The last oath

Первый шаг всегда самый тяжёлый, будь то шаг навстречу или шаг назад. Подошва массивных сапог по самую голень утопала в снегу, но взгляд грандмастера Лин Куэй был точен и меток, пусть чёткая цель этого путешествия всё ещё оставалась загадкой даже для него. Тёмные, непроглядные леса, нашедшие свой приют на северо-западе Китая, были особым местом для Би-Хана: именно в здешнем клане, спрятанном среди гор и деревьев, родилась его мать. И пусть отец никогда не одобрял её истории об этом месте, которые будущие наследники тихо слушали перед сном, гордость и чувство единения с этими землями успела просочиться в душу сыновей грандмастера. Старый храм, с десятилетие не видавший человеческой руки, не слышавший песен и нежный звон колокольчиков стоял на холме, среди припорошенной снегом чащи. Би-Хан остановил коня, оставив его около покосившейся храмовой конюшни, и медленно побрёл к мощёной белым мрамором лестнице. Он чувствовал, словно плывёт в дурманящем полусне, словно это место, давно забытое, оставленное его матерью в наследство сыновьям, говорило с ним, шептало на ухо далёким нежным голосом. "Она бы гордилась мной." – раз за разом он проговаривал эти слова, когда очередное тяжёлое решение ложилось на его плечи. Когда брата не оказалось рядом, пожалуй, именно эта мысль позволяла ему успокаивать нараставший ледяной гнев. Ступени остались позади. Приподняв голову, Би-Хан внимательно оглядел потрескавшиеся колонны, покрывшиеся льдом пагоды и фонари. Прикрыв глаза, он выдохнул. Воздух мгновенно превратился в голубовато-серый пар, вырвавшийся из серебряной маски, и устремился ввысь, рассеиваясь в тусклом зимнем свечении. Иероглифы, выгравированные у тёмной двери из клёна давно поблекли, однако их по-прежнему можно было различить. Осторожно проведя по ним пальцами, Би-Хан решительно приподнял голову и, отбросив прочь всякие сомнения, распахнул двери. Лёд, уже успевший сковать петли и края дверей, со звонким хрустом раскололся, осыпался на пол сотней осколков, зазвеневших в эхе храма. "Поднимите лица и оставьте свои преклонения" – говорила мать Би-Хану и Куай Ляну, которые уже успевшли повторить её смиренный поклон у кленовых дверей. – "Ваши предки – воины Лин Куэй, и лишь перед ними наследники столь могущественных титулов могут склонять свои головы". Би-Хан помнил, с каким недоумением поглядел тогда на мать Куай Лян, жаждущий принести полагающиеся почести основателям и её клана, но суровый взгляд брата убедил младшего отбросить всякие возражения. Би-Хан следовал по стопам матери. Словно ничего и не изменилось с тех самых пор – лишь стены посерели, да лёд, пробравшийся с улицы, острыми шипами покрывал любую поверхность, до которой только мог дотянуться. И всё же Би-Хан неспешно оглядывал скованный льдом зал, словно каждый узор, каждая картина была теперь его предзнаменованием. Жажда ответов, жажда неисчерпаемой силы уже давно вела грандмастера вперёд, но только сейчас, только здесь он смог на мгновение остановиться. "И ваши молитвы не будут услышаны великой Фэнбей, не просите её о милости, не приносите ей подношений. Вы гости в этом храме, и каждый ваш шаг несёт в него лишь смуту". – говорила мать, но говорила это лишь от того, что по-другому сказать не имела права. Братья поняли это ещё у ворот, а потому с немым восхищением глядели на статую ледяного феникса Фэнбей – покровительницы клана их матери. Они склоняли головы, пока мать не видела, они шептали священной птице о всех своих страхах и волнениях. Шептали по очереди, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Молитва – это уединение воина, его душевная нагота, и потому мать не отпускала их в храм по одиночке: думала, что так сможет уберечь их от молитвы "чужому" дому. Напрасно. В Лин Куэй они молились совсем иначе, чем в те зимние вечера. Дракон Лин Куэй, покровитель славных защитников Земного Царства, глядел на них и ждал, что братья не дрогнут, не допустят слабости, не будут в своей молитве плакать ему о нелёгкой судьбе. Но Фэнбей, как заботливая мать, словно укрывала их могучими крыльями от зоркого драконьего взора, и братья шептали ей о тяготах и горе, о сомнениях и тревогах, зная, что Феникс обязательно сохранит тайны их слабостей. Куай Лян тогда боялся, что не будет достоин своего великого брата, что подведёт его, подведёт отца, не сумеет вовремя оказаться рядом. Би-Хан – что останется один. И каждый из них со всех сил держался, чтобы не нарушить покой храма крепкими объятьями и обещаниями, клятвами о том, что страх брата никогда не станет явью. Лишь раз, в последний день их пребывания на этих землях, в слёзной ночной молитве они пересеклись взглядами. Братья ничего не обсуждали, решение пришло к ним само – два ножа, два взмаха, два пореза. Осторожно соединив окровавленные ладони, тёплую и холодную, они медленно сложили пальцы в подобие замка, сжав их до жгучей боли. Никто не произнёс этого вслух, но они знали – это была клятва, принесённая под лазурным взглядом их Ледяной Матери. Фенбей по-прежнему была здесь, всё столь же гордая и лёгкая, какой Би-Хан и запомнил её. Её лазуритные глаза смотрели на выросшего наследника чужого клана, как на давно потерянного, горячо любимого сына. Ледяные жемчужины на шёлковых нитях легонько качались из стороны в сторону из-за открытой двери, наполняя зал тихим звоном. Свечи у её алтаря давно потухли, поникли к чаше и обледенели. Би-Хан чувствовал, как жгучее волнение крадётся по его спине, как сжимаются ладони, как пересыхают поджатые губы. Всё его тело вдруг словно заледенело, ветер и звон наполняли его и терялись в гнетущем потоке страхов. Он не мог сказать ни слова. Ни воодушевляющей, ни печальной новости он не мог сообщить Ледяной Матери... Из транса Би-Хана вывели шуршание снега и скрип двери. Ветер тут же утих, а по мраморному полу застучали тяжёлые шаги: один, два... Вошедший замер, а Би-Хан обернулся, хватаясь за катану. Новая волна цепенения оказалась куда болезненнее первой: на пороге в таком же замешательстве как и грандмастер стоял Куай Лян, также успевший дотянуться до катаны, но так и не обноживший её. Они стояли так несколько секунд, судорожно догадываясь: не кажется ли им? Не слишком ли странна такая встреча? Первым заговорил Куай Лян. Осторожно убирая ладонь от такой чуждой ему катаны, которая оказалась на его поясе вместо кунаев. Он медленно приподнял руку, акцентируя внимание брата на этом действии: – Не в храме. Глянув через плечо на статую феникса, Би-Хан отрывистым движением вернул катану на своё законное место. – Что ты здесь делаешь? – собственный голос казался Би-Хану совсем чужим, а мысли никак не могли придти в норму. Куай, верно, чувствовал нечто похожее, потому как не нашёл, что можно ответить. Он молчал несколько секунд, а затем сделал несколько шагов, приближаясь к алтарю. – Честно говоря, я не думал встретить тебя здесь... – прошептал Куай. – Я тоже. – Ты... часто сюда..? – начал было младший, но Би-Хан поспешил его перебить: – Впервые. – Совпадение... я тоже. Куай Лян невесело усмехнулся. Братья поровнялись плечами. Куай почти не изменился: лишь длинный шрам на его лице успел как следует зажить. На первый беглый осмотр, новых увечий Би-Хан не заметил. Куай Лян тоже незаметно вглядывался в лицо грандмастера несколько мгновений, после чего они оба повернулись к статуе. Много воды утекло, много раз она леденела и снова таяла, пока не разделилась окончательно на два ручья, утекавших в собственных направлениях. Заметив заледеневший алтарь, Куай Лян осторожно растопил лёд, освобождая свечи. Одним движением он зажёг их, наполняя зал тёплым рыжеватым светом. Эти свечи зажигали только на ночь, днём храм освещали спускавшиеся с потолка чаши, в которые местные монахи то и дело подсыпали голубоватый порошок, красивший огонь в сине-голубой цвет. Би-Хан внимательно глядел за действиями Куай Ляна, не в силах оторваться от его движений. Какой дикостью в эту минуту казалась то и дело мелькавшая мысль о том, что они должны вот-вот сойтись в бою! Как естественно казалось то, что они стояли здесь плечом к плечу, словно иначе и быть не могло, словно всё, что было между детской молитвой и этой минутой было лишь страшным сном. – Ты тоже не склонил голову, когда заходил? – осторожно уточнил Куай, верно так же позабывший обо всём, что происходило вне стен храма. Би-Хан кивнул, и Куай едва заметно улыбнулся. – Ты пришёл молиться? – приподнял бровь Би-Хан, снимая с лица маску. Куай Лян кивнул, прикрывая глаза. – Многое навалилось. Я хотел просить у Фенбей совета, и... Вдруг что-то в груди Би-Хана словно надорвалось и треснуло. Жестокое напоминание ударило по всему телу, мгновение покоя было потеряно. – Тогда позови, как закончишь. – Би-Хан быстро развернулся, направляясь к выходу, но горячая ладонь тут же ухватилась за его плечо – Куай так же быстро осознал свою ошибку. – Нет, подожди! – Чего "подожди"? – Би-Хан не обернулся. Но остановился. Куай Лян замялся, видимо и сам не зная, что хочет сказать. В голове вертелись самые странные и нелепые мысли, он не знал, что нужно сказать, но был уверен: нельзя, чтобы Би-Хан ушёл. Не так, не сейчас! – Мы... поклялись тогда... – наконец прошептал Куай Лян, одним словом выводя Би-Хана из очередного оцепенения. Кулаки грандмастера начали сжиматься. – Я помню, Куай Лян. – процедил он сквозь зубы, рука брата едва заметно дрогнула. – И не только тогда. Ты помнишь, о чём были эти клятва? – Эта была клятвой о единстве! Фэнбей свидетель! – Мы явно по-разному понимаем смысл слова "единство". По свечам прошёлся иней, стремившийся во что бы то ни стало поглотить разгоревшееся пламя. Куай Лян молчал, в отчаянии глядя грандмастеру в спину. Би-Хан ускорил шаг, мраморный пол отзвякивал и отражался от стен гулким эхом. – Би-Хан! – Я не буду сражаться с тобой в этом храме. – Би-Хан! – Я не оскверню священный пол этого храма кровью предателя. – Раз называешь это место священным – повернись лицом к алтарю и выйди так, как это положено! Ещё шаг, и Би-Хан замер, чувствуя, как в спину ему смотрит Фэнбей. Грандмастер знал, что она плакала. Ледяные слёзы струились из лазуритных глаз и разбивались о мраморный пол, перебивая тихих звон колокольчиков. Би-Хан не мог не повернуться. Куай Лян стоял перед фениксом, всем телом повернувшись к Би-Хану, так, словно это его крылья были раскинуты в стороны. Он смотрел брату в глаза, долго и пронзительно, как смотрел в детстве, стоило им разругаться или повздорить. И когда он вот так смотрел, когда стоял, готовый вот-вот сорваться с места, чтобы догнать Би-Хана, вцепиться в него горячими ладонями, старший словно не мог пошевелиться. Куай всегда просил лишь перемирия – никогда прощения. И, пожалуй, сейчас это было как никогда важно. Мерные шаги эхом звучали по залу, когда Би-Хан вновь направился к алтарю. Они знали – это было безмолвное примирение, словно всё остановился, словно война их кланов больше не имела над ними власти, словно ничего более не было важно, кроме этих взглядов. Би-Хан смотрел Куайу в глаза, а тот и не думал отворачиваться. Они ничего не обсуждали, решение пришло к ним само – две ладони, тёплая и холодная, соприкоснулись, сжимая пальцами подобие замка. Словно зачарованные, они стояли не в силах ни заговорить, ни отступиться. Ладони покалывало от разницы температур, глаза совсем немного щипало, а лёд, обступивший свечи, неминуемо таял... Фэнбей укрыла их сильными крыльями, спрятала их слабость в длинных перьях, и долго смотрела вслед, когда произнесённые по очереди шёпотом молитвенные слова затихли, когда звучавшие в такт шаги разъединились, направились в разные стороны, стоило закрыться кленовым дверям...