Стёртые с тел следы прошлой жизни

Их новая квартира была такой же – или почти такой же, как прежняя. Планировка, вид из окна (очень похожий), даже мебель. О том, что это жилье – другое, давало понять всего несколько деталей: новый адрес и забитая вещами прихожая. Неизвестные рабочие (или роботы?) расставили по квартире только крупную мебель. Вся домашняя утварь Нечаевых, от книг до статуэток и посуды, была сложена в коробки. Удивительно, как дотошно Дмитрий Сергеевич Сеченов позаботился о сохранности их прошлого. А его друг, академик Харитон Радеонович Захаров, – о воссоздании потерянного в его первоначальном состоянии. Катерина снова и снова разглядывала свои руки, поворачивая их то ладонями, то тылом к себе. Понемногу привычка к раздвоению уходила, хотя было сложно осознать, что рук опять всего две. А то странное, разделенное надвое мировосприятие всплывало лишь яркими ломкими отпечатками, как горячечный сон. – Кать, эту куда? – спросил Сережа, готовый подхватить из стопки очередную коробку. – Еще не посмотрела, подожди, – и она заглянула внутрь. Оттуда повеяло легким привкусом пыли и мыла. Стопки накрахмаленного и отутюженного в промышленной прачечной постельного белья, полотенца, платки… – В спальню. – Ага, – и муж немедленно унес коробку в заданном направлении. Они как будто только что переехали, хотя на самом деле просто возвращались в прежнюю жизнь. Но насколько она прежняя, если квартира – другая, вещи кое-где, кажется, новые, и даже они сами – уже не те, которых родили и вырастили их родители? Последняя коробка звенела при каждом шаге, и Катерина смеялась в кулачок, наблюдая, как ее супруг пытается ступать как можно мягче, занося ящик с косметикой (в точности такой же, как старой, только свежей) в их ванную. Наконец, прихожая почти опустела. Остался лишь один ящик: с домашними тапочками и мелочевкой из старой прихожей. Именно здесь Нечаевы собирались начать раскладывать вещи по причитающимся им местам. Главное – не увлечься их разглядыванием, а то не ровен час – опомнишься посреди хаотичных куч добра и слезливых воспоминаний да в попытках понять, что в прошлой жизни было сделано не так. Но всё так. И согласие на полную полимеризацию, и служба на благо Родины. Всё хорошо. Сейчас – так уж точно. А прошлое останется в прошлом. – Ка-ать, – позвал Сережа, когда она отвлеклась от контроля за тем, как он выравнивал картину на стене. Загляделась на полотно. Один из подарков – кажется, на годовщину свадьбы. На холсте нахохлившиеся кругленькие снегири клевали яркую рябину. Давно-давно муж услышал где-то, что снегири с красными грудками – самцы, и с тех пор периодически об этом шутил, особенно когда была не его очередь готовить. «В холодильнике даже рябины не завалялось!». Однажды шутку услышала ее мама, и на следующий Новый год они угощались рябиновой настойкой. Мама… Что с ней стало? Почему так изменилась? Жаль ее. Но общаться с дочерью она так и не захотела. Не верила? Катерина и сама немного сомневалась, что она – та же. Но глаза Сережи, который впитывал каждое ее слово, врать не могли. Он, милый, хороший, вообще плохо умел врать, если это не касалось работы, да и то, обычно вранье было ее специализацией. Плутоний – грубая сила, по необходимости. – Кать, вернись ко мне. Зима приснится, замерзнешь! – Я вижу, вижу, – отозвалась Катерина. – Нормально висит, оставляй так. Так они постепенно обошли всю квартиру, возвращая вещи на свои места. Но не все: некоторым стихийно нашлись другие полки, гвоздики, шкафчики. Катерина не стремилась воспроизвести всё вокруг них в точности, как оно было в прошлом. Квартира должна быть немножко иной. Так будет проще адаптироваться к новой жизни. Сережа не спорил, а даже помогал. Похоже, у него было такое же мнение на этот счет. А ведь для нее это первый день новой жизни за пределами «Павлова». И он такой длинный, словно с утра прошло уже, по меньшей мере, несколько недель… – Сережа, – позвала она, закрывая шкафчик с приправами на кухне. – Когда на новоселье всех позовем? – Не знаю. А ты когда хочешь? У меня это второе новоселье за год. – А чуть раньше он в сопровождении пары роботов перевез все свои нехитрые пожитки из своей прежней квартиры в их новую, общую. Вот же хитрые эти академики! Сеченов даже ухитрился выбить из жилищной комиссии подобное баловство. С другой стороны… они, академики, ведь не знали, получится у них или нет. Нельзя было заранее обнадеживать Сережу просторной квартирой «для семейных». Да еще такой знакомой. – Я?.. Я хочу в душ, – усмехнулась она. – Знаешь, мне так странно всё. Я думала, мы разберем вещи быстрее. Странно иметь только две руки. И это… – она неопределенно повела плечами. – Понимаю. Я сам все дверные косяки собирал, пока привык, что во мне снова метр восемьдесят и плечи шире некоторых проходов. Раньше не замечал за собой ничего такого. Катерина вновь хихикнула, останавливая взгляд на его лице. Ее Сережа. Что-то в нем было таким… непривычным. Что-то то и дело притягивало взгляд. Что-то смутно беспокоило ее весь день. Что же? – Иди купайся, я тут что-нибудь поесть соображу, – муж полез в холодильник и зашуршал там: – у меня вроде была курица и какая-то морковка… О, слушай, посуду любую брать можно? И банки тоже? – Бери, дорогой, пока я не запомнила, что у нас есть, – ответила Катерина и направилась в ванную. Милый Сережа. Слегка дурацкий и недогадливый, но такой близкий и надежный. В ванной Катерина скинула одежду, развесила по крючкам большое полотенце, выудила из коробки непочатый кусок душистого мыла. Как давно она не была дома – по-настоящему дома! По девичьей привычке она, заправляя коротенькие волосы за ухо, заглянула в зеркало и… и растерялась. Отражение завораживало… чем-то таким знакомым. Катерина протянула руку, наблюдая, как ее точная копия тянется к ней с другой стороны; затаила дыхание, ожидая прикосновения упругой плоти, пальцы к пальцам… но подушечки наткнулись на прохладное стекло. О-ох. Всматриваясь в настороженное лицо за стеклянной преградой, она, наконец, сообразила, что именно так ее беспокоило. Взгляд целенаправленно ушел немного ниже. Когда-то – нет, всегда, почти всю жизнь, – на левом плече несколько родинок складывались в созвездие. Сережа считал, Большой Медведицы. Кате виделось что-то близкое к Ориону. Так или иначе, перерождение стерло с тела любые следы родинок. «Небо» теперь было чистым – или пустым. А у Сережи пропал с лица маленький поперечный шрам, в свое время словно отсекший маленький кусочек правой брови. От открытия стало почему-то немного грустно. Точно ли они настоящие? Точно ли – те же люди? Может, просто полимерную нейросеть обучили всему об их прошлом, а теперь оно выдает себя за них в их новеньких головах? Разве, окажись так, академики расскажут им правду? Для Захарова они в любом случае подопытные. Для Сеченова… не похоже, но, если бы он не захотел, не было бы ни близняшек-балерин, ни полимерной перчатки. А сейчас оба просто соединили свои усилия. Получилось… наверное, недурно. Если это не имитации для успокоения совести. Стыдно должно быть за такие мысли! Захотелось разбить стекло – на мгновение, но практически нестерпимо. Катерина с усилием отвернулась от зеркала и шагнула под душ. Горячая вода быстро выгнала из головы смурые мысли, и когда Катерина вышла из ванной, то, переступив порог, как будто в одночасье вернулась в свой старый, привычный мир. На кухне муж звенел посудой. Судя по звукам, воевал с неожиданно ожившей курицей. Впрочем, тихо готовить он не умел – потому в свое время Катерина настойчиво отказалась от чего угодно из его рук на завтрак. Порой приятнее было лишние полчаса просто поспать. Взамен Катерина следила, чтобы в холодильнике всегда оставалось что-нибудь готовое на утро. Обедать не хотелось. Пока что. Она прошла по коридору в конец, до спальни, и вышла на балкон. Снаружи шумели березы. На небе не было ни облачка. Промелькнула и пропала мысль выбраться на озеро и хорошенько там поплавать. Успеется… Катерина сложила руки на груди и отрешенно уставилась вдаль, мимо домов, березовых крон и столбов. Там Сережа ее и нашел. Подобрался сзади, обнял за талию, – она ахнула: подкрадываться он как раз-таки умел хорошо. С другой стороны, это она просто замечталась. Очень, очень давно не ощущала себя живой. Живой и цельной. Когда по коже теплым прикосновением гуляет ветер, а солнце пригревает и немного слепит сквозь густую листву… когда кругом – вызывающие отклики в памяти запахи, звуки, вкусы. Когда всё… так реально. – Сереж, кто победил? – чуть повернув голову назад, спросила Катерина. – Мы, конечно, – мгновенно ответил он. Секунда молчания. – А ты о чем? – Ты опять воевал на кухне. – Вот только успел привыкнуть, что никто не ворчит… – возразил он, но заканчивать фразу не стал. Катя глубоко вздохнула и откинула голову назад, ему на плечо, вслушиваясь в слабое эхо его сердцебиения. Широкая теплая ладонь обхватила ее левое плечо. Большой палец потеребил бретельку майки, щекоча прикосновением непривычно нежную, словно бы младенческую кожу: – Кать, я думал, мне показалось… – М-м-м? – У тебя больше нет родинок. Вот этих, – он снова погладил ее пальцем по плечу. – Так они проявляются с возрастом. Может, вылезут еще. Потом. – Так нам за тридцать уже, не маленькие. – Ты же понимаешь, о чем я… – Понимаю. Не люблю об этом думать. Надумался уже… Сережа замолчал. Катерина вслушивалась в его дыхание. То и дело оно учащалось, как будто муж собирался, но так и не решался о чем-то заговорить. – Я там кое-что выкинул, пока в спальню нес, – тихо сказал он. – Не хотел, чтобы на глаза попадалось. – Календарь за пятьдесят третий. Я видела в мусорном ведре, Сереж, знаю. Я… помню, где он висел. Надо будет купить в киоске новый. Потом. Они вновь замолчали. Муж обхватил обеими руками ее талию, уткнулся лицом в ямку между плечом и шеей. Катерина склонила голову набок, в другую сторону, и закрыла глаза. – Всё будет потом… – тихо протянула она, как колыбельную, слегка покачиваясь с носка на пятку. – Всё потом. Сейчас мы рядом, мы вместе… У нас всё будет хорошо… Она прижала руки к своему животу, над его объятиями. В голове встало неуместное, но почему-то такое важное, в секунду занявшее все мысли: могут ли такие, как они, иметь детей? Или технологии еще не настолько хороши? Насколько они настоящие люди, а не просто подопытные «изделия»? Как бы спросить об этом у Сеченова, не тревожа понапрасну Сережу? – Ладно, – сдерживая вздох, Катерина потянулась прочь из объятий: – Надо застелить постель. Чей пододеяльник? – Твой, – фыркнул он около уха, выпустил ее – с явной неохотой – и первым вернулся в спальню. Сунул нос в коробку с постельным бельем: – А знаешь, тепло сейчас, может, не заправляй? – Сейчас бы в четыре руки – отлично бы вышло, – хмыкнула Катерина – и встретила осуждающий взгляд. – Что, Сереж? В прежние времена я могла бы обнять тебя в два раза сильнее. – Все еще любишь эти полимеры? – А почему нет? Сеченов столько для нас сделал, чем можем, тем поможем. – Ну он-то да, – согласился Сережа, но без особого энтузиазма. Взметнул в воздух простыню, махнул еще раз, расправляя, даже с излишним усердием. Катерина подошла с другой стороны и помогла разгладить ее поверх матраса. Следом они быстро «одели» подушки и побросали их сверху. Подумав над пододеяльником, Катерина кивнула и пустым расстелила его поверх готовой постели. Воровато на нее поглядев, Сережа спиной плюхнулся на кровать и растянулся поперек. Запрокинул голову, свесившуюся с противоположного края, вытянул руки: – Давай, падай ко мне. – Не-а, дорогой. Сначала разденься, потом на чистое постельное падай. – Это приглашение? – Это предупреждение перед попыткой удушения подушкой. Что-то пробурчав – впрочем, не переставая улыбаться, – муж встал с кровати и стянул с себя почти всю одежду, оставшись в итоге в одних трусах. Катерина невольно пробежалась по его телу взглядом сверху донизу. Очень знакомое… и все-таки, как будто другое. Ни шрамов, ни пигментного пятнышка ниже правой подмышки, ни родинок: у него их и раньше было мало, но сейчас и вовсе не оказалось ни одной. Как и у нее. – Теперь ты. – Не хочу. – Тогда я тебя раздену! – и, перепрыгнув через кровать, Сережа кинулся за ней. С хохотом Катерина летела через комнаты, умудряясь уклоняться от здоровенных медвежьих объятий, наверное, с минуту, пока Сережа не поймал ее в гостиной, зажав между шифоньером и диваном. – Всё, всё, – она примирительно подняла руки, пытаясь отдышаться. Стянула через голову майку, бросила ему в руки: – Ничья. – Такая, как раньше, – пробормотал Сережа вместо ответа, рассматривая Катерину, неосознанно комкая ее пойманную майку в руках. – Нравлюсь? Замуж возьмешь? – не удержалась Катерина. Под его восхищенным взглядом ей как раз нравилось: не так уж часто муж смотрел, как будто впервые ее видит. – Думаешь, нас заново жениться заставят? – Мы же до смерти в ЗАГСе обещали? – А, да, точно. Даже воскреснуть не дают спокойно… опять бюрократия, – Сережа взглянул на ее майку в своих руках, будто впервые увидел, откинул куда-то в сторону дивана и положил Катерине руки на плечи. Заглянул в глаза: – Будем жить долго и счастливо, понятно тебе? И вперед больше тебя нигде не пущу. Буду козлом, ну и ладно, зато ты целее будешь. Казалось бы, такое признание от полураздетого и раскрасневшегося Сережи должно звучать неуместно или даже смешно, но ощущались только трепет и нежность. В конце концов, они давно друг к другу привыкли. И неважно, что сегодня первый день снова вместе. На самом деле он прав, и всё будет хорошо. Обязательно будет. – Договорились. Катерина потянулась его поцеловать. Сережа ответил, затем взял за руку и, сев на диван, привлек ее к себе, усадил на колени, лицом к лицу. – Я помню, у тебя еще за ухом пятнышко было… я проверю, может, что-нибудь осталось, – с этими словами он запустил пятерню ей в волосы, и, выпрямившись в спине, заглянул за изгиб ее шеи. Катерина улыбнулась, послушно запрокидывая голову. В ожиданиях не обманулась: спустя пару жарких выдохов, обласкавших шею, кожу обожгло крепким поцелуем. Ему никогда и ничего не мешало наследить как за волосами, так и на хорошо видимых местах. Все равно в отряде о Нечаевых знали. Более того, старожилы наблюдали развитие отношений, так сказать, в прямом эфире. – Ну как? Нашел? – Не. Поставил. Катерина беззвучно хихикнула. Смешок сменился всхлипом: пониже, над плечом, кожа была еще тоньше, и здесь поцелуй с укусом показался почти болезненным. Забыл, солнце, отвык, не рассчитал сил. Конечно, останется след: в том и была цель. Катерина наощупь, по старой памяти, с небольшим усилием провела согнутыми пальцами по его ребрам снизу вверх. Подавившись воздухом, Сережа отпрянул от ее шеи, и она получила возможность сравнять счет: оставила пару красных пятен на его горле и плече. – Так нечестно, – низко пробормотал он и ущипнул ее пониже спины. – Ты первый пощады попросишь, – нависнув над ним, нос к носу, ответила Катерина. – Ты вообще жульничаешь, еще в штанах, – и, не давая ей возразить, одной рукой приподнял ее и потянул за резинку вниз по бедрам, вместе с бельем. Не натягивать же назад? Катерина их скинула и плюхнулась обратно, с восторгом наблюдая, как он сдавленно шипит и щурится. Было удивительно переживать всё по-новому, чуть-чуть иначе, чем помнилось до этого. Память всегда искажает прошлое. Здесь же воспоминания прошли через двойной «полимерный фильтр». Катерина даже задумалась (пока еще могла сложно думать): может, в новом теле всё будет совсем по-другому? Насколько они точные копии? Раньше они хорошо друг другу подходили… А теперь?.. По мере того, как в объятиях друг друга они теряли голову, росло и ее сомнение. Даже… беспокойство. Сережа в какой-то момент заметил, что она стала отстраненной; взял за подбородок, привлекая внимание, дождался взгляда глаза в глаза и спросил: – Кать, ты со мной? – голосом немного ниже обычного, чуть медленнее; так привычно. – Я… Прости, волнуюсь. Я не уверена, что всё будет так, как я помню. Как раньше… – Зачем тебе так? – удивился Сережа, и ее сердце пропустило удар. – Будет лучше. Как новое оружие, когда выдают. – Так новому оружию пристрелка нужна. – А мы чем тут, по-твоему, занимаемся? Катерина не выдержала, рассмеялась и уткнулась лицом ему в плечо. Ее погладили по трясущейся спине: – Только давай, это, не плачь, соберись. А то не получится ничего. – Сереж, в нашей паре болтаю я, – припечатала она и поцеловала его в шею, а потом – в губы. Он что-то промычал в ответ, но ей это было уже совершенно не интересно. Сомнения ушли. Что бы ни случилось между ними здесь и сейчас, всё будет хорошо. Он просунул руки под ее ягодицы и приподнял, осторожно балансируя, пока она помогала им наилучшим образом совместиться. Потом отпустил. Еще с полминуты возни, пока они подстраивались потеснее друг к другу. Катерина уперлась коленями в диван, руками схватилась за спинку позади мужа, так что, несмотря на менее выдающийся рост, нависла над ним. Какое-то отчаянно знакомое воспоминание промелькнуло в голове, отдалось отзвуком в мышечной памяти, которой пока еще нет – в новом теле. Сережа подался вперед и прижался губами к ее груди. Катерина поначалу едва это заметила: он был для нее великоват, и внизу живота оказалось почти больно. Ей еле хватило выдержки опуститься полностью. Впрочем, балерине выдержки не занимать. Нет, всё хорошо, и Сережа весь прежний, просто… просто они любили друг друга впервые так давно. Надо было все-таки сдаться в их маленьком споре еще в спальне и устроиться на постели, а диван для первого раза (в новом теле) – выбор не лучший… Мало-помалу она привыкла. Сережа помогал: придерживал, обнимал, целовал везде, где мог дотянуться. Его жаркие сильные руки на пояснице, позвоночнике, в волосах; его поцелуи, рваное, частое дыхание, взволнованный бессвязный шепот; его лицо. Он выглядел абсолютно влюбленным и счастливым. Катерине не надо было иметь рядом свою копию, чтобы знать, что она сейчас – такая же. Абсолютно влюбленная и счастливая. Как долго они не могли даже коснуться друг друга! Наконец-то пришло время, и они возвращают своё сполна. Надежная советская межквартирная звукоизоляция выручала их раньше, сохранит секреты и теперь. На секунду глянув в сторону окна, Катерина тут же успокоилась: закрыто. Впрочем, птички и ветер точно заглушили бы шум и стоны с четвертого этажа. Обнимая Сережу, прижимаясь к нему, Катерина кусала губы и изо всех сил цеплялась за его плечи, концентрируясь на самых ярких ощущениях. Новое тело еще не помнило, не знало… не было привычно к занятиям любовью. Ему требовалось больше времени, чем прежде. Муж в то же самое время, судя по напряженным плечам и спине, явно пытался удержать себя в руках подольше. У мужчин – наоборот… Как он сказал, пристрелка нового оружия? Да… определенно, да. Точно так же чуток неловко, довольно забавно и очень приятно. Да-а… – Сережа, я что-то уже совсем не балерина, – пробормотала Катерина мужу в плечо, когда они, запыхавшиеся, полулежали клубком влюбленных змей на пострадавшем от страсти диване. – Надо опять тренировать живот и бедра. И вообще всё. – Как хочешь, Катюша. Ты мне нравишься любая. Только не надо больше двоиться. – Боишься, на двоих тебя не хватит? – не удержалась и поддела она. – Попозже поговорим, нахалка. Я вообще-то обед нам готовлю, – он приподнял голову, как охотничья собака, принюхался, а затем сел, выпутался из жениных объятий и, подхватив по дороге белье, прошагал в сторону кухни. Катерина потянулась, расправляя все суставы и косточки, и заложила руки за голову, глядя в белый оштукатуренный потолок. Мелькнула и пропала мысль: было бы удобно и сейчас иметь вторую пару рук, которые угадывают твои желания еще до их оформления в слова. А у нее и так есть. Почти. Нужно только немного – заново – привыкнуть друг к другу.