Как напугать дракона

      Дагаевы оказались господа крайне странные: ни то прадед и впрямь что-то нашаманил, ни то буряты эти с китайцами сами по себе такие, вот только и Баатар покойный, и внук его, к искреннему недоумению Сергея, рука чья замерла над компьютерной мышью, омеги. И сестра, и мать - альфы, обе сабмиссивные, как он, как все женщины, указанные в генеалогическом древе, до которых он успел докопать.       Вглядывающийся небрежно в текст на экране, стоящий за его спиной Олег давится чаем, сам Разумовский рад, что давиться ему, кроме воздуха, на данный момент нечем.       Россия страна суровая, северная столица - не место для тепличного восточного цветочка, и едва ли среди сильных мира сего, помимо этой бурятской династии найдётся хоть одна омега, выбившаяся в люди.       Но Алтан - не цветок. Он - ядовитая змея, прячущаяся в тени, опасный, тихий и ловкий хищник, одним броском приводящий жертву к неминуемой, медленной и мучительной гибели.       В его присутствии замирает дыхание, встаёт сердце, нервы натягиваются туже скрипичных струн, и у Вадима первая реакция на это - смех. Просто защитный механизм психики, просто глупые шутки и сгрызенная в ноль зубочистка, чтобы не сжимать зубы слишком сильно, чтобы не стереть от напряжения и не жевать при этом медицинский жгут - еще со времен службы запомнил, удовольствие то ещё. Потому что как бы он не был похож на импульсивного, истеричного ребёнка, его жестокость, отнюдь не отсутствующий мозг, наследственность, в конце концов, приводят в искренний ужас.       От него пахнет цветами, нежно, сладко-пряно, высокие вороты водолазок и рубашек - прикрытие только для не меченной, бледной и нежной шеи. Едва ли пропитавшаяся дурманом ткань скроет мутящий голову шлейф, пропитавший всю чернильно-чёрную одежду, собранные в толстые плотные косы жёсткие кудри.       Вот и получается, что перманентно находящийся в состоянии ужаса до истеричного смеха в его присутствии, Дракон боится его так же сильно, как хочет: до звона в ушах и пелены перед глазами, до покалывания на кончиках пальцев, до отключившегося мозга и бушующих как у подростка гормонов. Только вот омега в Алтане - неприступная крепость, непробиваемая стена, выстроенная изо льда во взгляде его винных, полных холодного пламени глаз.       Эти две недели Дагбаев работает из дома: в офисе, на улице, в ресторане - где угодно, стоит пройти мимо потёкшего омеги - случится непоправимое, потому что сезон, потому что чужие феромоны запускают реакцию, эффект домино, потому что нанятые ещё Баатаром амбалы - поголовно альфы, истинные, высший ранг, и все поголовно его они боялись, как огня, а Алтан...       Алтан не внушал такого страха, и очень, как казалось блондину, зря.       Это значило, что босс закроется в комнате, будет пускать только прислугу, нанятую уже им, дождётся своей течки, перетерпит, и всё вернётся на круги своя.       Весь особняк пропитан ими - принесёнными с улицы охраной и работниками запахами, сколько бы ни драились полы, ни стирались вещи, ни смывалась пыль - сколько бы Вадим не пытался на них переключиться, чувствовал только один, только от одного аромата в этом гомоне оголялись сами по себе клыки, просыпались древние как мир инстинкты и колом стоял член. От сладкого запаха гладиолусов - хотя Вадик терпеть не мог цветы, требовавшие ухода больше, чем искусственный кактус - он сходил с ума.       Крепкая, низкорослая и коротко остриженная девчонка выставляет на поднос тарелки с обедом, обводит Дракона взглядом - бета, доминантная, не пахнет. Она молча уходит и Дракон поднимается тоже, тяжело сглатывая, забывший про чашку с растворимым кофе на столе.       Стук в дверь, ровный голос в ответ, поднос уходит всем весом на одну руку, и внутри всё вскипает. Дверь открывается - за ней вся комната пропитана сводящим с ума ароматом, стоящий за поворотом коридора, блондин дышит тяжело, едва может от гула сердца в ушах расслышать скрип ключа.       У прислуги дубликат один на всех, чтобы лишний раз не ходили, второй ключ только у самого Дагбаева.       Девушка поднимает усталый взгляд, когда её останавливают в коридоре. А почему не пахнет, если есть метка? Вон там, на загривке, оставленная короткими клыками осторожной и чуткой сабмиссивной альфы, по размерам челюсти - девушка. Горничная скидывает тяжёлую ладонь с худощавого плеча, обходит блондина, опустив взгляд в пол, вздрагивает, едва не выронив посуду, когда сжимают опущенное предплечье.       - Ключ дай. - рычит Вадим, когда та оборачивается.       - Запретили. - отвечает она хмуро, пытаясь отступить на шаг.       - Ключ, говорю, дай. - он скалит клыки, служанка вздрагивает, но, не теряя твёрдости взгляда, изворачивается - острым коленом Дракону прилетает между ног. Делая подсечку, бета и сама едва не падает, но быстрее приходит в себя, сбегает, удерживая на подносе остатки посуды с лицом невероятно ошарашенным и напуганным. На полу остаются осколки чашки и мазня из кофейной гущи.       Где они прячут ключи говорить тоже запретили, но кто Вадим такой, чтобы его это остановило?       Сейчас от цели его отделяет тяжёлая темная дверь, из-за которой невыносимо несёт цветами. Ключ в руке дрожит, Дракон готов поклясться - ещё немного и от подскочившего во всём теле вместе с температурой давления у него хлынет носом кровь. Безусловно, блондин слышал, что такое бывает, что если условный неопытный доминантный альфа неверно и в огромных количествах навоняет, это может кончиться больницей для любого человека находящегося в радиусе действия и способного учуять чужие феромоны, но чтобы такое происходило из-за омеги...       Алые глаза полыхают яростным гневом, пальцы стискивают покрывало, челюсть напряжена. Алтан, будто, старается не дышать, шипит на грани слышимости: "Закрой дверь с той стороны." - и Вадик решительно шагает в сторону кровати.       - Оштрафую. - рычит едва слышно Дагбаев, но на пол грузно опускается армейский ботинок. - Уволю. - ещё яростнее, скаля ровные белые зубы, а Вадим продолжает приближаться. - Убью. - угроза, после которой от ужаса встаёт ком в горле и страх липким противным комом скручивается в животе, но крепкие руки опираются на мягкий матрас.       Между их лицами - жалкие сантиметры, в серых, стальных и холодных глазах альфы ни капли осознанности, взгляд его босса полон искренней, животной ярости. Вадима никогда так не крыло: ни пьяным, ни накуренным, ни в сезон. Не отрезвляет даже хлёсткий, болезненный удар по лицу - на бледной ладони трудно сосредоточить взгляд, но едва фокус возвращается, он припадает к узловатым длинным пальцам осторожно губами, переводит взгляд на скривившееся брезгливо лицо.       - Клыки вырву. - отфыркивается он, выдернув руку. - И член отрежу. - тапки остались на полу, ноутбук успел уйти в сон, на прикроватной тумбе полупустой бокал, рядом - бутылка вина. - За дверь, животное.       Остатки сознания услужливо подсказывают: до прихода Дракона, забравшийся с ногами на кровать, Алтан либо работал, либо что-то смотрел - они окончательно покидают голову, когда босая жилистая стопа упирается в грудь в попытке отпихнуть.       Блондин стискивает пальцами лодыжку, невидящим взглядом сверля злого и растерянного омегу, за ногу тянет на себя, заставляя спиной упасть от неожиданности на кровать, поворачивает, упирается ладонью промеж острых под просторной толстовкой лопаток, вжимает в матрас, но не успевает придавить как следует: младший под ним выбирается из хватки, поворачивается, больно бьёт пяткой в челюсть, по случайности исполнив недавнюю угрозу - правый клык обломан почти под ноль.       Рот наполняет металлом, от жирного привкуса крови тянет блевать, острый осколок режет язык, боль невыносима настолько, что даже немного приводит в чувства. Лицо брюнета привычно холодное и спокойное, спина горделиво выпрямлена, под стеклами очков два кровавых озера блестят ненавистью и искренним довольством.       - За дверь. - повторяет Алтан и, глотая собственную кровь, утирая её с губ ладонью с зажатым в кулаке куском клыка, он разворачивается, уходит, медленно и нехотя.       Вот поэтому его надо бояться, поэтому он так опасен, потому что каким бы беззащитным и слабым омега ни был в период течки, как бы не жаждал организм исполнить свою роль - Дагбаев не просто защитил себя, он защитил себя от не контролирующего себя абсолютно доминантного альфы, умудрившись его едва не покалечить и не потерять при этом лицо.       За дверью мерные шаги и скрип ключа - присвоенный Вадимом дубликат альфа выронил ещё у босса в комнате - недовольное кряхтение, едва слышный скрип кровати, голоса героев сериала на ноутбуке...       Звуков до безумия много, но у Дракона звенит в ушах: у него безумно болит челюсть, у него всё ещё мутно в голове, ему всё ещё пахнет.       С третьего раза Олегу удалось разбить ему нос затылком.       Едва способный двигаться, брюнет, тем не менее, продолжал отчаянно защищать давно затянувшийся след чужих клыков на загривке - метка, которую, в идеале, он сам должен был бы поставить милой, симпатичной омеге, вместо того, чтобы быть помеченным. Вадиму завидно: он давно знал этого человека, и всё то время, что был знаком с Волковым искренне смеялся над глупой улыбкой и беспочвенным восхищением в чёрных глазах, горевших бескрайней любовью к сабмиссивному альфе - рыжему мальчишке, получившему отсрочку в университете и негодность по состоянию психики. Вадиму завидно, потому что он боится признаться себе в том, что хочет оставить метку сам, потому что хочет того же единения, того же понимания и доверия, какое простой след клыков значил для двух детдомовских мальчишек.       С пятого раза цепляется пальцами за нижнюю челюсть - уже не страшно напороться на клыки, разодрать кожу и мясо - прижимает к шее, как делают взбесившейся собаке, чтобы не могла больше ничего сделать, но Олег продолжает вырываться, насколько хватает сил, пинает ощутимо по бедру. Вадим рычит и скалится, лезвие снова подносит к отпечатку чужих клыков, пока Волков пытается отчаянно сомкнуть челюсти и нечеловечески совершенно ревёт, воет - до мурашек, надрывно и жутко.       Он обмякает и скулит побитой псиной - сложно подавить подобную себе доминанту, но брюнет и до этого сопротивлялся из последних сил, и сейчас задыхался, лицо было красным от натуги, на пальцы вылились начатые в квартире бутерброды с чаем, противно воняя желчью.       Это не страх и не слабость, это - давление феромонов на измученный пытками организм. Волков всё ещё пытается покусать его за пальцы, но едва ли он в состоянии сомкнуть челюсти, глухо воет от облегчения, когда нож отстраняют от аккуратно заживших шрамиков.       Олег всегда был понимающим. Даже слишком - он усмехается глухо, хрипло и почти беззвучно, столкнувшись с Драконом взглядом, когда тот обошёл его, чтобы достать телефон.       Зависть - хреновое чувство, и Волкова блондин знает давно, также давно знает, что именно значит этот шрам для него, и хотя бы из уважения одёрнул себя от ошибки.       У Сергея кипит мозг: перед ним мужчина, он пахнет омегой, одуряюще до неправильного. Разумовскому нравится непонятное - в этом интересно разбираться, этому интересно искать объяснение, вот только сейчас рыжий в ступоре. Он до дрожи в коленях напуган и вопреки этому до безумия возбуждён.       Он переводит взгляд на Олега: секундой раньше осознанный, усталый взгляд сейчас был пустым, изувеченное тело покачивалось в такт медленным ударам сердца - ему больно, Серёжа чувствует это, ему безумно больно и даже не от множества кровавых следов на его теле. На него давит весь этот гомон чужих запахов, потому что Дагбаев самим своим существом провоцирует инстинктивную борьбу за место рядом с ним - Разумовский и сам не может этому сопротивляться, хотя в ушах звенит от ноющего и гудящего чувства на загривке.       Им несказанно повезло: Лера - бета, она не чувствует этого, ей всё равно, но и в этом есть свои минусы. Едва ли, даже тренированная, она, самая обычная девушка будет в состоянии противостоять толпе разъярённых, жаждущих показать свою силу, альф.       - Разве осуждённому на смерть не положено последнее слово?! - он в отчаянии, нервная улыбка растекается по лицу, едва осознанный взгляд Олега он чувствует кожей, чувствует, как тот пытается сфокусировать на нём взгляд, потому что искренние, но тщетные попытки Сергея контролировать доносимую его феромонами информацию за гомоном тяжёлых запахов, перебивающих друг друга с одним, очевидным намерением, едва ли слышно.       У него красивое лицо: полные губы, острые скулы, раскосые глаза такого яркого алого цвета, будто и впрямь рубиновые - Разумовский старается смотреть куда угодно, но не на него, и Вадим видит это, как бегает растерянный взгляд синих глаз с Волкова куда-то под потолок, по лицам, лишь изредка натыкаясь на брезгливо скривившееся лицо Дагбаева.       Ему их двоих не жалко, ему вообще никого не жалко. Жалость - проявление слабости, и глядя на Алтана, на омегу, этой самой жалости, слабости не знающую, хотелось доказать что ему, альфе, доминантному, имеющему на него виды, нет разницы, насколько брюнет твёрд характером. "Ты твёрже, ты сильнее - уверяет где-то внутри живущее инстинктами животное - однажды под твоим натиском омега сломается." - и хотя Вадим ему верит, он остаётся в стороне, потому что если полезть в схватку Дагбаева с Чумным доктором - головы лишится уже он.       Дракон был уверен, что Алтан для него не больше, чем мимолётное увлечение, высота, которой достичь можно хотя бы ради шутки, сейчас, встречаясь взглядом с Олегом, пока тот ищет глазами потерявшегося в толпе Разумовского, видя его волнение, дикую и отчаянную ярость от того, что рыжего рядом не находится, что между ними - множество потенциально опасных людей, Вадик понимает, что чувствует то же, только сделать с этим ничего не может.       Он успевает увидеть, как нашедший Волкова самостоятельно, Сергей поспешным движением зализывает ему разбитую губу, тянет его руку, опирая на свои плечи.       В Алтане ничего от омеги, кроме смазливого лица, кроме запаха и сейчас, когда он такой болезненно слабый, чувствуя под руками жёсткие мышцы широких бёдер, а тяжесть на плече более чем ощутима, Вадим не может поверить, что в его руках сейчас действительно то высокомерное, но грациозное и безбожно красивое создание, к которому его альфа так неровно дышит.       Когда Дагбаев оказывается на кровати, бессознательный, беззащитный, Дракон не может отвести взгляда: аккуратное лицо, ссадины на бледной коже, растрепавшиеся тугие косы, приоткрытые полные губы, длинные густые ресницы, крепкое под облегающим каждый изгиб костюмом тело. Ладони с бёдер скользят по холодному металлу чешуек на стройную талию, под бронёй поверх крепких мышц - мягкая, нежная кожа. Алтан вздрагивает, хмурит густые тёмные брови, рука дёргается, но положение его не меняется.       Застёжка находится на спине, когда блондин поворачивает начальника, убирая в сторону волосы. Острые крылья лопаток, чёткая линия позвоночника, мышцы - не тугая сеть сухожилий, мягкие изгибы под шёлковой совершенно кожей в тёмных созвездиях родинок. Округлые мягкие плечи, стройные руки с острыми косточками запястий - пальцы снова вздрагивают, когда Дракон медленно избавляет их от перчаток. Как тряпичную куклу - беспомощную, покорную, Вадим поворачивает его снова, стягивая обмундирование ниже, открывая себе вид на стройную шею, не меченную, чистую, выступающие косточки ключиц, широкую грудь, крепкий торс. Блондин не удерживается, наклоняется к бледному лицу, широко слизывает едва засохшую на высокой скуле кровавую корку, отстранившись, видит лицо Алтана брезгливо нахмуренным, но всё ещё сонным, бессознательным. Альфа наклоняется обратно, ниже, к бледной шее и будто по голове бьёт нежный аромат цветов. Слабый, болезненный - неслышная простому смертному мольба о помощи.       Но Вадим-то не "простой смертный".       Сейчас он находится так близко, как не может никто, он допущен к телу золотого мальчика.       Запах дурманит, плавит мозг, тело движется само: руки избавляют омегу от остатков одежды, оголяются клыки, но Алтан не кричит, не вырывается, дёргается только в бессознательной попытке отстраниться от источника боли. Мягкое, горчичного цвета покрывало пропитывается алым, омега подрагивает, дышит тяжело, загнанно, но боли недостаточно, чтобы разбудить, а Вадиму недостаточно причинить боль только таким образом.       Видимо, Алтан совсем сильно ударился головой: он не просыпается, когда альфа разводит крепкие бёдра, устраивается на коленях между ними, вылизывая по животному, расставляя метки на бледной коже, опускается всё ниже и ниже по стройному телу, неспособный насытиться ароматом кожи, железным вкусом сладкой от омежьих феромонов крови. Тело реагирует на метку, на альфу: гормоны бушуют в бессознательной плоти, брюнет охотно отзывается на ласку, заполняя комнату ароматом гладиолусов, маня к себе, сводя с ума, и Дракон не находит ничего лучше, чем дать то, чего он просит.       Он разводит бледные, острые колени, под пальцами бугрятся шрамы, почти лишённая чувствительности рубцовая ткань, забитая сплошь золотыми цветами. Вадим ведёт по ней ладонями выше, большими пальцами разводит края увлажнившейся дырочки. Мозг не работает, работают инстинкты.       Он поднимает чужие бёдра, склоняется, принюхиваясь, между чужих ног - здесь запах слаще, и если до этого Вадиму сожрать несчастного омегу не хотелось, переть это казалось первой необходимостью.       Он же даже не запер дверь! И теперь сквозь гул в ушах слушал глухие полустоны на выдохе, задавленные бессознательным состоянием омеги.       Смазка не сладкая - кисловатая, терпкая - но мозг отключен, диссонанса в нём произойти не может и Дракон продолжает самозабвенно вылизывать тугое нутро, расслабляя, доводя до исступления, дожидается, пока омега начнёт извиваться просяще в его руках, и роняет на матрас.       О растяжке не думает - он вообще не думает, со всей яростью сдёргивает с себя джинсы и рычит отчаянно, стискивая пальцами бледные в шрамах и татуировках бёдра, когда проникает в девственно тугое нутро. Бессознательное тело дёргается, слабо вырывается, болезненный скулёж давит на уши, но альфа его не слушает - не слышит. Двигаться трудно и даже больно, Дракон стискивает пальцами чужие бёдра, рыча, но не отстраняется - сейчас он обязан завладеть омегой, так долго его игнорировавшей, ему нет разницы, как, совершенно не важно, что чувствует он и чем это кончится, потому что сопротивление наконец прекращается, от боли нового укуса на белой шее остатки сознания в чужом теле ускользают, пульс слабет, оставляя лишь необходимое для жизни. Прерывистое дыхание не позволяет лишнего стона - омега смирилась с участью жертвы, сознание не работает. От Алтана в этой постели - бессознательное тело, не реагирующее даже на разбухающий внутри узел, на глухое рычание над ухом.       Алтан искренне хотел уйти обратно в небытие. Тело ломило, невыносимо ныла шея, бёдра, пониже спины он вообще мало что чувствовал - он хотел бы списать своё недомогание на сотрясение, не думать об истинной причине, но прекрасно понимал её.       Слёзы обиды, праведного гнева, немного от не снятых линз, наворачиваются на глаза, которые он с трудом и нехотя открывает, тяжело ворочая на подушке гудящей головой. Взгляд мутный, но очертания своей комнаты он может с трудом узнать. Чуткое обоняние ловит тяжёлый запах гари и металла, от вскипевшей в миг ярости становится трудно дышать и он поднимается с трудом с кровати - тут же садится обратно. Ноги не держат, боль в теле невыносима, внутри противно.       По дрожащему бедру течёт, когда Дагбаев при новой попытке хватается за тумбочку, едва не уронив аккуратный горшочек с пересаженной недавно хавортией. Он накидывает висевший на стуле халат, взглядом смерив собственное отражение в зеркале: растрёпанные косы, ссадина на скуле, поплывшие стрелки, метка с пробелом на месте клыка. Не одна, не только на шее: плечи, грудь - всё его тело испещрено кровавыми следами, синяками от пальцев. Алтан запахивает халат.       Тело слушается нехотя, и усилием воли Дагбаев заставляет себя взять из шкафа чистое бельё, полотенце, направляется в ванную, в куле из последнего спрятав расчёску и телефон.       Что делать с Вадимом придумает, пока приводит себя в порядок, потому что теперь, имея связь с ним, Дагбаев может пострадать сам, если дело дойдёт до кровопролития.       Вода жжёт, пробираясь под вспоротое мясо, смывая противно стянувшую кожу корку, вместе с распущенными косами с головы ушла часть напряжения, освободив мысли. Причинять физический вред нельзя, но держать рядом с собой насильника не хочется. Уволить - спросит сестра, Дракона нанял ещё дед, за столько лет он успел заслужить доверие. Отстранить от себя другим образом - но каким?       Алтан вскидывает голову, смотрит на своё отражение, касается кончиками пальцев вспухших следов от клыков на шее. Пометить в ответ он не может - это связь односторонняя, призванная удержать не имеющую от природы права выбора слабую омегу рядом с сильным партнёром - тем сложнее были отношения между обоюдномеченными партнёрами, как у Волкова с Разумовским. Абсолютная зависимость от состояния партнёра без права выбрать заново, начать с нуля с другим человеком, потому что метка не стирается, не снашивается, потому что она навсегда и Дракон за свою будет расплачиваться всю свою жизнь - Алтану не важно, как, главное, чтобы заплатил.       - Вадима в мой кабинет через час. - рычит он в трубку, откладывает мобильник, убирает волосы от лица, заправляет за уши, взявшись за расчёску.       Щёку обжигает, Вадик даже поворачивает голову, потому что действительно больно, действительно сильно, а сам Алтан даже не вздрагивает, хотя метку обжигает коротко. Пульсирующая, тянущая боль по свежей ране, но Дагбаев смотрит холодно, уверенно.       - Это для начала. - сообщает он жёстким голосом. - Раз взял ответственность - собирайся. Летим в Китай. - продолжает брюнет, смотрит своими алыми глазами так, что колени подгибаются, тянет к земле, на колени. - Одно лишнее действие - отправляешься на зону, твоей красочной биографии вполне хватит на пожизненное.