Последняя исповедь осужденного√

      Крики за окном постепенно сменялись радостными людскими визгами, когда уровень губительного первозданного моря в конечном итоге опустился в первобытное состояние, выпуская из своего плена затопленный по самый купол дворца Мермония регион.       Леди Клоринда, уважаемый судебный дуэлянт, придя в себя спустя короткое время, поднялась на шаткие ноги и поспешила на поиски своей несносной златоволосой госпожи. Благо, мадмуазель Навия уцелела в числе бóльшего количества фонтейнцев, только лишь неудачно зацепилась несчастным зонтиком за карниз наполовину разрушенного жилого домишки.       Первая леди Фонтейна, повелительница вод, людей, родов и законов, Архонт драмы и абсурда… А, впрочем, перечеркнем это болезненное воспоминание.       Первая леди Фонтейна, прекрасная и ранее уважаемая народом леди Фурина показалась на взбухшем от большого количества влаги крыльце оперного театра Эпиклез. В сем ссутулившемся теле и беглом запуганном взгляде едва ли можно было различить черты прежнего, уверенного в себе и своих действиях Гидро Архонта, властителя вод, месси́ра, мастера артистичности и роскошного великолепия. Самого Божества, если позволите.       Разноцветные омуты леди упрямо сощурились, стоило лишь яркому дневному свету ударить по ним, привыкшем к тьме за несколько чудовищно долгих часов, просиженных ею в отвратительном кресле подсудимого.       Ее глаза прекрасны и с особенностью вводили многочисленную публику в некий детский восторг, правый всегда ассоциировался в народе с благоприятным, спокойным морем, устилаемым редкими пенами густых волн, ассоциировался с благодатью, поощрением. Считалось, что коль леди Фурина устало прикроет левый глаз прямо в суде Эпиклеза — виновнику удастся избежать сурового приговора.       Левый же глаз нередко вводил в ужас маленьких детей неестественно жутковатым окрасом. Лазурный зрачок не слишком гармонично выделялся из всей этой темной палитры, темной, точно поглощённое штормом губительное море. Люди верили — на кого леди Фурина взглянет сначала им, тому придется лишиться головы.       Разумеется, это не более чем слухи и нелепые предположения суеверной части населения.       — Господин Невиллет, ваша благодать спасла наши жизни! Пред хмуро сощуренным драконом опустились на колени по меньшей мере несколько десятков человек. Нет, не перед драконом… Перед новопровозглашенным властителем Гидро, лордом драконов, хранителем абсолютной силы всех мировых вод Тейвата.       Вод, что не оставили девушке ни намека на собственное благословение.       Фурина устало пошатнулась и в привычном жесте приобняла себя за плечи, вновь и вновь воссоздавая в собственном сознании иллюзию фантомной нужности, призрачной безопасности, мнимой любви… Весь мир ее фантазий и убеждений — ложь. Абсурд, выдуманный воспалённым сознанием той маленькой, самой неприметной океаниды, что сломалась под тяжестью собственного предназначения, как безвольная деревянная кукла.       Только лишь кукла, что проклята одним единственным ощущением боли.       Фурина почти не заметила, в какой момент оказалась у собственных апартаментов, на собственном роскошном, увешанным экзотическими цветами балкончике. Даже эта комната, в которой бесцельно пролито такое количество слез — ложь. Не принадлежащее ей владение Гидро Архонта, занятое ею совершенно не законно. Более всего юную леди тяготил один только вопрос: почему же она все еще жива?       — Решением Оратрис Меканик Ди`анализ Кардиналь Гидро Архонт приговаривается к смертной казни.       Верно, машина довольно коварно использовала лишь титул осуждённой девушки, тактично не назвала Фурину по имени, приговорив к ужасающей участи исключительно ее божественную суть, скрытую в самой машине осуждения — гигантских весах, веками вершащих судьбы тысяч граждан живописной местности.       Умно, Фокалорс, в самом деле умно. Однако, почему же ты решила, что можешь вот так просто играть людьми, словно игрушками? Ты воспользовалась наивностью совсем юной океаниды, внушила мнимую значимость ее жестокого заключения в стенах Мермонии и суда, и более того — лишила всякой возможности прекратить собственные страдания естественным процессом биологической смерти.       Прокляла девушку на вечную жизнь. Воспоминания пяти сотен лет с нечеловеческой силой давили на слишком человеческое сознание Фурины, она жила слишком долго для простого хрупкого смертного. Она страдала непростительно бесконечно…       — Воплоти мою мечту: будь человеком, и живи счастливо…       Жестоко, не правда ли? Вот так вот покинуть жизнь собственного создания, прилюдно лишить всего: титула, уважения, достоинства, и даже собственной спальни во дворце, оставить жалкий людской век на бесцельное дожитие. Век, которого не хватит даже на исцеление ее израненной души.       Несколько стандартных платьев небрежно рухнули на дно обшарпанного чемодана, по сути, единственного саквояжа, найденного мелюзиной на пыльном инвентарном складе для леди Фурины.       Маленькое создание усиленно проскакивало вокруг бывалого Архонта, стараясь привлечь к своей неприметной персоне хоть какое-то внимание погруженной в прострацию девушки.       — Мисс Фурина, вам вовсе не обязательно уходить сейчас. -Сэдэн стеснительно сложила лапки за спиной. — Уверена, месье Невиллет распорядился бы о льготном жилье для вас, но, к сожалению, я не имею право его предоставить без приказа от…       Мелюзина виновато запнулась, потупив взгляд к собственным ногам. Ее язык не поворачивался, отказывался называть дракона новым властителем Фонтейна в присутствии свергнутого с трона божества.       — Понимаю, не бери в голову, Сэдэн… -тихонько отозвалась девушка, защелкнув замочки чемодана. — Прошу, передай месье Невиллету мое искреннее пожелание удачного управления… И поздравление с повышением.       — Но мисс Фурина. -окликнула ее малышка. — Где же вы будете жить?       — У меня есть некие сбережения… Я не пропаду…       Однако, как оказалось, «не пропаду» — весьма громкое обещание.       На жалкие горсти золотых монет, скопленные за последние месяцы правления, Фурина смогла арендовать небольшую лесопильную избушку на окраине городка, к сожалению, совершенно никак не предназначенную для постоянного пребывания здесь.       Опустив чемоданчик у скрипучего порога, девушка неспешно прошла внутрь, осторожно огибая прогнившие до отверстий половицы. Из мебели бывший владелец оставил ей лишь прогнутую постель, подпертую несколькими стопками книг, письменный стол, сломанную холодильную камеру и, само собою, массивную угловую печь. Санузел располагался во дворе, согласно допотопному плану постройки сего деревянного здания, в структуру которого уж точно не входила ванная комната.       — Как же одиноко… Когда это закончится…?       Самые первые дни верный ей немногочисленный люд наведывался в скромное жилище свергнутого Архонта, но среди них не было того, когда убитая горем девушка действительно желала бы лицезреть. К сожалению, юдекс слишком уж занят, чтобы почтить столь отдаленное место своим присутствием.       Первый акт ее страданий начался с запросов на сценарии пьес. Немного подлатав скудный сюжет одной из мелкий трупп, она мгновенно получила еще с десяток писем с просьбами и обещаниями не слишком достойных гонораров.       Вот только сюжет все никак не посещал сознание Фурины. Жалкая актриса без роли, не представляющая из себя даже небольшой умственной ценности народу. Даже работая бесплатно, она не смогла бы простить себе столь жестокий многовековой обман.       Не простили ей его и люди.       Второй акт знаменовался ругательными надписями на стенах ее домишки. Нашлись же особо жестокие подростки, осмелившиеся пожелать голубоглазке даже вечных адских мук за стенами их дорогого региона, коему лжеАрхонта не принесла ни единой капли пользы. Она не пошевелила и пальцем во имя его спасения. Не пошевелила по их скудному мнению…       Разбитое булыжником окно, дважды подожжëнные в ночи дверь и крыша, нарочито затоптанные с трудом высаженные культурные растения… Все это переполняло страницы суровой пьесы юной актрисы.       Третий акт — девушка истратила последнюю мору на пачку дешевых макарон. Бутыль с пикантным соусом была разбавлена водою уже трижды, и практически лишила оставшуюся массу вкуса.       — Я так хочу быть спасённой… спасённой хотя бы кем-то…       Кто она? Виновная без вины Фурина, лишившаяся своей роли артистка, записывающая для потомков последний в собственной жизни сюжет, последний сценарий, последнюю, наиболее тяжкую для нее исповедь.       — Почему ты оставила мне жизнь, Фокалорс…? Почему тебе мало пролитых мною слëз…       Четвертый акт настиг юную леди ранним утром, тем самым утром, в которое совершенно не хотелось разлеплять тяжелые веки. Оно началось с настойчивого стука по хлипкой дубовой дверце, сквозь щели которой можно было отчётливо разглядеть идеально ровную осанку вновь прибывшего гостя. К несчастью или счастью, самого наглеца, потревожившего сон девушки, рассмотреть ей не под силу.       Нет. Подъем с постели выше ее сил.       Он стал выше ровно трое суток назад, трое болезненных, разрывающих ее маленькую душу суток, проведенных в постели наедине с своими же мыслями, изрядно и яростно одолевавшими голубоволосую головку днями и ночами. Ночи… девушка давно спутала их с днями, могла спать и во тьме, и при ярком солнечном свете, ни капельки не заботясь о том, что способствует столь частому, глубокому сну.       — Леди Фурина, вы жалко выглядите. -услышала она краем уха отдаленный шепот. Разноцветные глаза, такие красивые, но такие тусклые, смотрели куда-то мимо упорно разглядывающего ее лица. Темная, увенчанная десятком татуировок рука, нежно смахнула прилипшие к взмокшему лбу синеватые прядки.       Да, Слуга безбожно нарушила строжайший из законов Фонтейна — взломала чужое жилище и проникла внутрь, возможно, Фурина могла бы подать на предвестницу очередной капризный иск, если бы только… могла.       Арлекино невесомо коснулась тыльной стороной ладони ее прохладных щёк и, слава Архонтам, температуру не обнаружила. Ей действительно были чужды любые проблемы ментального характера, а всякие неосторожные их проявления в Доме Очага сурово порицались и высмеивались прямо на публике.       Не удивительно, что статная госпожа списала состояние лжеАрхонта на неведомую болезнь.       — Что за гадкое убранство? -брезгливо окинув помещение взглядом, Слуга показательно отряхнула руку, коей только что коснулась кукольного личика Фурины. И вправду кукольного, ведь эти красивые голубые глаза были точь-в-точь из самого искусно выдутого мастером стекла. Они практически не моргали. — Мисс Фурина, я была намерена принести вам извинения за резкие слова на аудиенции, однако, как мне видится, на общение вы не настроены?       — Уходи.       Хриплый, до дрожи сломленный голосок неприятно полоснул по музыкальному слуху Арлекино, да настолько сильно, что дипломат умудрилась пропустить мимо ушей не слышимое ранее неформальное обращение.       Фурина не сменила положения ни на градус, и, создавалось впечатление, что фразу сию произнесла вовсе не она, вовсе не артистка, не своим певчим миловидным тембром, таким приятным для слуха предвестницы. Нéкогда приятным…       Она оставила ее, как та и попросила, но нет, не на долго. Состояние девушки по истине озаботило не только Арлекино, но и верно ожидающих в дверях верных прислужников четвертой.       — Госпожа, возможно, стоит доложить месье Невиллету о состоянии леди Фурины.       Какая жалость, пятый акт Фурина обозначила лишь грубой насечкой на корпусе постели, сквозь силой поставленной ее ногтем. Брюшная полость впала от голода настолько, что практически прилипала к позвоночнику со стороны спины, даже не смотря на то, что по закону анатомии помехой ей должны были стать внутренние органы.       — Я люблю народ, который жаждет моей кончины…       Народ не дремлет, и жаждет казни. Жаждет крови, зрелищ и драмы, обещанной им всем Оратрис Меканик ди`анализ Кардиналь. И совершенно не важно, что время перевалило за целый месяц, важно лишь то, что должно было свершиться в итоге.       Акт шестой. Леди находит абсолютно нечеловеческие силы на то, чтобы оторвать почти что вросший в пыльную постель корпус туловища, на то, чтобы дотащить собственное ослабшее тельце ко двору, на то, чтобы вновь лицезреть новые нецензурные надписи на стенах домишки.       «Сдохни»       «Обманщица и мошенница»       «Гореть тебе в бездне до скончания веков»       «Продажная тварь»       Последнее послание, скорее всего, было оставлено последним из пришедших к ней клиентов, коему девушка в доступной форме отказала в написании сценария даже за весьма приличную оплату. Видимо, оскорбленный режисёр посчитал, что эта сумма показалась лжеАрхонту недостаточной.       У нее просто не было более сил.       — Помогите мне… я не могу этого больше вынести…       — Я боюсь думать о том, насколько опасно мои руки обхватывают мою же шею, в тщетной попытке удушить, оборвать жалкое существование негодной артистки…       Исхудалая ручка крепко обхватила рукоять ржавой строительной пилы, брошенной бывшим хозяином под крыльцом, привлекающей внимание девушки вот уже которую неделю подряд… Она оглядела незнакомый ей инструмент завороженно, нежно проведя пальчиком по зазубринам до алой полосочки. Вкус собственной крови оказался очаровательным.       Лезвие медленно, издевательски долго и больно разрывало кожу на бледном предплечье, упираясь в кость лишь тогда, когда неистово закричавшая Фурина более не в силах была терпеть мучительную боль. Но только до того момента, пока кровь не окропила коленки столь восхитительно и пленительно, настолько, что рука невольно дернулась, оставляя повторное рассечение совсем рядом с первым.       Девушка зашлась истерическим хохотом на седьмом акте собственных страданий. Одиночество смертельно, опасно затягивающее и такое прекрасное, прямо как и эти беззаботно стекающие на пол алые ручейки. Пила уперлась в преграду вновь. Фурина была бы несказанно счастлива перерезать и кость, да только силенок в руках практически не осталось.       Пила рухнула на пол с характерным металлическим звоном, за нею с грохотом повалилось тело первой леди Фонтейна. Она осматривала свои труды, не прекращая вздрагивать в приступе болезненного смеха, смеха стеклянного, до страшного неестественного.       Голубые очи погасли за считанные мгновения, словно в поле огоньки. Слабое сердцебиение слишком четко ударяло пульсацией по вискам самоубийцы. Она вершила казнь сама, люди должны быть довольны… Все должны быть счастливы избавлению от бесполезного, сломанного и списанного с роли создания. Они точно будут рады, оценят ведь, правда?       Завершение последнего акта… пришлось ровно на тот момент, в который наглухо запертая дверца отворилась, впуская тихий, уже совершенно не ощутимый уличный холодок.       — Бесконечный танец одиночества окончен, далее последуют только титры… В мире живых мне более нет места, здесь больно, холодно, и одиноко… Я так сильно хочу к теплым объятиям той, что называлась нéкогда Отражением… Прошу, Невиллет, не хорони меня. Предай это бренное тело морю, среде, из которой я родом…