История Тейлора

Ледяная вода. По всему телу поднялись мурашки. Прилипшая к телу одежда отдаёт новой волной холода от любого мельчайшего движения, или даже простого дуновения ветра. Ладони и ступни зарылись в песок на дне. Сердце сделало непривычный двойной стук, отразившийся болью в рёбрах. Пустота. Ещё секунду назад он чувствовал что-то, но теперь даже память о том, что что-то было, испарилась. Ещё секунду назад в голове была мысль, но теперь и этот импульс потерялся — может навсегда, может, нет… Секунду назад мозг был до краёв наполненной чашей, но теперь она опрокинулась, оставив лишь капли на дне. На Тейлора смотрели серые глаза. Это не было тем, что приметилось сразу же, как это обычно бывает — это просто было то, на что был направлен взгляд по неизвестной его обладателю причине. В этой серости был лишь один оттенок — оттенок пыли и скуки. В нём не угадывалось ни одной примечательной или даже непримечательной детали — разве что чёрный зрачок можно было бы счесть за неё, не будь он расширен. Но всё же не Тейлор первым повернул голову. Голубая радужка не сдвинулась ни на миллиметр, даже когда сероглазая девушка ушла. Взгляд зацепился за грязновато-коричневую косу, мелькнувшую в поле зрения, но даже тогда он не проследил за её движением, а лишь подметил его. Парень вынул руки. Плеск наконец отвлёк его от глубоко интересного созерцания одной точки впереди. Внутри ничего не было. Это «ничего» не прожигало отверстия, в которое непринуждённо свистел ветер, как в трубу свистит музыкант; оно не оставляло ни горького, ни кислого, ни сладкого вкуса на губах; это «ничего» нельзя было назвать метафорой и красивым, эстетичным и чувственнее всякого «всё» состоянием. Это «ничего» и было ничем. Вакуума не бывает, и крошки, мелкую россыпь остатка соскрести было можно. Но среди всех мелких кусочков простого «хочу», казалось, не найти. В первую очередь так казалось самому Тейлору. Корпус, ноги и руки пронзает холод по-прежнему. С волос текут мелкие, но неотрывные ручьи. По плечу и далее вниз к груди бегут капли. Сзади — берег в двух шагах и бескрайняя серость. Впереди, однако, находилось всё то же, только берег был не в двух и даже не в одном шаге — только подтянись, и ты уже на нём. Песок прилипал к одежде и рукам, от ветра приходилось непроизвольно вздрагивать, но всё же Тейлор с шумом согнул едва слушающиеся локти и лёг на более-менее сухую поверхность. Мокрая одежда придавливала, тянула вниз, не давая ни шанса встать. Не крутилось ни одной мысли в голове. Не хотелось ни спать, ни есть, ни пить: он не устал, не голоден, не испытывает жажды. Крохотная память о незапоминающейся девушке улетучилась так же быстро, как появилась. Лечь и больше не вставать — ведь зачем делать что-то ещё, когда даже дышать диктует только привычка? Но всё же Тейлор кое-как перевернулся. Тонкие пальцы зацепились за край толстовки и потянули вверх, чтобы отбросить подальше. Груз не ушёл полностью, но, по крайней мере, верхняя часть туловища стала свободна от него. Перед взором виднелись ручей и берег — такой же, как и первый. Ни меньше того, ни больше того. Один. Здесь он один. Ему не могла при всём желании прийти в голову сколько-нибудь достойная причина, почему, но Тейлор посмотрел более внимательно по сторонам. Всё пусто. «Почему?» Он не задал этого вопроса вслух. Он не задал его мысленно себе. Этот вопрос даже не оказался риторическим. Он задал его пространству. Воздуху. Песку. Воде. Лишь только повис в воздухе этот вопросительный знак, такой незначимый и не обязательный в существовании, как с ним пришло нечто глубинное. Чувство, пробирающееся с кончиков пальцев до ровно середины запястья. Горечь, застрявшая в районе тела, на которую было трудно показать пальцем — то ли от недоступности, то ли от неизвестности. Парень потёр ладони о джинсы быстрыми движениями. Название не приходило на ум, ведь его нет надобности назвать — но сидело в памяти уверенным, твёрдым словом. Отвращение. От отсутствия на коже песка горечь пропала. А вопрос — не пропал. Эхо его раздавалось в голове, переплеталось с другими, но по сути теми же вопросами. Именно оно и заставило подняться на подрагивающие ноги и сделать шаг вперёд, ведь почему бы и… Нет. Ничего нет. Одна нога в песке, другая касается легонько воды. Впереди серость да и только. Только изнутри кричит, бьёт что есть сил о клетку рёбер, о сердечную мышцу вопрос. Почему? Почему он так стоит? Почему здесь нет ничего? Почему он здесь находится, почему знает, что он — Тейлор и бог ароматов, а остального не знает? Крик этот не останавливается, голос не сорвался, только ещё сильнее взвыл, когда парень вошёл в воду по пояс и шёл, шёл, пока даже кончик пятки не вынырнул из ручья. Кости скребли когтями, по кровяному насосу бил кулак, но боль не ощущалась. Он не падал, но и опоры не чувствовал. Слышал шелест, но не поднимался больше холод от ветра. Будто бы кожа навсегда потеряла способность ощущать хоть что-то, кроме себя самой. Виднеется небольшой фонтанчик, и ноги несут Тейлора сами к нему. Каменное сооруженьице, казалось, вот-вот развалится от трещин. В них нельзя было разглядеть никакой знакомой картинки, так что главной в нём была вода, текущая вверх-вниз под действием одной ей известных сил. «Умойся мною — и сможешь узнать ответ на один вопрос. Больше — не проси» — обещала аккуратная деревянная дощечка. Парень набрал воздуха и вслух без раздумий выпалил: — Почему? Затем он зачерпнул воду и плеснул её себе на лицо. В голове начали проноситься картинки одна за другой, так быстро, что Тейлор едва улавливал отдельные секунды, минуты, эпизоды. *** Холод воды прошёлся по позвоночнику, но всё тотчас пропало, а зажмуренные глаза открылись против воли хозяина. Вокруг были почти одни лишь бледные оттенки коричневого, серого, оранжевого… — Да как ТЫ смеешь мне такое говорить?! Серые глаза, в которых так и пылала ярость, изменились на секунду. В них отчётливо виделись картинки: красная ящерица, пробегающая снизу вверх, сменившая по пути цвет на фиолетовый, и потом снова на красный. Всё посерело вокруг, потеряло любые краски, кроме одной — удивительно созвучной цвету глаз девушки. Картинки в глазах её пропали уже через полсекунды, кулаки разжались, ноги поплелись в обратном направлении, пока не остановились. Гнев не просто исчез с её лица, но с ним как будто ушло и тепло, кровь похолодела, все складки, которые только были, разгладились. Цвет вернулся вновь. Тейлор почувствовал, как его лицо искривляется, но не мог понять, в каком выражении. Брови свелись к переносице, зубы сжались, приподнялась губа, приопустилась нижняя челюсть и изо рта само собой донеслось презрительное и громкое: — А ты вообще молчи! Ты только и делала, что маячила рядом и ни разу даже не помогла нам! Снова всё серое. Снова случившееся повторяется в обратном порядке, беззвучно и быстро. Только теперь прежде, чем снова можно было увидеть цвета, девушка отошла вдаль да оттуда и исчезла, а парень прошёл несколько шагов в сторону кого-то другого. На его худощавом, но не бледном лице голубые глаза казались глубокими непроглядными впадинами. Под ними, над обтянутыми кожей впалыми щеками, пролегала целая россыпь абсолютно чёрных веснушек. Их узор был неясен и хаотичен, и в то же время эта россыпь имела конкретное направление рассыпания: точечно от носа, расширяясь к вискам, вскоре сливаясь с цветом копны волос, свисавшей со лба. С такого невольно близкого расстояния отчётливо была видна спутанность не только чёлки, но и причёски в целом. Кое-где в них запутались разноцветные маленькие листья: те очень легко выпадали с короны, состоящей из неаккуратно, неэстетично перемешанных костей и листочков, охватившей большой круг на черноволосой голове. Взгляд Тейлора опустился ниже, чтобы обнаружить на чужой тонкой шее бусы из черепов, чей размер становился тем меньше, чем ближе они были к тыльной стороне шеи. Ещё ниже с плеч свисали свободные разноцветные одежды с узором из простых прямых полос, чей вес со стороны был совсем неощутим. Тейлор очнулся от наблюдения лишь когда услышал в свою сторону: — Здравствуй. Как ты понимаешь, ты умер, и здесь есть посмертное царство. Чтобы в него попасть, достаточно перейти ручей Забвения. Ты забудешь свою прошлую жизнь и сможешь наслаждаться вечным существованием здесь. Подумав «Умер?», он ни жестом не выдал своего вопроса — только категорично помотал головой, а сказал совсем другое: — Нет! Я не могу! Я же хотел доказать наличие загробного мира! «Зачем?» — удалось лишь подумать ему, но не сказать. Неизвестный в ответ развёл руками: — Ничего не могу поделать. Я бог смерти, но я не всесилен. Могу только в воду толкнуть, если вдруг будешь особенно сильно сопротивляться моим указаниям. Ему не принадлежало больше его тело. Мышцы против воли скривили лицо снова, заставили податься вперёд и закричать: — Ни за что! Я перепрыгну, я на мосте переберусь, но не стану тебе подчиняться! — Не выйдет. Не ты первый захотел обмануть этот мир. Попытаешься схитрить — тебя отбросит барьер назад. В этот момент сероглазая девушка подошла к ним, но Тейлор не смог даже повернуться к ней или перевести взгляд. Даже глаза перестали быть в его власти. Парня охватил ужас. Ни одна клеточка тела не застыла, она продолжала двигать руки, ноги, мимику, пока в мозгу билось слово, всё вертящееся на языке. Неуловимое, неописуемое, жгучее слово, что одновременно описывало все ощущения в ногах, руках, груди и голове, и в то же время не могло быть выражено, сказано, как бы ему ни хоте… — …застрял! — Тейлора как будто снова водой окатило, едва он почувствовал, как сказал это слово. Не побежали по спине мурашки, но внутри от всего этого спектра едва не выворачивало наизнанку. Но он «застрял». Всё посерело, но даже тогда слово не отцепилось. От него веяло холодом, от него разило отчаянием, но не Тейлору теперь решать, какое слово вертится в голове. Перед взглядом поплыло всё, внезапно серость затянулась и цвет позволил себе вернуться лишь когда он вдруг понял, что в другом месте. Здесь простилалось серое поле, в котором большими каплями были разбросаны яркие краски: голубой, жёлто-оранжевый, красный… Тейлор пока не мог разглядеть что-то конкретное: он смотрел вверх, рассеянно ловя сыплющийся с неба пепел. Однако вскоре он опустил взгляд. Рядом с Тейлором стояли четверо, на лице каждого рисовалось всё явнее и явнее видимое отчаяние. Лишь сероглазую девушку парень сразу узнал, остальных же троих он видел впервые: маленькая девочка на две головы ниже, одетая в футболку и шорты, чью голову обволакивала водяная субстанция формы, похожей на волосы; рядом же — двое, парень и мужчина, похожие лицами как две капли воды. Парень носил на себе куртку, джинсы и кроссовки, был он пониже и морщин на нём совсем не было, в отличие от мужчины, на котором не было обуви, джинсы едва напоминали себя из-за порванности, а куртка выглядела совсем по-другому не только из-за цвета, но и из-за видимой толщины. У обоих волосы огненной раскраски, большие карие глаза, крепкое сложение тела. Незнакомый паренёк закричал: — Ты! Ты! Мужчина обернулся. Маленькая девочка было бросилась вперёд, но её обхватила руками сероглазая девушка, шепча на ухо: — Тише, Софья. Он просто ругается, как с Тейлором. Пока ничего страшного «Он ругался со мной? Они знают меня?» — оставалось лишь недоумевать Тейлору. — Как ты мог? Ты предатель! Ты воспользовался его беззащитностью, чтобы убить! — вне себя от гнева, захлёбываясь возмущением, парень ближе подошёл к своей взрослой копии. Та согнулась, опираясь о колени руками: — Не вы ли его хотели убить? «Убить?» — Ну не так же! Это нечестно! — Привыкай к суровой реальности, искорка, — мужчина ухмылялся, смотря прямо в карие юные глаза, полные негодования. — Кто-о?! — Да-да. Всего лишь маленькая искорка, — с лёгким сюсюканием в голосе проговорил он, выпрямляясь и скрещивая руки на груди. — У меня имя есть! Тейлору нечему было быть недовольным, но он недовольно вздохнул. Чья-то ссора без ясного контекста, но с огромным напряжением, которое хоть сейчас ножом режь. — Да? А прозвище звучит лучше, — ухмыльнулся мужчина. — Нашёлся мне тут, пламя! — Ну да. Ведь я — это ты, а ты — это я. Только помоложе. Поэтому и и-искорка, — последнее слово мужчина растянул тоном родителя, общающегося с младенцем. Тейлор видел, как парень вспыхнул. В некотором роде ему даже стало жаль красноволосого: в самом деле, они похожи, но даже внешне не одинаковы — вот, к примеру, рассечённая шрамом бровь, которой у юнца не имеется. — Ну, искорка, не злись! — мужчина сощурился. Вот-вот последняя капля… — Не смей так меня называть! — Ой, да твой этот ненаглядный и похуже тебя называл, и ничего! — и вот оно, последняя точка. Парень вскипел окончательно, и внезапно из его пальцев вырвалась широкая полоса пламени: — Не смей сравнивать СЕБЯ с НИМ! «С кем — «ним»?» — хотелось уточнить Тейлору, но он не издал ни звука, продолжая наблюдать. Девочка вскрикнула и взмахнула лишь рукой — как в пламя, возникшее и у мужчины из руки тоже, поперёк полетела волна воды. Шипящего от боли мужчину и кричащего парня отбросило, огонь потушился, но правые руки обоих были все изранены ожогами. Тейлор, ни единую секунду так не подумав, сказал — холодно, безучастно, равнодушно, уходя большими шагами к высокому зданию неподалёку: — Всё кончено. Сердце заколотилось с утроенной силой, как будто парень вернул на какую-то часть власть над ним, Чем меньше становилось расстояние до той лестницы, что вела вверх вдоль высокой стены, тем громче отдавали в уши удары кровяного насоса по рёбрам, тем сильнее, казалось, ноги наполнялись чем-то тяжёлым снизу вверх. Каждый укол болевого ощущения сопровождался чувством ожидания судороги. Но даже судороги не происходило. Колено сгибалось как обычно, даже будучи полностью пропитанным «деревянностью» и внутренними мольбами перестать; мышца лодыжки, икры, голени твёрдо продавливала мягкую землю в ходьбе, даже когда казалось, что держатся они из последних сил… Лишь ум подчинился, лишь мозг бился в клетке черепа, создавая звон в ушах, размытость перед глазами и напряжённость каждого нерва одновременно с тем. Красные волосы маячат где-то на периферии, повышенный тон раздаётся оттуда же. Рука ощущает болезненным ожогом слабую попытку схватить за локоть, остановить, из которой Тейлор выворачивается легко, естественно и — что ужасно — совершенно без всякой на то воли. Он был бы рад присоединиться к крикам. Он был бы рад присоединиться к касанию, слишком нежному, чтобы быть уверенным и твёрдым, он был бы рад хотя бы на секунду от него задержаться, вдохнуть чуть сильнее, сделать даже самый маленький шаг назад. Но — никакого шага назад. Даже когда останется лишь одна перекладина лестницы, даже когда останется лишь один метр крыши… Метр, преодолённый за шаг. Носок едва-едва выглядывает из-за края. Тело застыло. Сквозь пелену едва просочился смысл крика сзади. Хотелось вздрогнуть на крик, обернуться, да просто поднять целое восстание мурашек на спине. Отреагировать, чтобы сделать ещё один лишний вдох, охладить всё нутро. Но, видимо, правду говорят, что перед смертью не надышишься. Он крикнул. И это стало единственным, что он сделал, желая того. Веки распахнулись моментально. Вокруг — сплошная серость с минимальным отличием от виденной ранее. Дыхание даётся с трудом, с каждой попыткой распространяясь новой смесью из боли самого разного рода: и резкий укол, и удар плашмя, и острое вонзание мелкого осколка вроде стекла… Руки — это чувствуется явно, настолько, что не нужно поворачивать голову — вывернуты странным, болезненным способом, как и ноги. Локти и колени гудели. Наклонить слегка шею, перевести взгляд вниз — трудно, но наверняка, конечно, можно… Только вот Тейлор не хотел. Не хотел даже смотреть на нецелое, умирающее тело, на сердце, которое доживает свои последние удары, на грудную клетку, которую уже едва можно узнать… Слева раздался плеск. Парень повернул голову — просто машинально, даже не заметив, что не почувствовал от движения новой боли. Камень, по которому тянутся хаотично трещины — совсем рядом, кажется даже, будто кончик носа касается холодной поверхности… Здание было бетонным Тейлор проморгался и приподнялся на локти. Боль начала рассасываться, на её место приходили воспоминания. Фонтан. «Почему?». «Больше — не проси». Отдельные фрагменты соединялись друг с другом. Это всё кончилось. Целая вечность, наполненная всё обостряющимся ужасом, целая вечность в одном мгновении боли… Просто взяло и выключилось безо всякой причины. Тейлор осел на землю, спиной опираясь о холодный камень. Руки мелко тряслись, по груди проходила дрожь, будто трепет, но с всепоглощающим страхом. Мысли неслись с огромной скоростью, пока тело едва-едва подчинялось, будто всё ещё до конца не принадлежало владельцу. Он задал простой вопрос — простейший, лишь в одно слово. Но вместо конкретной причины, конкретного слова, фразы, картины его погрузили в череду явно связанных между собой, но совершенно нелогичных событий, о которых Тейлор не мог вспомнить ничего. Впрочем, едва ли он мог вспомнить хотя бы что-то. За всем он наблюдал, как полноценный участник, хотя и не мог принять даже самое крохотное решение не смотреть… От воспоминания пальцы задрожали сильнее. Его огромное истинное внутреннее Я, руками бьющееся в костяные стены маленькой коробочки-головы… Неужели это всё — цепочка причин в обратном порядке? То, что привлекло, то, что сделало всё таким, как оно есть сейчас? Бесконечное неслышимое, незримое «потому что» в каждый момент перемотки? Ответ на это «почему» — простое слово, усложнённое разве что вопросительным знаком? Если так, то неужели это и правда произошло с ним?.. Парень вскрикнул. Ладони обхватили голову справа и слева, пара пальцев зарылась между волос. Ноги, тяжелевшие с каждым шагом. Крик сзади. Касание-ожог за локоть… Невозможно это забыть. Невозможно об этом не думать, не крутить каждую деталь вновь и вновь в голове. И не поможет умыться водой, и это так легко доказать себе: лишь заставить вялые мышцы напрячься, шатаясь, встать, потянуться руками и зачерпнуть прохладной жидкости… Но не плеснуть её на себя: плавает, слегка выныривая, какой-то фиолетовый пузырёк в форме кристалла. Тейлор с интересом взял за железную цепочку и поднял руку вверх, едва не падая. Внутри слегка что-то плескалось, совсем небольшого объёму, как и сам пузырёк А к горлышку прикреплена бумажка: «Умойся мною, и сможешь узнать ответ на свой вопрос. Больше — не проси» Цепочка выскользнула из пальцев. Плеск. Крик. Вдох встрял в горле. Рот открылся сам собой. Беспомощность сковала каждый кусочек тела. Взгляд стал пустым: зачем смотреть, в самом деле, как тебя ноги несут неумолимо вверх, чтобы затем опрокинуть вниз, разбивая на стеклянные осколки. Зачем слушать крик где-то слева, или справа, или сзади. Зачем чувствовать чью-то некрепкую хватку, за которой так хочется последовать, которую так хочется послушать, подчиниться, раз уж подчиняться приходится всё равно… Тейлор запрокинул голову вверх, дыша ртом мелко и часто. Рука сама нащупала на дне цепочку, пузырёк… Боль глухими ударами попадала прямо по сердцу. А оно в ответ отвечало раздражением, лёгким гневом, от которого хочется плюнуть, но не затуманена голова. — «Зачем» — вот мой вопрос, — сквозь зубы проговорил парень, ломая в руках стекло, не вынув из воды. Осколки вонзаются в кожу, но кровь не идёт. Глаза послушно закрылись, мол, «я готов». В третий раз он же сегодня не умрёт?