куай всё тот же..Ему шестнадцать, но подростковые годы кажись лишь укрепляют его, как здравомыслящую, пусть и пылкую личность. Он искренен с Би Ханом, когда тот в этом нуждается, приветлив с Томашем, как повелось с детства и крайне уважителен с отцом. На него точно можно будет положиться. Его верность этому клану и грандмастеру разгорается с каждым днём, а потому и трудиться он будет на славу. К слову, вместе с верностью в нём бурлит и пламя, с которым он справляется всё лучше. Удары быстрые и четкие, сильные, буквально пылающие, а к ним ещё и добавляется остриё кунайа, к которому брат по неясной Би Хану причине имеет особую страсть. Тихий, еле слышный скрип в коридоре вырывает Би Хана из потока мыслей, он кидает взгляд в сторону собственной сёдзи, недовольно хмуря брови. Шаг лёгкий и почти неслышный, кто-то явно лёгкий в сравнении с воинами Лин Куэй, которые вообще не должны шастать по этому коридору. Вероятно, кому-то из младших не спится. В любом случае, криоманта это коснуться не должно, а потому он плавным шагом ступает к собственной постели и садится на неё, медленно разглаживая одеяло ладонью. Спать всё ещё не хочется, но и у окна более нет смысла стоять – оно почти полностью покрыто ледяным узором, который сойдёт с лучами утреннего солнца, а пока закрывает собой вид на внутренний двор. Окинув комнату взглядом, Би Хан хмурит брови пуще прежнего. Раздумья унесли его достаточно далеко за пределы этой комнаты, а контроль над недовольством ослаб, потому оно вырвалось мерцающим инеем и тонким льдом, что разбежались по стенам. Вот только неконтролируемый разросшийся холод не отпугнул незваного гостя, по вине которого чуть отворилась дверь. – Би Хань, ты не спишь? – наивный шёпот проскользнул по замерзающей комнате и достиг адресата. Би Хан опустил голову и раздражённо вздохнул, даже не удостоив пришедшего мальчишку взглядом. Это "Би Хань", которое так нелепо вырвалось из чужого рта по неясной причине разозлило криоманта. У Томаша явно до сих пор были проблемы с тем, чтобы правильно назвать старшего, а может он специально дразнил его, произнося имя так, как когда-то в порыве нежности делала мать. Вот только где найдёныш подловил её слова, в какой момент услышал и почему запомнил – загадка. Судя по тихому выжидающему дыханию он не ушёл. Стоит на пороге и ждёт, очевидно в глубине души на что-то надеясь. – Что тебе нужно, Томаш? – криомант глянул на сонного мальчишку через плечо, на самом деле мало заинтересованный в причине позднего визита. Тот казалось замялся и притих, сжимая в ладони ткань собственных одежд. Мечется взглядом по полу, вот-вот оставит там след, подобный следу от лезвия какого-нибудь охотничьего ножа. И то извиниться потом, не словами, так щенячьим взглядом. – Я.. можно с тобой посидеть, раз ты не спишь? – он вопросительно клонит голову в бок. Перенял эту привычку у Куай Ляна. Би Хан отворачивается к окну, сквозь узоры которого вновь проступает лунный свет. – Можно, – срывается с губ вместо "иди к себе" или "почему не с Куай Ляном?". Последний вопрос прозвучал бы совсем уж по-детскому глупо, даже как-то обиженно. Би Хан выше этого, на пол головы уж точно, а потому смеет себя сдержать. Дверь с глухим стуком закрывается и в несколько быстрых шагов Томаш оказывается уже подле кровати, но сесть не решается. Разрешения ждёт. Би Хан отмечает это про себя лёгкой, нехарактерно ему беззлобной ухмылкой. Всё же каким-то манерам Врбада научился. Только вот в дверь не стукнул, прежде чем войти. Но это можно списать на попытки избежать лишнего шума. Потому, так и быть, Томаш прощён. Криомант исподлобья косится на Томаша а затем взглядом приглашает его присесть. Тот торопливо забирается на кровать и, уже не скрывая, ёжится от холода. Глупый, ещё на входе в комнату была ощутима разница температур в коридоре и в самих покоях будущего грандмастера. И правда, зачем пришёл сюда, а не в вечно тёплую комнату Куай Ляна. Уж он точно пригрел бы Томаша. Он даже в этом стремится быть похожим на отца, хотя его беспокойство о голубоглазом не выглядит, как попытки утихомирить чувство долго. Куай сам по себе добрый и действительно считает нелепого мальчишку братом. Би Хан так не может, не понимает этого и боится, как огня. Но ещё больше его пугают редкие мысли, кричащие о том, что нужно позаботиться о младшем, пусть и условном брате. Последний раз такое было в горах, недалеко от территории академии, в которой их обучают бою и контролю энергии. Тогда странное чувство захлестнуло Би Хана с головой, он плотно сжимал челюсти и хмурился, отвернувшись от Куая и Томаша, согревающих друг друга объятиями, (хотя, справедливости ради, согревал всё же Куай). Томаш тогда замёрз по дороге, а непривыкшие к столь долгой ходьбе по горному рельефу ноги устали, потому они решили сделать перерыв, остановившись в ближайшей пещере. Глядя на покрасневшие от холода щёки Томаша, Би Хан был уверен, что тот вот-вот заплачет и начнёт просится обратно в тепло, но он молчал, обхватив себя руками в попытках согреться. Терпел, как полагает воину Лин Куэй. И тогда старший насупился от желания согреть этого упёртого мальчишку. Но одного желания мало, даже не гордость мешала ему в этот раз. Он сам по себе холодный, особенности природы криомантов. Так до одури обидно не было даже тогда, когда отец отчитывал за малейшие промахи, когда Би Хан по собственной неосторожности и эмоциональности сломал палец на тренировке, когда мама один раз обнимала Куай Ляна на несколько секунд дольше, чем его самого. Именно сейчас это чувство, казалось бы, достигло своего пика. Злость от собственной бесполезности застилала всё вокруг, заставляя глаза слезиться. Как глупо. В это мгновение Би Хан услышал треск, а потому метнул взгляд на ладони, боясь увидеть на них слой льда. Но, как оказалось, это был треск огня. Глянув в сторону, он увидел, как Куай играет с языками пламени, ловко перекатывая их между пальцев, довольно сильно впечатляя Томаша. Врбада уставился своими глазками-льдинками на это маленькое представление, а пламя отразилось в его темных сузившихся света зрачках. Он улыбнулся, восхищённо что-то шепча пироманту. Би Хан отвернулся, плотнее сжав челюсти. Погруженный в свои мысли, Би Хан стал выглядеть ещё суровее чем обычно, но Томаш решил, что в этом нет ничего удивительного. Он поджал колени к груди и разместил на них подбородок, думая, что сказать. В комнате стоял такой холод, что можно было выйти на улицу и почти не почувствовать разницу. – Би Хань, ты переживаешь? – шепчет Томаш, аккуратно потянув старшего за рукав. « Опять "Би Хань". Да что же ты смелый такой.. » Молчание в ответ не устроило Врбаду, потому он вновь дёрнул за рукав и наклонился чуть ближе к Би Хану. – Тебе плохо? – выглядел он правда обеспокоенно, но криомант списал это на то, что Томаш боится получить очередную грубость за свою настойчивость. – Нет. Я в порядке, – развеев остатки воспоминаний, Би Хан несколько раз моргнул и перевёл взгляд на Томаша. У него покраснели кончики ушей, а брови сползли к переносице, выражая озадаченность и попытку сосредоточиться. Видимо в комнате и правда холодно. – Можно под одеяло? Ты морозишься.. « Что за слово такое.."морозишься", неужели нельзя было придумать нормальную формулировку в 14-то лет?» – Можно. – второе благосклонно разрешение ща сегодня. Как бы Томаш с таким успехом не обнаглел в конечном итоге...И всё же зря он так думает, очевидно же, что Врбада не такой. Он простой и благодарный, хорошим отношением, пусть и редким, его человечность не испортить. Томаш переползает к подушке и катается в тёплое одеяло, укладываясь поудобнее, тычется лбом Би Хану в спину, призывая обратить на него внимание. Старший оборачивается и вопросительно вскидывает брови. – Ну что ещё? – прорывается скорее нечаянно, с лёгким раздражением, из-за чего Томаш отводит взгляд, сомневаясь в формулировке своего вопроса. – Ляжешь со мной, пожалуйста, – в доказательство искренности своей просьбы он отодвигает краешек одеяла, демонстрируя свободное место. Чудесно, теперь Би Хану предлагают лечь в его же кровать. Учитывая скверный характер и нелюбовь к найдёнышу, ему в самом деле будет свойственно отказаться и демонстративно отвернуться к окну. Но он так не делает. Сдерживает раздраженный глубокий вздох и забирается под одеялом, улёгшись полубоком и повернувшись лицом к младшему. Тот счастливо улыбается, но очень быстро соображает, что стоит спрятать столь явную улыбку. Би Хан всё же откладывает на подкорку сознания, что он бы полюбовался ей ещё немного. Всё-таки она вызвана совершенным им незамысловатым действием. Спустя несколько минут затянувшегося молчания, Би Хан понимает, что его начинает клонить в сон. Он совсем по-детски тыкается Томашу в лоб и бурчит что-то вроде "пора спать". Врбада соглашается и лезет обниматься, кладёт голову на плечо старшему и спустя пару мгновений начинает сопеть. И ему так тепло во сне, тепло в объятиях самого холодного из всех, кого он знал. И узоры на стекле к утру в самом деле начинают таять и исчезать, но Би Хан уже не провожает их взглядом, прильнув щекой к растрёпанной макушке, он отдал предпочтение сну.