Безумие — быть с тобой вместе

Ты мой Везувий, ты моя бестия

Это просто безумие — быть с тобой вместе

Ты, мой Везувий, непредсказуем

Наша любовь такая безумная.

Ты мой Везувий, ты моя бестия

Это просто безумие — быть с тобой вместе

Ты, мой Везувий, непредсказуем

Наша любовь такая безумная.

      В мире так много женщин, но из всех на свете ты выбрал её — такую взбалмошную, разгорающуюся вновь после тех испытаний, которые выпали на её долю, настоящую… Такую твою.       Ты тоже не подарок, несмотря на образ, проявляющийся на публике, несмотря на выработанное с годами спокойствие и «сильно недо». На публике — спокойный, рассудительный, не поддающийся на провокации, а дома, в кругу родных и близких можно не скрывать, что характер у тебя на самом-то деле не сахар. А у кого сахар вообще? Не шоколадки на полке в конце концов.       Разница в ваших не сахарных характерах лишь в том, что Юля из вас двоих скорее напоминает периодически извергающиеся Этну на Сицилии или Эребус в Антарктиде. Юля — действующий вулкан, извержение которого как минимум в теории можно предсказать. Ты же — Везувий, который сейчас считается спящим вулканом и может в принципе извергнуться в любой момент.       Чёртова непредсказуемость. Чёртова жизнь на пороховой бочке: когда и с какой силой рванет — неизвестно. И вы оба осознаёте, что для вас быть вместе — абсолютное безумие.       Но два вулкана под одной крышей — безумие в тысячекратном объёме. Когда квартира олицетворяет собой последний день Помпеи — тем более.       Ваша любовь в целом — сплошное безумие бушующей в воздухе химии, физики тянущихся друг к другу тел — рук в первую очередь — и космоса вперемешку с биологией — как иначе объяснить ваши совпадающие мысли, взгляды на мир и всё прочее, ты не имеешь ни малейшего понятия…

Сложными фразами

Сложены пазлами

В пропасти времени

Скорость падения

По траектории сердцебиения

      С Юлей непросто. Временами даже очень тяжело, что хочется взвыть от трудности характера или полезть на стенку или в петлю. Но её хочется покорять, хочется завоёвывать и любить, любить, любить, даже если очень хочется ненавидеть за всю ту боль, которую вы неосознанно друг другу причиняете.       Но ненавидеть Юлю у тебя не получалось даже в самые трудные периоды вашей дружбы. Даже когда очень хотелось.       Даже когда она на эмоциях влепляла тебе звонкую пощёчину, след от которой сходил ещё неделю, что перед совместным выступлением приходилось прибегать к помощи консилеров-корректоров из её косметички.       Даже когда она целовала тебя в коридорах филармонии, а потом нагло врала в лицо, что ничего к тебе не испытывает. Испытывает ещё с вашего знакомства, пытаясь наврать в первую очередь себе. Глупости, казалось бы, но четырнадцать лет такого режима в нон-стопе явно говорят об обратном. По крайне мере в ключе ваших отношений. По крайне мере, когда вы оба — взрывные творческие гении, которым жить на одной территории просто противопоказано: посуду мыть будет некому. Хотя скорее мыть будет нечего: все тарелки или будут разбиты во время ссоры, или неудачно сметутся на пол в пылу страсти, захлестнувшей прямо на кухне.       Паршута — далеко не самая простая девочка в твоей жизни, если не самая сложная. Паршута в принципе соткана из сложностей в одно единое полотно, на котором Бог, точно в насмешку над тобой, создал такую Юлю — непростую, яркую, взрывную, но вместе с тем бледнеющую на фоне испытаний, преподносимых прорухой-судьбой, мягкую и ранимую, с которой невозможно быть рядом, но и порознь невыносимо до зубного скрежета. А без этих сложностей уже как-то тоскливо. За столько лет ты так сроднился с ними до безобразия, что без них и жизнь не жизнь.       Вы живёте в шатком мире каждый день, крупных ссор не намечается уже несколько лет, но мелкие иногда задевают вас всё равно, как вы ни стараетесь их сгладить, но почему-то эти мелочи чаще всего заканчиваются в горизонтальной плоскости, когда вы лежите на полу после пятиминутной атаки щекоткой. Ругаетесь — миритесь. В отношениях тоже и взлёты, и падения, без ровностей и противного звука кардиографа, сопутствующего длинной прямой линии без зубцов. Вопрос только, быть ли отношениям, учитывая, что ваши чувства, прошедшие уже многие годы рядом с вами, до сих пор напоминают кардиограмму живого — вверх-вниз-вверх-вниз? То всплывают на поверхность, то залегают на дно Марианской впадины. И вас то тянет целоваться в губы по всем закоулкам, то в ваших переписках и в общении затишье. Определённая неопределённость однако.       Ты с ней ощущаешь себя уазиком, скачущим по деревенским дорогам. «По кочкам, по кочкам» в обработке взрослой жизни — без цензуры и с непременной пометкой «восемнадцать плюс». Смотреть онлайн, бесплатно, без регистрации и смс, как говорится. И это даже не эмоциональная зависимость, нет. Ты просто умудрился влюбиться, когда, казалось бы, уже не надеялся найти свою женщину в непроглядно сером мире. И главное, в кого? В Паршуту, которая ворвалась в твою серую жизнь ураганом, смела все тучи на своём пути, оставляя место для солнца, и беззастенчиво уместилась в твоём сердце, сворачиваясь в нём клубочком, точно кошка, и периодически впуская в нежный орган острые коготки — не причиняла боль, а так, держала в тонусе, не давая твоей кардиограмме заглохнуть и в этих отношениях, как во всех предыдущих.

Чёрным на белом

Дрожью по телу

Голос любви

В миллион децибеллов.

Чувства разбросаны где-то внутри

Так ярко — смотри.

      — Ну так что? — с едкой иронией в голосе уточняешь ты, уперевшись ладонью в стенку возле её головы: вроде и пространство для побега оставил, а вроде и не дал ни единой возможности улизнуть. Вечер на кухне заканчиваться просто так явно не желает, оставляя за собой право докрутить ваши отношения до точки невозврата: любишь — скажи, она должна знать. И ты, повинуясь этой мысли, засевшей на подкорке, признаёшься, въедливым взглядом погружаясь всё глубже и глубже в её сердце — в те его пучины, где до тебя, казалось, не было ни одной живой души. — Я зря перед тобой распинаюсь в чувствах, пока ты стоишь тут как каменная статуя: ни ответа, ни эмоций?       — Эмоций? — злобно рычит Юля, резко рванув твою руку на себя и приложив к груди — там мечтающей вырваться из клетки на свободу птичкой бешено колотится сердце, отбивая о рёбра нужное и важное: «Люблю? Люблю… Люблю!». Вот только тебе это уже и не нужно — всё давно прочитано в карих омутах с робко выглядывающими из них чёртиков, в глазах которых читается вопросительное: «Ну нам выходить уже или как?». Они терпеливо ждут твоей отмашки, пока ты пытаешься совладать с собой.       Сердце колотится, пропуская тебя всё дальше и дальше в свои глубины, — Юля дрожит от переизбытка чувств, эмоций и полного непонимания того, что будет дальше. Она рыдает навзрыд, не стесняясь показаться перед тобой слабой, пока ты стоишь напротив, теряясь в ощущениях, собственных эмоциях и желаниях. За неё всё говорят глаза, за тебя — невыносимо жгучее желание в груди: твоё сердце оборачивается птичкой в унисон с её. Иронично-влюблённое сравнение, как по логике и законам природы быть не должно, если уж так посудить, но это есть, это правдиво и это не поддаётся ни единому объяснению. Чувства не объясняют. Их чувствуют, как бы тавтологично это ни звучало.       — Успокойся, — мягко, но властно просишь ты, обхватывая ладонями зарёванное лицо. — И послушай, — Паршута, на удивление, затихает, обращаясь в слух. — Я тебя люблю, — тихо шепчешь повтор своих же слов, точно кассету внутри отматывают на несколько минут назад, и осторожно касаешься её губ своими. Сцена ощущается интимной до невозможности, личной, обнажающей души. Она кажется особенно важной развилкой в ваших жизнях — той, после которой ваши дорожки окончательно сливаются в одну.       Ваши отношения развиваются слишком стремительно — настолько, что съезжаетесь вы уже на третий день. Притирки в бытовом плане оказываются слишком просты — к чему притираться, если совпадаете на все двести процентов? — и не доставляют никаких проблем.       Всё кажется странным, и вы оба, набившие кучу шишек в прошлые попытки устроить личную жизнь, первое время ждёте подвоха отовсюду, боитесь, что всё окажется сказкой или сном, потому что так хорошо не может быть. Или всё-таки может?

Нравится по утрам плавиться

Воздухом, словно внутри меня

Красные линии

Пересекаются с твоими сильными.

В каждом движении, прикосновении,

Точке высокого напряжения

      Рваные поцелуи, шёпот, вгоняемый под кожу, и касания разгоряченных рук, безжалостно раплавляющие всё, до чего дотрагиваются, — утро по единому сценарию наслаждения каждым сантиметром друг друга. Рука в руке. Поцелуи, прожигающие слой кожи насквозь и вином проникающие в кровь — пьяняще до безумия, что никакого алкоголя не надо. Язык, обводящий ключицы. И одно на двоих дыхание, сбивающееся всё сильнее и сильнее с каждым новым толчком.       Розетка в двести двадцать вольт нервно курит в сторонке, как и высоковольтные провода — с напряжением в комнате им не сравниться, и вы оба это знаете.       Парадокс. Такие цифры напряжения давно уничтожили бы население небольшого городка, сожгли бы всё в округе — действия, отсылающие на Помпеи, сгинувшие под толстым слоем пепла. Но в случае вашей физики всё иначе: она не заставляет никого страдать, никого не убивает — она согревает сердца, открывает души и наполняет чем-то особенно тёплым каждый уголок вашей уже совместной квартиры.       Быть может, это и есть то ощущение дома не места, а дома-человека? И когда эти два понятия совпадают в одной плоскости, с груди падает огромный валун, давая наконец сделать полноценный глубокий вдох.

Пальцы сплетая,

Мы совпали краями

Только держи меня

      — Держи… — срывающимся шёпотом просит Юля, с мольбой глядя в родные океаны, когда протягивает дрожащую руку тебе, чтобы на безымянном пальце засверкало колечко. Ты его надеваешь не менее дрожащими руками и со всей доступной и недоступной нежностью целуешь свою теперь уже невесту. — И не смей отпускать.       Вы совпадаете краями — крайностями необъятных душ — и вплетаетесь друг в друга так, что переплетённые на публике пальцы кажутся совершенной мелочью по сравнению с тем, что творится в глубинах. Они лишь олицетворяют собой проекцию, уменьшенную копию происходящего внутри, но не передают реального положения дел — оно не передаваемо, в мире ещё не придумано ни единого слова для его описания.

Ты мой Везувий, ты моя бестия

Это просто безумие — быть с тобой вместе

Ты, мой Везувий, непредсказуем

Наша любовь такая безумная.

      Это безумие.       Абсолютное.       Полное.       Совершенно непредсказуемое.       Но без него так тяжело, что хоть волком вой, хоть на стену лезь — не поможет ни разу.       Когда любовь так плотно вросла в сердце, оплела все вены с артериями и проникла в каждую клеточку крови, участвуя в обеспечении твоего тела нужным кислородом, то не поможет уже ничего. Ничего, кроме самой главной панацеи с весьма воздушной фамилией. Которая в скором времени сменится на твою.       И пусть вы — два вулкана, а квартира после ваших баталий периодически напоминает Помпеи, покрытый толстым слоем пепла.       Пусть быть с этой девочкой — безумие хоть в стократном, хоть в тысячекратном объёме. Ей с тобой — не в меньшем.       Плевать, кто и что будет говорить и где о вас будут судачить, где будут обсуждать, осуждать, называть безумцами. Счастье безумно само по себе, а вы определённо счастливы. Остальное — мелочи жизни, которые, пожалуй, не стоят того внимания, которое можно потратить друг на друга.       И если быть до конца честным, не скрывать ничего и не юлить хотя бы в разговорах с собой, то плевать на всё, когда вы есть друг у друга, когда этот светловолосый ураган оккупирует вторую, до недавнего времени вечно стынущую, половину твоей кровати, когда полочки в твоей ванной заставляются её баночками-скляночками, а в стаканчике наконец-то на постоянной основе появляется вторая щётка.       Юля недовольно морщит нос во сне и, не просыпаясь, ныряет тебе под бок, опаляя дыханием кожу на плече. Ты мягко очерчиваешь лёгкие кудри, оставшиеся после небрежного пучка, который девушка обычно заплетает дома, чтобы волосы не лезли в глаза, и тихо шепчешь в макушку: «Я люблю тебя, главное безумие моей жизни».