ухожу не попрощавшись, так сказать, по английски
были ли мы близки? наверное, были
прошёл день, идёт второй, растёт слой пыли
[ алекша нович — па-па-пам ]
слезы текут по щекам, а паника заполняет организм ксюши полностью. мама всегда говорила, что плакать — удел слабых, и что её дочь всегда должна побеждать. её дочь не побеждает в очередной раз, а потому плачет ещё сильнее. это был её голос, который мог все решить. но она оставила его себе. милас обнимает себя руками и чувствует, как от рыданий содрогается тело. к ней подходит лаура альбертовна и говорит какую-то чушь, а девушке, по большому счету, плевать. в битве с собой она уже проиграла. слезы обжигают. чужие руки успокаивающе гладят по плечам, а ксюша мимолетно думает, что сейчас бы на место этих рук более знакомые и родные. милас эти мысли отгоняет: она аню ненавидит. — ксюша, посмотри на меня, — внимание привлекает лаура альбертовна и кладет ладони на лицо девушки. слезы продолжают бежать по шее. милас смотрит. — я могла проголосовать и могла победить. я, блять, могла! — ксюша кричит в пустоту. она падает. внутри твердит внутренний голос, что девушка опять не смогла. темнота сгущается. // милас заходит в комнату, когда за окнами уже темно, и слабо радуется, что большинство девочек уже спит. опухшие глаза подчеркивают слабость. ксюша ненавидит быть слабой. она ложится в кровать прямо в одежде и утыкается лицом к стене, пытаясь остановить истерику, которая начинается вновь. сзади раздаётся скрип двери, а потом от чужого веса ощутимо прогибается кровать. она молчит. ксюша готова поклясться, что знает, кто сидит сзади. — уёбывай, — шепчет, чтобы дрожащий голос не выдал позорных слез. — это не моя вина, ксюш, — аня шепчет тоже. — блять, ты всю неделю, сука, делала вид, что мы незнакомы, что ты меня ненавидишь, что нихуя не хочешь, твоя команда буквально оскорбляла меня открыто. не твоя вина? серьезно? — милас поворачивается и садится на кровати, яростно дыша и заглядывая в чужие глаза. — ты предала меня, — аня смотрит в пол и пальцами перебирает покрывало. — ты чувствуешь ту же боль, которую чувствовала я, когда аня сказала мне, что ты, блять, ушла из команды, даже ничего не сказав. ты молча ушла и хотела, чтобы я делала вид, что все по старому? нельзя сначала разбивать сердце, а потом делать из себя несчастную, милка. последнее обращение ранит сильнее всех сказанных слов и ксюша прячет лицо в ладонях, панически пытаясь не заплакать. — обе хороши, — в заключение говорит горохова и подходит к окну, закуривая последнюю, кажется, сигарету. милас встает и подходит к девушке тоже, чувствуя холод по спине и легкую дрожь под кожей. — прости меня. мир не взрывается, сзади не происходит фейерверка, ксюше никто не дает награду за такое простое человеческое извинение. милас перенимает сигарету из чужих рук и глубоко затягивается. — и ты меня прости. прости, что тебе пришлось переживать все это в одиночестве. я должна была прийти. — ничего ты не должна, — шепчет девушка, качая головой. темнота делает комнату будто бы меньше, сокращая пространство вокруг. ксюша вдруг понимает, что горохова слишком близко. она сокращает дистанцию и кладет свои руки на плечи, поглаживая. — обними меня, — милас не просит. она умоляет. аня притягивает хрупкое тело к себе и обвивает руками. ксюша утыкается носом в чужую шею и вдыхает знакомый запах. родной. спасительный. — ты будешь хорошим заместителем, — на ухо шепчет аня и, ксюша готова поклясться, ухмыляется. — нахуй иди, — милас прикусывает нежную кожу на шее, оставляя след. сигарета тлеет в пальцах. аня хмыкает и целует ксюшу сначала в висок, потом — в щеку, а после — поднимает чужой подбородок с плеча и накрывает, наконец, знакомые губы. горохова явно чувствует соленый вкус слез на чужих губах, но ничего не говорит, ближе притягивая девушку и целуя сильнее. засыпают на одной кровати. утром молчат.