Голые деревья

Она была ровесницей моего сына и провела всего лишь одно лето у нас на даче. Мой муж по вечерам за закрытыми дверьми нашей спальни называл ее морфинисткой, хотя все знали, что она не имела пристрастий к морфию. Я же подолгу смотрела на нее, прогуливающуюся по саду, иногда ловя ответный взгляд и резко задергивая шторку в своей гостиной. Я не знала, что она краснела в такие моменты пуще меня и тут же улыбалась, убегая в свою спальню. Мне нравилось, как она говорила, читала стихи и пела романсы, играя на фортепиано, с легким южным акцентом. Она всегда смотрела на меня, когда играла или пела, я стыдливо опускала глаза к своей книге, хотя совершенно не вникала в текст «Спиридиона». Муж вовсе не смотрел на нее, точно не замечал моего смущения, увлеченно читая газету. Я уходила раньше, чем она заканчивала играть, чтобы не начать аплодировать как на ее концертах. Я часто их посещала, часто отправляла ей открытки после выступлений и не могла набраться смелости пригласить ее к нам. Муж давно устал от моих бесконечных разговоров о ее таланте, нежнейшем голосе и необычайной дерзости. Он не понимал моего увлечения, но не препятствовал этому. Когда я все же написала письмо с приглашением и, оставив свое имя на бумаге, чуть было не бросила листок в камин, он остановил меня и отправил письмо сам, а после в одиночку встретил ее на станции. Я же с тревогой ждала ее в доме, в сотый раз проверяла все ли готово к приему гостя.

—

Ее концерты я не посещала уже года три, проживая затворницей на своей подмосковной даче. Сейчас мы встретились совершенно случайно в Петербурге. Я приехала в гости к сыну, который получил должность в Министерстве иностранных дел. Она же, вероятно, приехала сюда в поисках славы, перестав давать концерты в Москве год назад. Приглашение к ней на ужин я приняла не сразу — слишком много времени я потратила на то, чтобы забыть ее голос, руки, взгляд, черты лица, аромат духов. Она же смотрела на меня все также по-детски влюбленно. Мне даже было ее жаль. Я почему-то думала, что она забудет меня первой, хотя между нами и не было ничего непристойнее взгляда. Возле двери ее квартиры я оказалась словно в беспамятстве, тихо постучала и уже обрадовалась, что она не откроет, но она все же впустила меня, провела в гостиную и предложила чай. Мы долго молчали, а после она принесла письма. Письма адресованные мне. — Я не решилась их отправить. — сказала она, — Прочтите. Она признавалась мне в любви. Писала своим красивым витиеватым почерком те слова, которые никогда не смогла бы сказать вслух, никогда не смогла бы отправить. Я прочитала лишь одно, медленно встала и покинула ее квартиру. Она меня не остановила.

—

Через месяц она вновь давала концерт в Москве. Я пришла, вновь отправила открытку, вновь пригласила к нам на дачу. Она приехала. Мы долго гуляли по саду. Смотрели на заснеженный сад, голые деревья, я читала стихи, она зачарованно слушала. Муж оставил нас одних, уехав в Москву. Мы провели завтрак в тишине, затем снова вышли в сад, как выходили вчера и как вышли бы завтра. Я ответила на ее письмо вслух. Она заплакала, ушла в дом и тем же вечером уехала в Петербург. Подмосковье я больше не покидала, концертов она не давала.