Дорогой сосед

Школьный звонок трещал, отскакивая от стен, и гулом отдавался в черепной коробке. Не обращая внимания на учителя, пытающегося что-то сказать, ученики повскакивали из-за парт и, набегу застёгивая рюкзаки, выносились из класса. Фёдор так домой не торопился. Спокойно собравшись, кинул взгляд на пустующую весь день парту второго ряда. Коля в школу не явился. И куда пропал только? С бомжами в карты на пять рублей играет? Пытаясь застегнуть заевшую молнию рюкзака, Достоевский услышал, как за спиной зацокали туфли. — Федя? — Лиза дотронулась до его плеча. Наконец разобравшись с молнией, Фёдор без энтузиазма повернулся. Что она тут забыла? Попросит сделать лабораторку за неё? Ну уж нет, на него обаяние Лизы Анюткиной не работает. Пусть перед другими своими голубыми глазами хлопает. — Слушаю. — А ты не знаешь, что с Колей случилось? — накручивая каштановые пряди на палец, спросила девушка. — Что? — этого Федя точно не ожидал услышать. Он чуть не выпалил «Зачем тебе?», но вместо этого отрезал. — Нет, не знаю. И с чего ты вообще спрашиваешь это у меня? — Ну вы ведь всегда вместе. — невинно пожала плечами Лиза, словно объясняя что-то очевидное. — Я думала, вы друзья. У Фёдора от подобного заявления чуть челюсть не отвисла. — Если встретишь его, передай, что я… мы по нему соскучились. Обворожительная улыбка Анюткиной раздражала. Быстро задвинув стул, Достоевский перекинул рюкзак через плечо и, выдавив из себя «Обязательно», вышел из кабинета. Кажется, Лиза выкрикнула вдогонку благодарность, но Фёдор не обратил внимания. Выйдя из школы, Достоевский заметил, как за угол завернул Сигма, а за ним и Дазай. Что Осаму забыл в противоположной стороне от собственного дома, Федю не интересовало. Спустившись со ступенек и направившись к открытым школьным воротам, Фёдор так и не пересёкся с Лизой. Кажется, у неё сегодня занятия в театральном кружке. Или она осталась помогать классной руководительнице проверять контрольные работы. Или… что ещё делают идеальные девушки? Явно не спрашивают, где один из главных оборванцев школы ошивается в понедельник. Огибая лужи, Достоевский шагал по дворам, погружённый в свои мысли. Листья на деревьях пожелтели. Вдоль стены пятиэтажки пробежала кошка, быстро юркнув в подвал. На мокром от недавнего дождя асфальте валялась листовка с предложением о работе грузчиком. Странно, но вокруг не было ни души. Все бабушки, несущие свой пост на лавочках, сейчас попрятались в квартиры, маленькие дети в детских садиках, а не на дворовых площадках, состоящих из пары горок и песочницы с вонючим мокрым песком. Дворы всегда представляли отдельный мир. Бесконечные узкие лабиринты сменялись большими пустыми пространствами, стоило лишь повернуть в правильную сторону. Если знать, куда идти, можно хорошо сократить путь, а вот неопытные могут очень легко потеряться. Вот и сейчас Федя решил срезать. Сойдя с дороги, как бы предназначенной для машин, Достоевский повернул на маленькую протоптанную дорожку, не превратившуюся в кашу грязи только благодаря ещё не опавшей с деревьев листве. Растений в этом дворе и правда было много, отдалённо они даже походили на маленький скверик. Перепрыгивая расстилавшиеся на тропинке корни, Фёдор продолжал идти, пока не услышал сзади тихое рычание. Федя обернулся. В полуметре от него, развернув уши к спине, стояла собака. Недобро уставившись, она оскалилась и тихо рычала. У лап валялся мёртвый голубь с неестественно вывернутой шеей. Достоевский напрягся. Собака начала медленно подбираться вперёд. Федя, не двигаясь, краем глаза высматривал какую-нибудь палку или камень. Вдруг собака замерла, смотря куда-то за спину Достоевскому. Оттуда донёсся шорох. Парень уже было подумал, что и там оказался какой-нибудь бродячий пёс, но тут раздался слишком знакомый голос: — Кыш, — спокойно сказал Коля. Собака гавкнула, прожигая Гоголя взглядом, но всё же попятилась назад. Схватив мёртвого голубя в пасть, скрылась в кустах. Фёдор не мог сдержать облегчённого выдоха. Напряжение медленно спало, а сердце забилось быстрее, пуская запоздалый страх по венам. Но видеть это Коле совсем не обязательно, и повернулся к нему Достоевский с непроницаемым лицом. — Кого я вижу. И что ты здесь… — Фёдор уже хотел привычно отчитать Гоголя, но все слова вдруг вылетели из головы. — Что с тобой? Он даже не пытался скрыть нотки обеспокоенности в голосе. Физиономия Коли представляло неприятную картину. Один глаз заплыл, из носа текла кровь, виднелась парочка ссадин. Как он ещё на ногах стоит? — Да так, — отмахнулся Гоголь, попытавшись улыбнуться. — Подрался. — Ты что, малолетка? — в сиреневых глазах сверкнула молния. — Драться удумал? — Что ты так завёлся? Подумаешь, поранился немного. Коля кинул палку в ближайший куст. Казалось, будто ему совсем всё равно, что он истекает кровью. — Немного? Тебя мать родная не узнает, Николай! Услышав полное имя, Гоголь дёрнулся, уставившись на Фёдора. Если уж так официально, то значит, Достоевский и правда сильно рассержен. Вот только с чего бы ему переживать? — Пойдём, дурак, — быстро подойдя к застывшему Коле, Фёдор взял его за руку и потянул за собой. Тот безвольно поплёлся следом, отмечая, что рука у Достоевского невероятно холодная, как и всегда. Хотелось приложить её к горящему лицу. Ну или просто держать подольше. Таща за собой наполовину слепого Гоголя, Фёдор мысленно уже рассчитывал, сколько времени у них есть. Рабочий день заканчивается через три часа, плюс дорога домой на автобусе. Более, чем достаточно, чтобы придать Коле хотя бы отдалённо человеческий вид. Сначала вылечит, а потом придушит собственными руками. Дебил, Федя же… то есть, Мария Ивановна же волноваться будет. Хоть по ней и не скажешь, но сына она своего очень любит. Поймав пару удивлённо-сочувственных взглядов прохожих, парочка за считанные минуты оказалась у дверей квартиры. Два поворота ключа, и Фёдор уже затягивает Гоголя в коридор. — Иди в ванну, смой кровь, — скомандовал он, уходя на кухню. Пока в ванной шумела вода, Фёдор достал перекись, обезболивающее, пластыри, раздобыл ватные диски и разложил всё это на кухонной столешнице. — Ничего себе, ты тут врачом заделался, — усмехнулся подошедший Коля, опираясь о дверной косяк. Приложил тыльную сторону ладони ко лбу, забавляясь. — Доктор, я умираю, помогите! — На стул садись, — был сухой ответ. Гоголь обречённо вздохнул. Нахмурил брови, но послушно уселся, сложил руки на груди. — Ты скучный. — Зато с тобой зашибись как весело, — закатил глаза Фёдор. — Я стараюсь, — усмехнулся Гоголь, но тут же болезненно поморщился. Из носа вновь потекла кровь, и он задрал голову. Достоевский смочил ватный диск перекисью, сложил его и повернулся к Николаю, оценивая ситуацию. Кроме текущий крови, была пара ссадин. — Голову опусти, кровь затечёт. — Так разве она и не должна затечь назад? Чего кровь просто так тратить? Мы с парнями всю жизнь так делали. — Тогда понятно, почему ты такой, — протянув диск Коле, сказал Федя. — Какой? — с любопытством спросил Гоголь, вставив в нос ватку. — Тупой, Коль. Тупой. — Эй! — всплеснул руками шут. — Вообще-то это никак на мозг не влияет. Я так думаю. Наверное. Алёшка же не дурак. Хотя мне он всегда казался странным… От этих рассуждений вслух Достоевский лишь усмехнулся. Забавное это чудо, Гоголь. Солнце спряталось за тучами, поднявшийся ветер бил в закрытые окна, срывал листья с деревьев. Кухня сразу стала какой-то серой и неуютной. Фёдор смочил ещё пару дисков и вновь направился к Коле. — Так из-за чего подрался хоть? — задал он вопрос как бы между делом. — Не дёргайся. Достоевский поудобнее зафиксировал вечно крутящуюся белобрысую башку и принялся обрабатывать ссадины. — Да это. Там просто твари какие-то кошку мучили… Ай, больно! — Коля дёрнулся, отскакивая. — А ты чего хотел? Вернись, я ещё не всё. Гоголь надул губы, но всё же позволил Фёдору продолжить. — Так значит, ты у нас герой? Спас кошку ценой своей блистательной красоты? — Типа того. Стоп, ты считаешь, что я красивый? — моментально встрепенулся Николай. — Я этого не говорил. Замри уже. — Нет, сказал! Я же не глухой! Ай, Федя! Достоевский специально надавил на царапину сильнее, с самодовольной улыбкой наблюдая за морщившимся Колей. — Вот же садист! — огрызнулся Гоголь, бросив очень недовольный взгляд. — Кстати, ты чего так близко? И это он называет «кстати»? Похоже, его даже логические цепочки строить не учили. — Я тебя напрягаю? — улыбнувшись краешком губ и заглянув Коле прямо в глаза, скептически поднял бровь Достоевский. Гоголь внимательно проследил за каждым движением, впервые обратив внимание на странный цвет глаз Фёдора. Он носит линзы? Это поэтому у него такие красивые глаза? Глубокие, не оторваться… Гоголя передёрнуло. Нет, нет, нет! Дурацкие глаза! — Да! — слишком грубо выпалил Коля, забегая глазами. — Неприятно смотреть на труп так близко! Полуулыбка Фёдора мгновенно растаяла. Поджав обветренные губы, сжал челюсти, прожигая ледяным взглядом. — Тогда сам и разбирайся, раз так противно. Кажется, его руки стали холоднее обычного. Будто превратились в клешни, способные мгновенно сжать Колину шею и задушить, впиваясь покусанными ногтями в глотку. Для этого было бы достаточно секунды, ведь ладонь Достоевского и так уже покоилась на затылке шута. То есть, была там. Больше не удостоив Николая и взглядом, Фёдор кинул покрасневший диск на стол, быстро уходя из кухни. — Стой, Федь, я не... — Возьми мясо из морозилки, к глазу приложи, — перебил его Достоевский совершенно бесцветным тоном. И вдруг добавил, будто только сейчас вспомнил. — И ещё тебя Лиза искала. Говорила, что соскучилась. — Что, какая Лиза? Анюткина что-ли? Но Фёдор больше ничего не ответил. Ушёл в комнату. А Гоголь, пробубнив что-то неразборчивое под нос, полез в морозилку.