girl that summer got rid of

юнджин выходит за ворота школы, идя в очень знакомом ей направлении. она торопится — у неё ещё репетитор через два часа. в начале июня забот всегда становится больше, чем когда-либо, а свободного времени не остаётся совсем. она останавливается на перед железной дорогой и хватается за воротник школьной рубашки. её попытки восстановить дыхание остаются бесполезным. здесь ей, впрочем, никогда не дышалось спокойно, особенно когда она была здесь с казухой. накамура казуха училась в параллельном классе и пахла кофе из пекарни неподалёку. она занималась балетом по вторникам, четвергам и субботам и ходила на курсы по корейскому в понедельник. она была любимицей учителей и, кажется, всей школы тоже. юнджин никогда не любила её. казуха просто была своего рода интересной. впервые они с казухой пересеклись в школьном коридоре в холодное ноябрьское утро. казуха тогда вежливо помахала юнджин рукой и улыбнулась, а после тут же забежала в свой класс. — кто это? — спросила тогда юнджин у чэвон и сакуры, стоявших рядом. чэвон неопределённо пожала плечами. — перевелась к нам недавно, — сакура проводила взглядом какую-то ещё школьницу и добавила, — обычная девочка, ничего такого. и правда, ничего такого. так и подумала юнджин тогда, наблюдая, как сакура и чэвон уже скрывались за углом, держась за руки. юнджин никогда не любила её. но почему-то с того дня она не могла перестать думать об этой девушке, в которой не было «ничего такого». к казухе просто тянуло, без всякой причины. юнджин не поняла, что ей двигало, когда она обнаружила, что уже не первый раз ждала казуху, чтобы вместе пообедать, и выучила расписание параллельного класса, хотя еле помнила своё собственное. они жили в соседних домах и ходили вместе в школу. юнджин всегда дожидалась казуху, когда уроки у её класса заканчивались раньше. юнджин знала про казуху больше, чем про саму себя, и с ней было весело обсуждать всё: от японских традиций до облаков на небе. казуха стала её первым и, видимо, единственным другом. хотя юнджин никогда не отличалась молчаливостью, в присутствии казухи она искренне любила говорить. но она ни слова не сказала ей о своих чувствах, потому что никогда не любила саму казуху. именно так. юнджин садится на землю возле рельс и поднимает взгляд в небо. яркое солнце светит ей в глаза, и она улыбается. казуха была ярче. это странно, но казуха была очень яркой, словно красочная картина, хотя её глаза были наполнены искренней грустью и чем-то тяжёлым, чего юнджин не могла разобрать. казуха всегда улыбалась людям вокруг, но юнджин видела, как в уголках её губ скапливается боль, когда они снова уходили в сторону железной дороги вдвоём. когда на небе были перистые облака, казуха начинала говорить о печальных вещах и тянула руки к чистой лазури над их головами. скоро юнджин стало понятно, что казуха — совсем не та простая весёлая новенькая, какой её все видят, и какой её увидела юнджин в первый раз. сакура была не права, когда сказала, что в казухе нет ничего такого — в ней что-то было, но юнджин не могла увидеть, что именно. однажды она попробовала спросить, но казуха лишь перевела тему. юнджин вздохнула в ответ, но ни в коем случае не собиралась настаивать. к чему это, если юнджин никогда не любила её? юнджин встаёт, вцепляется в лямку школьной сумки и ступает на рельсы. странное чувство не покидает её. два дня назад казуха поцеловала её здесь, когда ветер тихо шелестел между листьев, и за ними с неба наблюдали звёзды. это было неловко, и юнджин могла сказать, что казуха невероятно волновалась — её руки беспорядочно блуждали по телу напротив, а губы, с уголков которых юнджин пыталась сцеловать всю боль, нещадно дрожали. у юнджин громко билось сердце и тряслись ноги, но они продолжали целоваться, пока не услышали звук подъезжающего поезда. казуха тогда стянула юнджин с рельс и посмотрела ей в самую душу. юнджин не любила её, но поклялась, что её губы были самыми сладкими, а грустные глаза были похожи на звёзды. а звёздам место на небесах, хотя даже там им бывает грустно. — я дорожу тобой, — прошептала тогда казуха и крепко сжала холодные ладони юнджин в своих не менее холодных, — я бы не хотела уходить от тебя. и юнджин никогда не узнает, почему казуха накамура, которую она никогда не любила, всё-таки ушла, если не хотела этого. её губы были такими мягкими, а руки так нежно прикасались к юнджин, когда они в ту же ночь теснились на кровати казухи. белая рубашка юнджин спадала с дрожащих плеч, и это казалось правильным, хотя на самом деле это была одна из самых неправильных вещей, что они когда-либо делали. правильнее было поговорить о том, что их беспокоит, выяснить, что они обе не в порядке, и помочь друг другу обрести счастье. но казуха привыкла решать проблемы в одиночестве, а юнджин была понимающим человеком, поэтому не давила на бедную девушку и позволяла им двоим играть по её правилам. юнджин была понимающим человеком, но так и не разгадала накамуру казуху. она так и не поняла, почему рядом с казухой хотелось быть, если всё, что в ней есть — приторные губы со вкусом ягодного джема и мягкое-мягкое сердце. она так и не поняла, почему всё, что говорила казуха, было ложью. наверное поэтому она растворилась в лете, стала перистым облаком и одной из миллионов звёзд над юнджин. и юнджин не любила казуху, но ей определённо нравились перистые облака и звёзды. в этот раз нет ничего из этого — ни звёзд, ни перистых облаков, ни казухи — первой и последней причины примерно всего, что сделала и испытала юнджин за свою недолгую жизнь. когда юнджин смеялась, казуха была рядом и улыбалась; когда юнджин плакала, казуха держала её за руку и гладила по спине; когда юнджин больше всего нуждалась в нежности, казуха целовала её губы. они могли быть прекрасной парой, но казуха говорила, что её не интересует романтика, а юнджин упрямо убеждала себя, что не любила казуху, чтобы между ними вообще что-то было. но казуха лгала. юнджин лгала тоже, поэтому ничего, совсем ничего не вышло. солнце, которое сожгло казуху, теперь провожает юнджин. она закрывает глаза и представляет сладкие губы на своём теле, чтобы боль ощущалась не так сильно. ладно, возможно, юнджин на самом деле любила казуху. но теперь это не имеет никакого значения.