«Доброе утро»

      Утро встречает головной болью и жутким похмельем. Лучи яркого солнца проникают в полуоткрытое окно, заставляя хозяина комнаты открыть свои глаза и сильно зажмурить их обратно от неприятной боли в затылке и яркого света. Во рту, как в пустыне, сухо, и мужчина искренне сожалеет, что вчера, в пьяном угаре так и не додумался то того, чтобы оставить себе утреннее послание в виде минералки и таблетки аспирины, чтобы избавить себя от утренних страданий.       — Доброе утро, братец. – из дверного проёма просачивается сначала голова, а потом и туловище старшего, и младший от неожиданности подпрыгивает на кровати, больно ударяясь головой об книжную полку.       — У меня два вопроса: какого хуя ты здесь делаешь и что на тебе делает мой фартук? – протирая ушибленный затылок рукой, Самойлов зло шипит на появление того, кого хотелось меньше всего видеть эти злополучным утром. Вот кого-кого, но собственного брата спустя девять лет «холодной войны», он явно не ожидал увидеть в своей квартире. А в своей ли? Глеб бегло пробегается глазами по светлой комнате и начинает осознавать, что нихрена он не в своей комнате, и от этого осознания, хочет выть. — Да за что ж мне все это, Господи боже мой. – Глеб истошно стонет и зарывается лицом в подушку, лишь бы не наблюдать за самодовольной улыбкой старшего, которому эта картина забавляет, будто и не было этих девяти лет судов, общения через иски и журналистов. Как в старые добрые, ей-богу.       — На первые два вопроса, я вижу ты уже сам ответил и не упоминай всуе, ей-богу. – Вадик все таки выходит из своего укрытия и заходит во внутрь душной, пропахшей насквозь перегаром комнату. — Подъём, страна! Утро уже в самом разгаре.       — Не видел тебя пять лет и столько же не видел бы еще. – младший фырчит, уворачивается от цепких рук старшего и спустя пять минут, сдаётся, когда Вадику всё-таки удаётся содрать с него одеяло. — Изверг.       — Давай-давай, подъём, Глеб. Завтрак на столе, аспирин там же. Чем быстрее встанешь, тем скорее избавишься от головной боли и сможет дальше меня как угодно называть, хоть извергом, хоть господом богом. – Вадик не сдерживая смеха, успевает всё-таки скрыться за дверью, когда в его сторону летит подушка.       Пол дела сделано: враг повержен, теперь осталось каким-то образом найти в себе силы, чтобы встать с кровати, которая так и манит к себе обратно, и дойти до спасательной таблеточки, которая, как минимум, избавит его от одной проблемы, а как максимум, внесёт ясность со второй.       С третьей попытки Глебу всё-таки удаётся поднять свою тощую задницу с кровати и на едва дрожащих ногах, опираясь на стенку, выползти из комнаты.       Кухня встречает его резкими запахами, от которых начинает крутить живот и просыпается рвотный рефлекс.       — Садись, рок-звезда танцпола. Готовить что-то этакое было влом, потому и сварганил то, что быстро готовится. Пей таблетку и приступай к еде, пока она не остыла. – Вадик ставит перед братом тарелку с яичницей с ароматным кофе и присаживается напротив, тихо размешивая в чашке чая, сахар.       Спустя минут три игры в гляделки, Глеб сдаётся первым, так как головная боль с урчачим желудком побеждают Ваше-Величество-Гордость и здравый рассудок берёт своё.       — Чёрт, я и забыл, как ты вкусно умеешь готовить яичницу. – Глеб откидывается на спинку стула и постукивая по полному от еды животу, начинает выжидающе изучать черты лица старшего.       За те пять с лишним лет, сколько они не виделись с последнего суда, Вадик заметно поднабрал, а никогда карие глаза, стали еще более темными и почти полностью слились со зрачками. Но во взгляде неизменно одно – он все такой же теплый и заполненный любовью и заботой, по которой, волей не волей, Глеб скучал, хоть и не признавался в этом себе.       Глеб же, заметно похудел и стал еще более уязвимым, чем было несколько лет назад. Каких бы то у них не было разногласий, ссор и конфликтов, Вадик все так же продолжал следить за братом, за его творчеством, которое из года в год становилось еще популярнее, чем во времена «Агаты Кристи» и искренне был рад тому, что Глеб смог найти в себе силы продолжать творить и выступать дальше, а не поддался во все тяжкие, как в нулевых, когда популярность дало в голову и в их жизни появились таблетки «счастья», после которых отходняк был по хлеще, чем от похмелья. Вадик правда рад, что у Глеба все складывается все более-менее хорошо, хоть и грусть с одиночеством в глазах по прежнему остаются его сопутствующими «друзьями».       — Ва-дяя, планета вызывает землю, как слышно? Ты чего завис, приведение увидел? Или меня испугался?       Вадик вздрагивает, ощущая себя так, как будто его ледяной водой только что облили. Чтобы собраться и хоть что-то ответить, ему понадобилось несколько секунд, пока пауза не затянулась до неприличия.       — Все в порядке, просто вспоминал, когда мы вот так вдвоём сидели и завтракали.       Глеб хмыкает, но ничего в ответ не говорит, а просто продолжает все так же изучать черты лица брата, будто он мираж или пьяная галлюцинация, которая вот вот возьмёт и исчезнет. Но он не через минуту, не через десять и не через пятнадцать, никуда не исчезает, и вот тогда до похмельного мозга и доходит, что все это правда, а не кошмарный сон.       — Так, стоп, я так и не понял, какого черта я у тебя делаю, а не у себя дома?       — А ты не помнишь?       — Раз спрашиваю, значит не помню. – Глеб закатывает глаза, от чего Вадик ели сдерживает смех, чтобы не спугнуть еще не до конца проснувшегося гостя.       — Ты пьяный в стельку, позвонил мне в где-то около четырёх утра, требовал приехать, орал в трубку что-то не членораздельное и потом пол дороги умолял меня включить Анну Асти, так как ты её еще не дослушал и хочешь ещё. Дальше продолжать, как я тебя тащил на своем горбу до лифта и его весь обливал, из-за чего мне пришлось среди ночи все это убирать или нет? – Вадик весело усмехается, пока Глеб буквально сгорает от стыда и покрывается в пурпурный цвет.       — Бляять. – Глеб зарывается руками в свои волосы и опускает голову на стол, чтобы не смотреть в глаза старшего.       — Да ладно тебе, Глеб. Чем-то новым ты меня не удивил, но кроме того, что ты начал слушать попсовую музыку, которую ты раньше не переварил. А так, как в старые добрые времена. – Вадик по прежнему продолжал подстебывать младшего, пока тот жалел о том, что вообще проснулся сегодня, а не умер от похмелья в своей одинокой квартире.       — Да не слушаю я эту попсу. В клубе эта музыка играла, вот и засела в голове. Да хватит уже ржать, Вадь, бесишь.       — Расслабься, по сравнению с последним разом, когда ты голы...       — Завались. Я думал ты уже об этом забыл давно. – Глеб кидает раздражённо-грозный взгляд, от чего Вадик еще больше заливается смехом. — Да бляяять, заебал. Лучше бы Снэйку позвонил бы, и то меньше насмешек получил бы. – младший фыркает, доставая из пачки сигарету и закуривает в помещении, наплевав на ворчание старшего по этому поводу.       — Снэйк бы тебя сразу же завалил бы, а не тащил через весь город к себе, чтобы обеспечить тебе комфорт. Так что радуйся, что я ответил и приехал, а не бросил тебя подыхать на крыльце клуба.       — Спасибо. – саркастично отзывается младший, стряхивая пепел в пепельницу.       — Пожалуйста. – отвечает старший, убирая тарелки в посудомойку.       

• • •

      — Вааадь...       — Ну что еще?        Вадик убавляет громкость звука на телевизоре и переводит вопросительный взгляд на младшего, который в моменте даже растерялся от пристального взгляда, но отмахнулся от ненужных мыслей, притих.       — Говори уже, что тебя гложет.       — Да я даже не знаю, о чем говорить, если честно.       Глеб растеряно опустил голову и начал теребить свои немногочисленные кольца на пальцах, чтобы хоть как-то отвлечься.       — Помнишь, как мама говорила в детстве? Не знаешь с чего начать, начни сначала.       — В детстве всегда было все просто, и заговорить, и простить, и извиниться. А с возрастом, гордость и эгоизм не позволяют выдавить из себя нужных слов, из-за чего приходится даваться ими на пол пути.       — Мне кажется, что нам и слов не нужно, чтобы осознать всю абсурдность нашего конфликта. Я, если честно, даже не помню с чего все началось, да и не хочу вспоминать.       — То есть, наш затянувшийся конфликт можно считать закрытым?       — А у нас был какой-то конфликт? Так, недомолвка затянувшаяся на десять лет.       Утро действительно оказалось добрым.