Рейстлин Маджере чудом вернулся из Бездны. Хотя, «вернулся» — не очень точная формулировка. Величайшего мага столетия выдернули из личного кошмара и фактически спасли от неминуемой гибели. Наверное, он бы сошёл с ума, перестав видеть различие между явью и сном, или умер бы по прихоти Тёмной Госпожи.
Даламар не хочет думать об исходах.
Эльф всё так же жил в Палантасской башне со своим учителем. Светлые ум и кожа, тёмные волосы и глаза. Арджент был монохромным столько, сколько себя помнит: слуга в Сильванести — белое с белым, помощник, но, по правде говоря, слуга Конклава — белое с серым. Учеником брюнет не расставался с чёрным цветом мантий даже под присмотром мага из Красных Одежд. Может, часть его истории имела краски счастья и тень печали, но сам он цветное не носил никогда.
«Рейстлин Маджере вернулся живым» — подобное высказывание его не устраивало. С физиологической точки зрения, Рейстлин был жив — его сердце билось, легкие наполнялись кислородом. Психологически Рейстлин
умер. Мужчина не говорил. Не слышал. Кажется, даже не видел — затуманенные, когда-то золотые глаза всегда смотрели куда-то сквозь Даламара, беспорядочно и медленно водили по комнате. Мужчина не шевелился — по крайней мере, редкие спазмы мышц, сжимающие золотые пальцы, эльф за движения не считал.
Карамон Маджере, брат «почти-покойного», не смог ужиться с нынешним состоянием близкого человека. Душу воина грызла вина —
не уследил, не помог вовремя, не может ничего исправить. Когда он договаривался с Арджентом о том, что Рейстлин останется в Башне, они оба хотели пойти и рассказать обо всём жрице. Тёмному магу, практически предателю и обманщику, которому не доверяет Конклав, не было места в храме Паладайна для оздоровления. Крисания, в теории, могла бы помочь его состоянию, но им не хватило сил на просьбу. Даже на двоих. Прийти к преданной и попросить о помощи тому, кто её бросил на съедение кошмарам — недопустимо. Девушка, может, наивна и слепа в любви, но научилась многому. Китиара сразу обозначила, что будет искать лекарей, целителей, но сама ничего не тронет.
У него просто нет шансов.
* * *
Теперь ученик каждый день проводил с подобием Маджере. Осторожно, едва касаясь, ухаживал по предписаниям — еда, вода, переодевания и подобие мытья (в такие моменты от задерживал дыхание и угадывал правильность движений лишь по стуку сердца). Иногда сидел у чужой постели, прилежно читал вслух учебный материал или некоторые истории из жизни. Всегда описывал день, рассказывал, что за окном уже встало солнце, что оно ярко светит. Где-то в душе всё больно сжималось от одной мысли, что Рейстлин
не может этого чувствовать.
Быт эльфа почти не изменился. Он изучал книги, старательно обходил запрещенные материалы, изредка делал практические задания. Ему даже удалось подружиться с живцами, которые, изредка подшучивая, частично ему сочувствовали и помогали во всем, связанным с Хозяином.
На самом деле, под покровом ночи Даламар почти до утра засиживался в библиотеке. Он искал всё, что могло бы ему помочь в спасении учителя. Это — не Рейстлин Маджере, не величайший маг Ансалона, не его учитель. Не
его Рейстлин. Тот, кто был раньше бок-о-бок почти десять лет, всегда имел нехороший огонёк в глазах, снисходительную ухмылку и плавные жесты; он взбадривал задремавшего юношу, запуская руки в темные волосы, едва ощутимо почесывал и снова уходил; он терпеливо обрабатывал по-аристократичному светлые руки, красноватые от ожогов и царапин, мазями и отварами, устало объяснял, что книги в синих переплетах «ему не игрушка, не по программе, не по уровню…» и бла-бла-бла; Рейстлин Маджере, которого брюнет отлично знал, перед ним не лежал так беспомощно.
Очень скоро Арджент сильно похудел и практически не спал. В заботе о человеке он забыл о самом себе. Темноглазый штудировал книги, готовил еду по всем рекомендациям, следил за состоянием здоровья «подопечного», собирал травы и пытался учиться. Минимум трижды уже засыпал у чужой кровати. Бледно-бежевая кожа окончательно приобрела белый оттенок, с четко очерченными скулами и впалыми мешками под глазами. Хитрые и всегда заинтересованные огоньки в глазах потухли ещё когда Даламар узнал,
что стало с чародеем.
Видеть такого Маджере он просто не мог, это было не в его силах.
Несколько раз эльф подскакивал ночью. Ему слышался хрип, похожий на его имя, но златоглазый крепко спал. Ему иногда чудилось на свету, будто зрачки-часики в глазах чуть сужаются, когда на лицо попадает свет, поэтому Даламар молча прикрывал занавески. Такого просто не могло быть.
* * *
Вскоре запасы книг в библиотеке иссякли. За окном отцветала весна, и по башне тихо летал аромат цветов с мелкого садика, организованного на старом заднем саду. Юноша уже не знал, куда себя деть. Сидя у хозяйской кровати, едва не рыдал (хотя, он мог этого не почувствовать), обещал всё исправить. Докладывал обо всём Карамону, который приезжал не чаще раза в две-три недели. Конклав от него отвернулся, и Арджент честно сообщил об этом учителю. Сейчас бы он предпочёл, чтоб Рейстлин громыхнул тяжелым фолиантом, тяжело вздохнул, накричал, оставил ещё хоть сотню жгучих ран на груди. Лишь бы не молчал.
Эльф почти месяц собирался с силами и унимал дрожь в руках от одной мысли о плане, который действительно мог изменить положение дел. К Конклаву он не обратится. Пар-Силиан, даже если бы согласился помочь, сделал бы выгодно для самого себя — прикрывшись милосердием, отравил бы Рейстлина, а то и похуже. К некоторым знакомым целителям он не пойдёт — почти все из них эльфы, и эльфийская магия, вступив в реакцию с человеческой, попросту отнимет остатки жизни, и песочные часы в душе Маджере остановятся навсегда, чего Арджент допустить не мог.
* * *
«Дорогая уважаемая Крисании Таринской, жрице храма Паладайна,
Смиренно прошу мне нужна ваша помощь Я осведомлён о ваших взаимоотношениях с моим учителем, — Рейстлином Маджере — но кроме вас мне не к кому обратиться. Я прекрасно знаю, что учитель предал вас, оставив в Бездне ради своей цели, и потому Вы имеете право отказать мне в помощи. Рейстлин выбрался из Бездны, но не функционирует. Не говорит, не слышит (по крайней мере не подает таких признаков), не видит (я проверял несколько раз, но не до конца уверен), не шевелится и в принципе не является тем магом, которым был когда-то. Я также знаю, что его грешной душе нет места в лечебнице храма Паладайна, но надеюсь, что по воле вашего сердца вы сможете прибыть в Палантасскую Башню. Я готов сам провести вас через рощу Мертвых и предоставить любые средства, будь то травы, финансы или помощь в качестве ассистента…»
Я постучал пальцем по столу, прикидывая, что можно ей предложить. Просить помощи казалось унизительным, будто её предал я, а не Рейстлин. Сам он сейчас мирно, надеюсь, спал — все-таки я накладываю успокоительные чары, на всякий случай… Черновик письма в некоторых местах порвался, так как я слишком сильно надавил на перо, кое-где были позорные кляксы, — шалафи бы заставил переписывать! — да и само письмо как-то не шло. Над началом только час сидел. Дорогая? Крисания, конечно, не дешёвая, но мне она не дорога. Уважаемая? Не то чтобы я уважал её, кроме как из-за должности… а дальше что? Смиренно прошу? Я не прошу, я слезливо требую, но она не поймет. Мне нужна ваша помощь? Будь я на её месте, я б сжег такое письмо на второй строчке!
А потом я снова вспомнил учителя. Его беспомощность, глухой стук сердца, безжизненные глаза. При выборе меж гордостью и им я лучше преклоню колено. Нуитари, будто поддерживая такую мысль, скользнул лучом по столу и ненавязчиво намекнул на тухнущую свечу, так что я прервался и встал со стула.
Проходя мимо зеркала в коридоре я отчего-то замер. В отражении точно был не я. Я не мог так плохо выглядеть. Сколько я не спал? Пару дней? Неделю?.. я не помню. Боже, как урчит в животе… перед глазами немного плыло, но я упрямо сходил за канделябром и вернулся. Сначала письмо. Потом еда и, может быть, сон. Надеюсь.
»…Рейстлин Маджере в таком состоянии уже второй год. Не думайте, что я не пытался решить всё сам. Я пытался, пытался много и часто. Изучил всю библиотеку. И ничего не смог сделать. Прошу, если вы увидите меня раньше — не пугайтесь. Я чувствую себя хорошо, насколько это вообще может быть хорошо, лишь иногда тошнит желчью, но с таким недугом справлюсь сам.
С уважением,
Даламар Арджент, ученик чародея»
Я отложил перо. Задел рукой чернильницу, опрокидывая на себя и на письмо. И это было последней каплей для моих нервов. Надеюсь, жрица приедет. Приедет и решит всё это. И всё будет как раньше. Я буду лажать, а шалафи, пусть и ворча, примет это как данность, и я смогу пережидать у него в кабинете грозу, смогу касаться, когда мы случайно возьмёмся за одну и ту же траву. Надеюсь, она не откажет. А пока я не буду думать.
