Но нам всем хочется глупостей, и это еще не значит, что мы должны их совершать. ©Джуд Дуарте. «Жестокий принц».
Оук короновал его коротко и не величаво, как и подобало ребёнку. Это позволяло Джуд узреть, как он под тяжестью венца рассеяно объял вереницу гостей взглядом, — всех вместе, якобы не видя и не различая лиц, еще не приметив жертву, но отчаянно веря, что это её дурная шутка — пока не впился глазами в неё, горячо и кратко, отсекая от остальных. И Джуд понимала: если бы мир вплёл Кардану вместо спеси и склонности распивать умение расщеплять людей одним лишь взором, её бы раскололо в белые щепки или преобразовало в нелепо рассыпанный по почве пух перламутрового пепла. Но итог, под каким углом не глянь, уже предельно ясен: прах Дайна земля с благоговением скоро преобразует в перегной, Балекина заковали в Башне Забвения как предателя короны, что возлегла неощутимым грузом на голову Кардана. Кардана, который позже, вещая с трона, с ленивым изяществом указал надменно-бледными пальцами в сторону увенчанного драгоценными самоцветами стула. Стул сенешаля. — Год и один день, — промолвил он отчетливо, впечатывая в тишину слова, как обуянный туманом беззвучно ревущего от бессилия равнодушия, хотя и не глуп, должен понять, что браздами правления придётся тяготить себя в разы дольше. На её возражения — «придётся продлить срок сделки» — Кардан, запрокидывая голову, ухмыльнулся, но спорить не стал, даже услышав что-то о семи годах. Семь лет. Покуда Оук не окажется в состоянии водрузить венец Эльфхейма на себя.* * *
— Всё в порядке, дочь генерала Мадока? Джуд кривилась всякий раз, как королевские слуги звали её так, напоминали, что она названная дочь отныне не только убийце своих родителей, а ещё и предателя династии Зелёного вереска, но вместо протестов горделивых встречала то смиренным молчанием. Не хватало лишь Кардану дать такой идиотский повод для веселья, принявшись горячо спорить с его подданными о том, как звать её, а как нет. — В полном, — скорее как для попытки отмахнуться от слуги выпалила Джуд, вновь не совладавшая со своей мимикой. Ей стоило бояться, созерцать беспросветную темноту по звёздным ночам в ужасе разглядеть в испаринах синевы на потолке серебристые глаза честившего её Балекина. В последнее время Джуд настолько сильно впала в бесстрастие, что перспектива предать пиетет к своему жизненному кредо («вместо того, чтобы бояться, я стану тем, кого будут бояться») казался более, чем прельщающим — лишь бы не прослыть сослуживцем мертвецкой апатии. Но она, напротив, не боялась, и затаившиеся глубоко под кроватью страшные монстры наотрез отказывались выбираться наружу: им, того гляди, тоже страшно, как младенцам. Порой Джуд искренне завидовала Виви: у неё-то помимо того, чтобы ухаживать за Оуком, забот в смертном мире никаких. — Дочь генерала Мадока! В малахольном желании закатить глаза Джуд оглянулась на неуклюже шествующего к ней прислугу-тролля. — Да, Калверт, — на тягостном выдохе обратилась она к поправляющему ободья слишком маленьких пенсне троллю. Он отвесил ей чинный поклон, как если бы вёл диалог с королём, — но Джуд, вспоминая, кто король, кривилась от этой мысли — и выпрямился настолько, насколько позволял то бугорок горба на кривой спине. — Верховный король Кардан возжелал увидеть своего сенешаля в королевском розарии. Очередной вздох затерялся по пути к горлу и утонул в немоте оглохших сводов дворца. «Помяни чёрта». С фактом, что Кардана приходилось видеть чаще обычного, тяжеловесно шедшая к величавым воротам Джуд подавно смирилась, как и с его по-капризному деструктивным поведением. От воспоминаний о том, как он смотрел на неё незадолго до спонтанной коронации, о том, как он заправлял прядь волос ей за ухо, а после дёргался всем телом, будто грязный мальчишка, осмелившийся безбожно прикоснуться к святыни, ей абсолютно не горячо и не холодно. Так же, как и от осознания, что этих жестов и взглядов с того дня, как они наконец-то заговорили после короткой разлуки, больше не будет. С тех пор Кардан нередко кидал язвительные реплики в её адрес, но в сравнении с тем, что он говорил ей раньше, как беспрестанно и яро сыпал оскорблениями, отныне то звучало как беззлобная колкость. Джуд прошмыгнула по усеянной пригоршней тёплой гальки тропе прыткой мышью, ориентирующегося благодаря спадающим на грунт жемчужным пересинам луны. Неподалёку от установленного монументального розария, стоило тягучему маслянистому запаху забиться в ноздри, она оглянулась судорожно, словно шпионы Балекина могли проследить за ней, но, не найдя хвоста за собой, двинулась вперёд, поглощённая ароматами распустивших лепестки цветов. Сомнений у Джуд не оставалось: в столь величественное место Кардан непременно прихватил бутылку настоявшего алкоголя из погреба, и потому в уме уже поспорила с Тарин, насколько их король опьянел. — А-а-а, мой верный сенешаль, — откуда-то сбоку донесся ликующе-яростный голос, опьянённый спиртом и доселе невиданной волей. Джуд, щурясь, обернулась, комкая кривящийся уголок рта и высекая на слабо дёргающихся губах жгучее презрение. Чужой на фоне благоухающих пестроцветных роз, Кардан сидел на маленьком креслице и лицезрел застланный мраком ночи мир покрасневшими от пьянки глазами. Даже в темноте Джуд явственно могла разглядеть рдяные пятна на ивово-белых щеках, затуманенный томный взгляд да вороные кудри, спадающие на взмокший лоб. Он подобен случайной уродливой кляксе на велеречивой картине великого художника. Порой она думала, что понимала покойного принца Дайна, решившего подначить старика-отца, дабы тот изгнал из дворца своего порочного сына-бездаря. — Ты хотел меня видеть, — менее мрачно, чем хотелось бы, напомнила ему стоявшая посреди кустарников Джуд. — Да, — на удивление трезво протянул он, и, прокашлявшись, с истинно-королевским изяществом взмахнул увенчанной кольцами дланью. — Сядь. Озираясь по сторонам, она исторгла с напряженно-сомкнутых уст практически глухой полустон: глупо было ожидать, что Кардан побеспокоит себя надобностью найти ей стул, вместо этого предложив ей присесть на холодную землю, потому Джуд, готовясь занять место, записывала этот случай в воображаемый список того, за что она выдаст ему затрещину через семь лет. Однако резко преисполнившийся негодования возглас Кардана остановил её: — Да куда ты на землю садишься-то? — и, не то плюя ей под ноги неразборчивыми словами, не то путая извращённую заботу с оскорблениями, выпалил: — Дурёха. — Здесь больше негде сесть, — хмуро подытожила Джуд, всерьёз задумавшись о том, сколь сильно он пьян, раз сам не видел отсутствие лишнего стула. Но Кардан, издав нечто лишь отдалённо напоминающее беззаботное фырчание, с напускной ленцой откинулся на спинку кресла и, нечаянно задев ветви роз, отмахнулся. — Мои колени получше любого стула будут. Никасия сама подтвердила. Ей бы вспыхнуть от его непозволительной фривольности, нахмуриться сильнее, но лоб заноет и невольно обзаведётся ложбинками старческих морщин. Вспоминать свиту его друзей Джуд хотелось меньше всего, особенно тогда, когда одного из них она собственноручно убила и закопала, а второй предательски пленил её собой и тут же не щадя отверг. — Ты путаешь что-то, Кардан. Я твой советник, а не любовница. — Любо-о-овница, — закряхтел он глумливо, словно неумело пытаясь пародировать её недовольный голос. — Оставь сегодня все формальности при себе. Побудем кем-то, кем мы хотим быть сами: пьяным самовлюблённым принцем и простой смертной, убегающими от стражи закадычными, королём и его наложницей. Мир так велик и многогранен, можно выбрать любую роль, а ты хочешь быть именно моим советником? Ладонь Кардана слепо, как будто наугад, потянулась к бутылке какого-то изумрудного пойла, напоминающего вино из неспелых каштанов. Кубок, из которого он выпивал бы по-аристократически медленно, в это время валялся низкорослых зарослях и был благополучно забыт. — Выпьешь со мной? — точно забыв, что стоило бы и ей предложить, кисло поинтересовался Кардан. — Не сегодня, — качнула и без того потяжелевшей головой Джуд, одурманенная витающим незримым шлейфом ароматом приторно-сладкого спирта. — Тогда иди, садись, — без прежнего ехидства обратился он к ней, гулко похлопав пятерней по учтиво сведённым коленям, но, остепенившись словно, добавил в полупьяном бреду: — Обещаю, как дикое животное лапать не стану. «И почему я на это ведусь?» — без надежды найти ответ вопросила у самой себя шагнувшая к нему Джуд. Но ответ всё равно явился, как подхваченная вихрем сонма пожухлых листьев: «Потому что он был к тебе неравнодушен». Был, пока она не затащила его на престол обманным путём и не надела ему на руки связывающие с политикой кандалы. Тем не менее, как сильно Кардан был неравнодушен к ней, если вместо того, чтобы скривиться в незыблемом отвращении и отшатнуться, как от падали, он ответил на неё внезапный поцелуй? Да и в его ли способностях озариться столь светлыми чувствами к кому-то, кто не похож на бутылку спиртного? «Он любил Никасию» — всколыхнуло напоминание в чертогах разума, как только Джуд примостилась на его коленях, моля, чтобы никто их в таком отвратном виде не застал. — Минутой назад ты сказал, что лапать не станешь, лживое создание, — укорила она его, ощутив, как пальцы Кардана, опускаясь к костистым запястьям, прошлись по её предплечью. — Фэйри не лгут, Джуд, дочь генерала Мадока, — вполне трезво запротестовал он. — Я не стану тебя трогать ниже того места, к которому я прикоснулся. «Фэйри не лгут». Мадок врал. Дайн врал («умалчивал, а не врал!» — послышался в ответ полный осуждения возглас, и отчего-то голосом Призрака). Что мешало врать Кардану, пусть ложь и невозможна для фэйри? «Я могла быть сейчас с Локком» — с долей досады пронеслось в сознании. И впрямь. Она могла быть сейчас с Локком. С некогда милым и искренним Локком, с которым она бы лежала на пухе зелёной травы, наматывала его тёмно-рыжие волосы на указательный палец и слушала, как он что-то рассказывал ей с невиданным упоением. Но Локк возгордился, как напыщенный щегол, вознёс всё до испытания и обрёк её на участь провести ночь в розарии с пьяным Карданом. В одном Джуд могла быть с собой предельно честна: она не завидовала Тарин и её участи быть связанной с женихом, который заведомо сделает её несчастной. Она не… Она… Она юрко схватилась за черенок кинжала и поднесла блеснувшую пику к горлу Кардана. Грань лезвия засеребрилась в свете луны, а сам он, нисколько не удивлённый таким раскладом событий, остановился, хотя секундой назад явно собирался припасть губами к её шее. Минута, и уста его скривились в надменно-довольной ухмылке. — Вот так вот, — протянул Кардан с каким-то изощрённым подобием удовлетворения, хотя она ожидала услышать в нём острастку. — Даже кинжал подготовила. Совсем как в ту ночь. Достойно похвалы. Скажи мне, мой сенешаль: ты же служишь своему королю? — Я служу Фэйриленду, — опровергла Джуд его домыслы. — Служу народу фэйри и династии Зелёного Вереска, иначе, имея возможность вернуться в мир смертных, не была бы тут, но я не служу пьянице-королю. — Этого пьяницу-короля на трон возвела ты, хотя я и не просил того. Ты говорила, что дашь мне свободу, а вместо того связала меня ношей решать разногласия народа. Если ты служишь короне, то служишь и тому, на чьей голова она. А теперь, — он провёл стороной ладони по лицу, и сурьма на веках его слегка размазалась, — перестань так много говорить не по делу и займись чем-то более полезным. — К примеру? — не скрывая скептицизм спросила Джуд. — Поцелуй меня. Поначалу Джуд опешила и подумала, что Кардан ляпнул то невпопад и по пьяни, и выглядел он, будто подтверждая её мысль, мальчишкой-идиотом, что лелеял непростительно абсурдную мечту и взирал на неё с не скрытым обожанием. «Я ненавижу тебя, Джуд. Ненавижу то, что не могу перестать думать о тебе». — Ну, — подначивал он её. — Как в ту ночь, можешь даже кинжал не убирать: это даже сильнее возбуждает. Я, знаешь ли, не кусаюсь, если мои просьбы выполняют. — Просьбы? Не приказ ли это, Кардан? — Просьба, мой сенешаль. Пока что это просьба, но не заставляй меня напиваться сильнее и требовать. Ну, смелей. Клянусь своим хвостом, что целоваться со мной не страшнее, чем свергнуть с трона Балекина. Джуд сидела неподвижно от силы несколько секунд… и, подавшись, как будто плюя в лицо неловкости и смятению, поцеловала его. Удивительно: трепет в ней возгорался во мгновение самого первого поцелуя, разделённого с Локком, но вместо этого, чтобы хоть как-то пролить свет во тьму, она отчего-то вспоминала, как поцеловала Кардана в первый раз. И отдалась в порочную власть ощущениям, что захлёстывали её в этот миг: на устах его сладость ликёра смешивалась с кислинкой вишнёвого вина, а руки бродили по цепочке позвонков до шеи. Кардан отстранился первым, но лишь на песчинку-секунду, чтобы тут же провести по-звериному языком по её залившимся спелым багрянцем губам, вызвав характерное недоуменно-раздражённое «хмпф!», и снова поцеловать: пьяно, жадно, страстно. Так, как велено королю, пришедшему в свою драгоценную сокровищницу. Как велено отважному и сокрушенному многолетними боями вояке, пришедшему за своей долгожданной наградой (но король из Кардана, как бы ни было прискорбно, куда больше, чем воин, подумалось ей). Джуд даже не знала, радоваться или честить то, что на ничего не обещающем рассвете он не вспомнит об этом, но одно она знала точно: целовать его не так отвратно, как ей казалось. Он позволил себе неслыханную наглость: рука Кардана скользнула к подбородку Джуд и приподняла так, что перед лицом его предстала её уязвимо-обнажённая шея. И она рвано выдохнула, жмурясь, чувствуя рябь поцелуев на горле, которое он, воспылав к ней ненавистью, давно мог вспороть её же Закатом до бордового фонтана крови. За пеленой раздумий — или того, что в этой энтропии походило на раздумья отдаленно — она пропустила то, как Кардан наклонился к границе шеи и ключиц, и тогда же, не утомляя себя размышлениями о правильности и этикетах, втянул её кожу. — Там проступит пятно, — зашипела Джуд, но прозвучало то менее укоряюще, чем она желала. Уже проступило — она была уверена. Уверена по тому, как Кардан, не замечая или не желая замечать того, как она вздрогнула в его руках, провёл языком по тому месту, где должна была быть оставленная им дерзкая собственническая метка. И после, словно то отняло у него немало сил, уткнулся лицом ей под подбородок и тяжело выдохнул. — Джуд Дуарте… мой верный сенешаль, — и впервые за всё время, что она в розарии, Кардан икнул, выдавая, что он в самом деле не на шутку пьян. — Ты можешь встать. Благодаря весь мир за то, что он удостоил её чести пропустить бесчувственное «дочь генерала Мадока», Джуд вскочила на рыхлую почву. Только она, не дожидаясь позволения, собиралась уйти, как Кардан, хохотнув коротко, встал вместе с ней. — Уже хочешь меня оставить? — весело полюбопытствовал он. — Есть такое желание, — ответствовала Джуд так, как будто ничего между ними и не было. — Ну-у-у, передумай. Мне одному бывает так скучно. «Позови Никасию» — едва ли не выпалила она, но Кардан, принявший её молчание за согласие, незатейливо потянулся за полупустой бутылкой ликёра и кубком. — Выпьем за то, что ты не разрубила меня своим ножиком, а я не прокусил тебе губу в отместку, — пропел он, с неким изяществом разливая алкоголь в кубок и протягивая ей, чтобы позже отсалютовать бутылкой и чинно провозгласить: — Ну, Джуд Дуарте, смертная, которая служит короне, давай за то, что-о-о-о… Вдосталь напившийся, договорить Кардан не смог. Он повалился спиной на кресло, и то, не удержав его, пало на землю, и Кардан, уже не ведающий ничего, плюхнулся в зашелестевшие кусты роз. Джуд от увиденного закатила глаза. Как сильно она гордилась на коронации принцем Дайном за то, что именно ему она прислуживала тайно, так теперь и стыдилась от осознания, что король перед ней — то, что она сама велела посадить на трон. Подумав, что тащить пьяное тело Верховного короля в постель в обязанности сенешаля всё-таки не входило, — и неважно, что минутами ранее этот сенешаль страстно целовался с ним — Джуд торопливо вылила ликёр в кусты и поспешила удалиться из розария прежде, чем её кто-то обнаружит в таком виде.* * *
На следующий день, несмотря на то, что им пришлось столкнуться пару раз за утро, Кардан о случившемся ничего не сказал. На основании этого Джуд сделала самый простой вывод: он был так пьян, что даже не запомнил. О его недавней пьянке теперь свидетельствовали только сетки лопнувших капилляр на белых склерах чёрных очей, да усталость, которую скрыть ему никак не удавалось. Сейчас, лениво развалившись на троне и не по-королевски свесив покачивающуюся ногу, Кардан, подперев щеку рукой, скучающе смотрел на о чём-то лепетавшего подданного. — Хорошо, — только и сказал он, по всей видимости, из всего услышанного разобрав лишь «Благой двор» и «скандал». — Улажу. Следующий! Девица с чересчур пушистыми кудрями и козлиными копытами удалилась прежде, чем стража успела бы подойти к ней. Сидевшая рядом с ним Джуд, скоро увидевшая того самого «следующего», кое-как сдержала себя от желания сморщить лицо: по ступеням к ним брёл никто иной, как Локк. — Вот уж кто бы подумал, что один из нашего квартета станет королём, — торжественно заголосил он, но даже Кардан, с ребячества обожавший знаки внимания, того оценить не смог. — Ты затягиваешь очередь, Локк. Чего тебе надо-то? — безразлично спросил он, разглядывая свои ногти с таким усердием, будто стоило ему отвернуться, как их кто-то непременно покрасит. — О, мне? Ничего. Просто поздравить хотел и… — Локк мельком, почти случайно, взглянул на неё, но замер и вскоре не смотрел, а откровенно косился. — А… прошу прощения, что лезу не в своё дело, но всё ли хорошо с твоим сенешалем? Джуд поначалу изумилась, но тут же, проследив за его взглядом, шелохнулась и вспомнила губы Кардана, втягивающие её кожу и оставляющие яркое пятно засоса на её шее. Чёрт. Чёрт. ЧЁРТ!!! Кардан же, заприметивший то, что так заинтересовало его давнего товарища, фыркнул, и, снизойдя до шёпота, чтобы это слышали только они трое, прошипел угрожающе: — Могу и тебе такой поставить, Локк, разве что твоя шея не выдержит моих клыков. А теперь, будь добр, оставь в покое моего сенешаля и иди, пока я не отдал распоряжение назначить тебя держать на голове яблоко, чтобы Джуд упражнялась на тебе в меткости арбалетом.