Почему не стоит пить с Тони Старком

      Отправляя Брока на эту миссию Пирс предупреждал, что искать компромат на Старка будет ахуеть как сложно. Предупреждал он и о том, что втираясь к Тони в доверие нельзя пренебрегать даже самыми специфическими методами, ведь, зная его сумасбродную натуру, можно было с уверенностью утверждать – такие методы должны были сработать с гораздо большей вероятностью, чем неожиданно проявленное дружелюбие со стороны телохранителя, которое, в сочетании с угрюмой рожей Брока, превращалось в самые настоящие угрозы.       Но даже выслушав все напутственные речи, лившиеся из Пирса как из рога изобилия, Рамлоу оказался не готов к произошедшему.       Началось всё с едва уловимого флирта и весьма двусмысленных намёков, а закончилось пьяными философскими рассуждениями о бренности бытия, вся причудливая витиеватость которых свелась к банальным: "всё плохо" и "жизнь ужасна". Только вместо "пойду повешусь", которое по идее должно было завершить столь пессиместичную логическую цепочку, Старк включил телевизор и по прошествии пяти минут уже рвался засудить ведущего телепередачи о животных, объясняя сие спонтанное желание словами:       – У него полосатый галстук! Как можно рассказывать о жирафах в полосатом галстуке?! Галстук должен быть пятнистым!       Остановил неменуемую расправу над ничего не подозревавшем ведущим лишь отказ Джарвиса, выступавшего в роли голоса разума, позвонить адвокату, аргументируемый весьма разумным замечанием:       – Вы слишком пьяны для разговора с ним, сэр.       Но на Тони оно особого впечатления не произвело, так что, за неимением возможности связаться с адвокатом, его боевой пыл был вымещен на ни в чём не повинных полосатых галстуках и Броке, вынужденном слушать тираду о минусах оного предмета гардероба. В связи с данным инцидентом Рамлоу, вполне ожидаемо не выдержав компании пьяного Старка, напился сам, после чего в нём открылась феноменальная память.       Воспользовавшись ей по назначению Брок извлёк из глубин мозга воспоминание, в котором Тони очень пафосно стоял перед зеркалом, пока Пеппер завязывала ему галстук.       Полосатый галстук.       Вспомнив эту немаловажную деталь Рамлоу сначала посидел минуты три без движения, ошеломлённый своей гениальностью, а опомнившись первым делом произнёс длиннющий тост, вся суть которого заключалась в восхвалении собственного ума, выпил, и только потом спросил:       – Так у тебя тоже есть полосатый галстук?       Старк, пришедший в негодование от подобного обвинения, переспросил:       – У меня?       Узрев как Брок сначала утвердительно затряс головой, а потом разразился потоком ругательств, ибо голова закружилась, Тони пришёл в ярость и отправился на поиски злосчастного галстука. Рамлоу, пошатываясь, последовал за ним, но гравитация оказалась сильнее его подкашивающихся ног. После неоднократных попыток встать, Брок всё же смирился со своей участью безвольного пленника законов физики. Утешением ему служило наблюдение за Тони, который под включенную Джарвисом Токкату и Фугу, почему-то игравшую не на органе, а на электрогитаре, эпично сжигал все свои полосатые галстуки.       К тому моменту, когда Токката и Фуга заиграла на укулеле, а галстуки были успешно потушены экстренной противопожарной системой, активированной вездесущем Джарвисом, они уже трахались на барной стойке. Подобный исход событий был настолько предсказуем, что Рамлоу, не сумевший его предсказать, сильно разочаровался в своих интеллектуальных способностях.       Впрочем, винил он в такой стремительной деградации отнюдь не себя, а Старка. Невозможно сохранить рассудок, находясь в обществе человека, который оставлся глух к просьбам переместиться на стоявший в десяти грёбаных шагах диван, потому что:       – Он похож на бегемота, неужели ты не замечаешь?!       Любое здравомыслящее существо во вселенной услышав подобную ахинею оттолкнуло бы Тони, застегнуло штаны и ушло в монастырь, не выдержав подобного надругательства над самой концепцией адекватности.       Но Брок этого не сделал по нескольким причинам: во-первых – вряд ли его можно было отнести с числу здравомыслящих существ, во-вторых – оттолкнуть Старка, нечаянно не убив не представлялось возможным, так как он еле стоял на ногах из-за количества выпитого алкоголя, в-третьих – за такое халатное отношение к работе Пирс по головке не погладит, и в-четвёртых – в монастырях платили не долларами, а духовным развитием.       И если три предыдущих утверждение ещё можно было оспорить, то последнее являлось общепризнанным фактом. Идти против общепризнанных фактов Рамлоу не осмеливался, особенно если они были ему по душе, поэтому, отринув все рациональные мысли, он отдался во власть судьбы.       Так как роль судьбы временно взял на себя Тони, ни к чему хорошему подобная покорность привести не могла. Но запоздалое осознание поспешности своего решения пришло к Броку лишь когда контроль над ситуацией был потерян окончательно и бесповоротно. Итогом такой нерасторопности стало падение на пол диковинных, кричаще-ярких фруктов, явно привезённых из Юго-Восточной Азии.       После этого поистине трагичного происшествия Рамлоу остолбенел от возмущения. Даже перестал судорожно цепляться ногтями за лакированное дерево. Причиной столь эмоциональной реакции была вовсе не жалость к представителям растительного мира тропических стран, а резкая боль в пояснице, вызванная отнюдь не самым гуманным обращением Старка с его телом. Малость пораскинув мозгами можно было прийти к выводу, что Тони никогда и не обещал быть гуманным, но у пьяного Брока мозгов осталось слишком мало, чтобы вот так вот просто ими раскидывать.       Так что он не придумал ничего лучше, кроме как закричать:       – Сука, будь блять аккуратнее!       На первый взгляд в этом не было ничего сложного – открыть рот и сложить звуки в слова мог каждый, кто хоть чуть-чуть владел навыком открывания рта и складывания звуков в слова. Но в момент перехода от шампанского к коньяку данное умение было забыто за ненадобностью, в следствии чего выполнить поставленную задачу Рамлоу смог только когда с барной стойки, в догонку фруктам, полетели полупустые стеклянные бокалы и коробки из-под шоколада.       Больше Брок не помнил ничего кроме сопереживания разлившемуся алкоголю и дикой усталости. Свои сны в ту ночь, больше чем когда-либо походившие на бред сумасшедшего, не помнил тоже. Зато утро, встретившее его адской болью во всём теле, в сознании Рамлоу отпечаталось на долго.       – Просыпайся, Джарвис сделал тебе завтрак, – чуть не ослепив его своей улыбкой сказал Тони, склонившейся над осквернённой (вероятно не в первый раз) барной стойкой.       Взглянув на богоподобного Старка, Брок попытался слезть с места своего ночлега, но в итоге свалился на пол. Его самооценка последовала примеру хозяина и тоже куда-то свалилась, а Тони, видимо решив добить Брока, жизнерадостно сообщил, отхлёбывая кофе из тарелки:       – Смотри не расшибись, некрофилией я не интересуюсь.       В обычной ситуации Рамлоу обязательно спросил бы, почему Старк, имея внушительную коллекцию кружек, в том числе и со своим изображением, пьёт из тарелки, но сейчас в его голове гудела одна единственная, причём на удивление логичная мысль: "Я нанимался телохранителем, а не собутыльником-проституткой и терпеть такое отношение не обязан." Он тут же поспешил её озвучить, но преодолевая нелёгкий путь из мозга в рот, мысль из мудрого высказывания деформировалась в незамысловатое:       – Нахуй всё, я увольняюсь.       – Не получится, – Тони, каким-то чудом разобравший в нечленораздельном хрипе Брока человеческую речь, просто излучал позитив. – Контракт оформлен на три месяца. Кстати, как ты относишься к алголагнии?       Услышав последнее предложение Брок чуть не подавился воздухом. Крупицы рационального мышления, сохранившиеся после прошлой ночи подсказывали, что такими темпами он не доживёт до завтра, что уж говорить о завершении миссии.       Но дать заднюю Рамлоу не мог. Оставалось лишь надеяться, что алголагния – это нечто относительно безопасное.