Дурак дурака видит издалека

Моё сердце остановилось... Отдышалось немного... И снова пошло!

Притащить Олежу на тусу идеей было, несмотря ни на что, хорошей. Он и сам легко согласился – пока запал был, а Дима поймал на слове. Бессовестно пользоваться олежинской дотошностью к обещаниям даже стыдно – особенно видя упорную борьбу с желанием слиться. Олежа побеждает – и Дима чувствует какой-то необъяснимый педагогический триумф. Представляет пацанам – оказалось, что все его уже знают по падению. Никто, к счастью, не настолько пьян, чтобы решить испортить тусу разговором о смерти. Переглядывается с Олежей – еблет у него кислющий. Хлопает по плечу – мол, я тут, если что, не ссы. Олежа кивает и улыбается как-то странно.  Дима отходит, потому что дальше торчать рядом тупо. Почему-то на всякий случай оборачивается – а вдруг смоется, пока никто не видит. Олежа, на удивление, уже зацепился языками с Серёгой – хозяином комнаты – оказалось, что когда-то он купил у Олежи курсач. Диме отчего-то становится в разы веселее. Дима смеётся, пьёт дешманское пиво из магаза напротив, с кем-то болтает – о сессии-депрессии, отключённом отоплении и прочих насущных вопросах, врубает музыку на чужой колонке, и кто-то вспоминает, что у Димы есть гитара. И Диму просят сыграть, и он чуть ли не взрывается от ошалелой радости. И Дима играет. Как в последний раз –потому, что настроение есть, и немного – потому, что перед Олежей понтануться хочется. Всю классику разом — и злоебучую батарейку, и белые обои с чёрной посудой, и группу крови, и яхту с парусом – кринж, конечно, но база. Всем нравится – воют песни хором, и весело-весело-весело. Дима одолевает второе пиво и звонко горланит частушки газиков. Когда замечает случайно, как Олежа кукурузит ебало, почему-то становится ужасно хорошо. Дима будто назло поёт ещё громче, аккорды ставит старательней, хотя струны всё равно трещат. Пацаны – позеры, после припева про пизду и жопу знают только пару частушек, поэтому Дима сворачивает лавочку. Пока придумывает, что бы ещё такого сыграть, перерывает плейлист, за плечо трогают. Олежа. – Можно я тоже попробую? – заминается, ища доводы, что гитару ему доверить можно – Я играл раньше. Вроде что-то ещё помню. – Дерзай – Дима легко соглашается, уступает Олеже стул, улыбается всеми желтющими зубами – Только давай что-то, что знают не только полтора землекопа. – Ты читал страну невыученных уроков? – Дима кивает осуждающе — ужасается, настолько плохого мнения о нём Олежа –Моё сердце Сплина знают? Я ничего такого больше не помню. Дима снова кивает – база же. Олежа почти театрально прокашливается, обращая на себя внимание, и, кажется, тут же об этом жалеет. Торопливо зажимает А, D, снова А – доходит до проклятущего F#m – у Димы он в первую секунду всегда предательски трещит, а у Олежи сходу получается. И поёт Олежа высоко и размеренно, и с неподдельной серьёзностью и старанием – по-другому, он, кажется, вообще ничего не умеет. И не хочется подпевать, выть, перекрикивать – хочется слушать. А ещё хочется схлопнуться – за недавный ор ради смеха почему-то стыдно. Хочется сбежать – но Дима почему-то сидит до конца песни, упёрто держа мину, и сердце тут останавливается только у него. Всё смолкает, и только тогда Дима уходит из комнаты - никто даже не замечает. Заходит в соседнюю двести тринадцатую. За картонной стенкой гремят голоса, смех, и, наверное, струны. Вертит в руках еле начатую третью банку пива. Жалеет, что не додумался прихватить под шумок ещё - даже одинокая тупая пьянка не удаётся. Как не удаётся F#m, как не удаётся заставить себя слушать, как не удаётся не завидовать Олеже - а он, в сущности, ни в чём и не виноват. Не думал же он, что Дима способен свалить из-за такой глупости. Пиздец, драма - обошли случайно. Дима убеждает себя, что всем срать, кто как играет, лишь бы весело – но возвращаться не хочется. Сейчас ещё можно успеть отмазаться, что ссать или покурить ушёл – а потом могут и не поверить. Какой-то мозговой червь заявляет – не приходи туда, где не нужен. Ребячески, почти детски, сам ведь себе надумал – Дима хотел бы оправдать себя тем, что отдал Олеже минуту славы.  Только это совсем не правда. Проходит, может, минут пятнадцать – Дима всё сидит, как дурак – даже не пьёт. В дверь стучат. Показывается Олежа - хмурый и без гитары. – Почему ты ушёл? – Захотел. Сам-то чего? – Пошёл тебя искать. Скажи честно, это я что-то не так сделал? – Не – не врёт – Забей и возвращайся обратно. Если с гитарой что-то случится, я всем головы откручу. Тебе – в первую очередь, ты ближе. Дима, конечно, не открутит, это так, для красного словца. Олежа никуда уходить не собирается – плюхается на койку рядом и ворчит. – Мог бы и не отдавать, если так печёшься – Дима хочет обрызнуться, но Олежа быстрее – Я давно репетировал, брал у тебя гитару втихую. Когда ещё только список составил. Думал, вылезу, сыграю. Вылез. – Пиздец ты театрал. Я думал ты так, почти что на импровизе. – Дима лыбится. Становится спокойнее – не он бездарь, а Олежа всё заранее выдрочил. – Прости. Что испортил тебе тусу. – Значит, устроим свою. Держи – Дима протягивает Олеже почти полную дешманского пива из магаза напротив – и он берёт. Отпивает. Оттого, как Олежа кукурузит еблет, на душе становится хорошо.