Ригидность

Омск погладил своего скакуна по шее, пытаясь успокоить его посреди выстрелов, и поправил пояс с прикрепленными к нему пистолетом и шашкой. Что ж, красноармейцы дошли до него, но ничего страшного, справится. Чего, а точнее кого, он не увидел, так это своего немного безумного соратника. Максим не сдержал цоканье, когда мимо него пронеслась пуля, чуть задев скулу, и оседлал коня, после чего сразу ринулся к лагерю. Советы поджимали со всех сторон. Если сдастся и он, то можно считать, что войну они проиграли. Тогда смысла во всех этих восстаниях и сражений не было, во всех этих ссорах и союзах с другими, гибели людей тоже. Иртышский стиснул зубы вместе с поводьями. Плевать ему хотелось на Самару, Оренбург, Уфу и остальных (хотя надежды на первую были, как на соперницу в звании столицы КОМУЧа), однако этот придурок обещал помочь. Может, его задержали и ему нужно было время? Но его не было, а большевиков, чёрт бы побрал их, было больше и подобно жукам всё лезли и лезли, несмотря на старания белых. Олицетворение обнажил лезвие и шквал пуль двинулся к сопернику. Раз, два, три — в сторону полетели тела красноармейцев, получивших этим лезвием по горлу. Четыре, пять, шесть — пули просвистели мимо, задев лишь отчасти. Семь, восемь, девять, десять — стольким он заехал шашкой по самую глотку. Раз — он поднялся на ноги, стараясь не упасть на ещё скачущем животном, два — глазами он нашёл главную цель, убив которую можно было облегчить сопротивление. Бедный Одесса, уж придётся потерпеть и умереть на время. Три — он увернулся от пуль разозлившегося одессита, четыре — прыжок вышел удачным, даже удалось повалить его на землю и забрать оружие. Пять — омич с предвкушением сжал рукоять, занося сверкающее на солнце остриё над головой… — Передай своему начальнику, что ты проиграл, — Максим не сдержал ядовитой ухмылки до ушей, гордясь тем, как мастерски пробился сквозь гущу людей к нему. Днепр ещё подождёт, Одесса был большей проблемой. — Когда, конечно, вернёшься с того света! — Даже если я умру, ты проиграешь! — Евгений успел схватить его за плечи и после сразу за горло, однако замер, когда одна из рук перестала его слушаться и просто повисла рядом — Иртышский с ювелирной точностью порезал ему локоть с плечом и их связками. — Ты… ты уже проиграл. Все твои союзники сдались. — Да мне плевать на них, — глаза белогвардейца опасно блеснули, а голос до дрожи в коленях был спокойным. — Вы ошиблись, если подумали, что я сдамся без союзников. Я — новая столица. Дело времени, когда я отобью вас и двинусь к Москве. — Омск, не будет у тебя победы! — Дунайский попытался сбросить его с собой работающей рукой, однако омич лишь хрипловато рассмеялся. — Сдайся уже наконец! — С тобой бесполезно говорить, — на этих словах одессит зажмурился, ожидая удара, однако услышал лишь падающий рядом металл и тяжёлые хрипы перед ним. — Б-болван?! Он наш враг! Кому омич кричал? Неужели кому-то из своих? И почему Одесса ещё жив? Он открыл глаза и с удивлением уставился на Алексея, который сидел рядом с самопровозглашённой столицей, держащейся за ребра и хрипя, и сожалением смотрел на него. Потом зеленоглазый перевёл взгляд на Женю, взглядом говоря уходить, пока есть шанс, и тот просто не мог не сделать этого, забыв про всё оружие. Чёрт, Ростов за них или он чего-то не понял? — Прости, Макс, убивай кого хочешь, но только не его, — умоляюще сказал ростовчанин, собираясь помочь союзнику, но лишь получил по руке. — Я знаю, как это выглядит, но… — Если знаешь, то зачем сделал, идиот, — омич хрипло дышал, стискивая зубы. Если бы не острая боль с правой стороны груди, то Донской уже давно получил знатную долю тумаков и свинца. — Ты мне кости сломал, предатель. Шатен сглотнул, полностью понимая, что натворил и как это будет расценено другими их немногочисленными союзниками. Однако совесть не могла позволить ему дать убить Одессу, своего друга. Даже в какой-то момент хотел сдаться советам, чтобы больше не воевать, но и Омску он дал обещание. Другие сдались слишком рано и вряд ли у омича был другой выход, кроме как позвать единственного, кто ещё держался против большевиков. Несмотря на сопротивления сибиряка, Донской помог ему подняться и сесть на его коня. Раз уж не удалось решить с Дунайским, они пойдут за Днепром. И Алексей постарается в этот раз не подвести. Пришлось нещадно тратить пули на снующих везде красноармейцев, пришлось даже у Иртышского просить его пистолет, чтобы прочистить путь до второго командира со стороны советов. Максим же держался одной рукой за южанина и другой, как мог в своём не очень удобном положении, рубил своей шашкой. Когда он сосредотачивался на убийстве других, особенно когда фуражка слетела от шальной пули и волосы развевались на большой скорости, а глаза радовались каждому результативному действию, поблёскивая, можно было и влюбиться, и Алексей даже немного засмотрелся, глупо улыбаясь. *** — Не смешно ли, что на месте удара теперь красуется мой герб? — Донской с трепетом рассматривал чёрные очертания своего герба у Максима, державшего рубашку, чтобы его соулмейт-предатель мог рассмотреть результат своих действий. — Мне совсем не смешно, баран, — сибиряк явно злился, что его парой оказался Алексей. Вообще, он надеялся, что у него не будет предначертанного и всё такое или что он умер, но после того, как в новой стране всё улеглось, Омск решил отдохнуть у себя дома взаперти. Злился он не только на судьбу-злодейку, но и на большевиков, разрушивших последний шанс стать столицей — могучим, сильным, властным. Даже столицей округа не стал; эту роль передали юнцу-Новосибирску. И однажды после душа в отражении окна (все зеркала он разбил и выбросил, чтобы не смотреть на такого неудачника, как он) заметил что-то чёрное у себя на груди. — Да хватит злиться на всё, Максим, — южанин всё также весело смотрел на него и помахал запястьем. — У меня вот твой на руке. Очень даже красивый. — Не придавай этому большое значение, Алексей. Для меня это ничего не меняет между нами, — другой заправил рубашку, сложив руки на груди, и поправил свою чёлку, отросшую за последние полгода. Лицо перед ним слегка опечалилось таким словам, и омич посчитал это забавным; это печальное лицо с растрёпанными «бараньими» волосами и потускневшими изумрудными глазами с момента «предательства» не изменилось. — Почему такое тебя расстраивает? Неужели ты думал, что после этого я полюблю тебя, забыв прошлое? — Почему ты не хочешь поменять? Тебе страшно? Омич рассмеялся на вопрос, закинув ногу на ногу и покачал головой. Лёша такой простодушный и наивный раз считает раскрывшийся факт сильным мотиватором к действиям со стороны светловолосого. Они не были в сказке или дурацком романе, всего лишь несправедливой и жестокой реальности. И если кто-то даст отрезвляющую оплеуху казаку, то это будет обязательно его такой же жестокий «соулмейт». — Страшно? Есть ли смысл, менять то, что так и так обречено на провал? — Иртышский склонил голову на бок, вмиг став серьёзным. — Я сказал тебе лишь потому что уверен, что такой информацией нужно делиться, а не потому что хочу отношений. Без них мне хорошо и прошу тебя принять этот факт, а то хочется проколоть себе глаза от того, насколько ты жалким выглядишь. — Я жалкий? Я-то?! Это мне говорит ещё более жалкое олицетворение, — Донской сморщил нос, выпрямившись, и медленно выдохнул, пытаясь не злиться, а омич сидел с широко раскрытыми глазами. — Ты заперся в своём крошечном мирке после проигрыша и не хочешь принимать новую реальность. Застрял в прошлом, где рядом с тобой никого не было… даже я, идиот, бросил тебя. Но знаешь что? Тебе пора отбросить прошлое. Оно не будет вечно защищать тебя, и в итоге, рано или поздно, ты должен будешь принять новую страну с властью, новых людей и новые события в твоей жизни, — он провёл по его руке и встал, развернувшись к выходу. — Чем раньше ты это сделаешь, тем будет лучше, Максим. И если ты захочешь иметь кого-то близкого, я готов снова устроить с тобой кровавую бойню. Южанин ушёл, оставив сибиряка одного. Тот молча сидел, пока не послышался стук закрывающейся двери, и посмотрел на висевшую у него в зале шашку, которую он еле нашёл тогда после гражданской и очистил до блеска. Через мгновение он уже улыбался еле заметной улыбкой, сжимая ребро, иногда болевшее от неправильного сращения, и тихо выдохнул. На самом деле он скучал по тому моменту, когда пули проносились мимо, снаряды взрывались, а они вдвоём скакали, словно ничего и не было, и били всех большевиков направо и налево. Да, было весело. Теперь этого не было, всё было по-другому. Не было империи, не было чехов и Колчака, не было самостоятельности. И Омск ненавидел это, себя и свою слабость, потому что не хватало сил. Однако был Алексей, и омич подумает. Ведь для «них» всё ещё есть шанс.