Полароиды

Чан готовится пойти в школу, когда его семья переезжает во второй раз. Но он не может сказать, что не рад этому. Их маленькая квартирка для четырех человек успела стать слишком неудобной. Возможно, причиной переезда как раз стали его жалобы на то, что он устал делить комнату с сестрой. А может быть что-то другое, он не уверен. И хоть эта квартира была самым лучшим и комфортным местом на свете, расставание с которым несло за собой тоску, новый дом внушал надежду на счастливое будущее. К сожалению, приходится расстаться со всеми знакомыми. В последний вечер в их квартире, когда все коробки уже собраны и в комнатах ужасно пусто, на Чана накатывает грусть. Мама, успокаивая, обещает, что ему обязательно удастся найти новых друзей. Она говорит, что он очень любознательный ребенок, способный очаровать любого. На эти слова Чан смущается и старается отвести взгляд. Но он искренне надеется, что мама говорит правду и друга он все же найдет. Хотя бы одного. Первый переезд он не помнит. В воспоминаниях не сохранилось того, как он и его родители переезжали из Австралии в Корею, ему был всего год, но старшие говорят, что это был долгий и трудный процесс. Он им верит. У него даже нет уверенности в том, что он когда-то был в Австралии, но потрепанный фотоальбом с цветными полароидными снимками говорит об обратном. Он впервые видит их вместе с новыми соседями, когда те во второй раз приходят в гости. Возможно, фотографии когда-то и попадались ему на глаза, но он не запомнил. Отвлекся на что-то более интересное, тут же позабыв. Родители нечасто вспоминали их жизнь в другой стране и, соответственно, не считали нужным лишний раз доставать альбом. Соседи Чану очень понравились. С первой встречи он разглядел в них что-то особенное. Ханна, его младшая сестра, также улыбалась незнакомым взрослым и даже делилась с ними игрушками, хотя обычно жадничала. Родители быстро нашли с ними общий язык и шутили-обсуждали что-то, что для маленьких Чана и Ханны было еще непонятно. Наверное, поэтому они в дальнейшем стали близкими друзьями. На третий раз соседи пришли не одни. Тетушка (она сразу попросила называть себя именно так) за руку держала мальчика, на вид примерно того же возраста, что и Ханна. Чан очень растерялся. Ребенок внимательно рассматривал его темными глазками-бусинками и дул губы. – Здравствуй, чудесный! – полушепотом проворковала мама Чана, подойдя ближе к ребенку, и рукой подозвала сына к себе, – погляди. – Кто это? – спросил он, видимо, слишком громко, потому что на него тут же шикнули. Иногда у него не получалось справляться с эмоциями. Госпожа Ким мягко погладила его по волосам свободной рукой и присела на корточки. Ребенок ухватился за ее плечо, тушуясь. – Его зовут Сынмин, – тетушка забавно пощурилась, когда наклонилась ближе к Чану, – надеюсь, вы поладите. Причин не доверять этим людям не было. Они, очевидно, тоже прониклись семьей Бан, раз решили познакомить своего сына с их детьми. Чан очень хотел с ним подружиться. Должно быть, он вырастет таким же хорошим, как и его родители. – Привет! Меня зовут Чан, мне шесть лет, а это Ханна, – он притянул к себе сестренку, которая пряталась за ногами отца, – ей три года. Лицо Сынмина дрогнуло, он нахмурился и запищал. Чан жутко запаниковал, потому что подумал, что сделал что-то не так, хотя даже не трогал его. Взрослым пришлось долго объяснять, что все хорошо, младший просто испугался. Не так Чан привык заводить друзей. В тот же день родители Чана делают первую совместную фотографию троих детей на полароид, которая станет началом нового большого альбома. Взрослые в какой-то момент начинают часто оставлять детей на время друг у друга. Доверие между ними образовалось очень быстро и никто не был против. Дети в том числе. Несмотря на разницу в возрасте, у Чана получалось славно проводить с новым другом и сестрой время. Сынмин не сразу привык к нему, что поначалу немного обижало, а потом младший сам стал идти на контакт, предлагая поиграть. Со временем его активность стала утомительной, но все еще терпимой. Иногда им удавалось проводить время вдвоем. Тогда Сынмин раскрывался с какой-то особой стороны и Чан чувствовал, как все больше привязывается к нему. Сынмин был очень умным ребенком. Он много рассказывал про животных и птиц, пока они полностью посвящали себя раскраскам, сидя на полу в гостиной, придумывал разные истории, когда они исследовали задний двор дома семьи Бан и все это Чан поглощал, как губка, потому что очень уж интересно. Сынмин интересный. Чана всю жизнь учили быть вежливым и добрым ребенком. Поэтому он очень старался не разочаровывать родителей, когда чувствовал, что просто не может вести себя хорошо. Например, он не мог не злиться, когда Сынмин ни с того ни с сего вел себя как самый капризный мальчик на свете, а вместе с ним и Ханна. Девочка никогда не была тихой и спокойной, а в дуэте с Кимом, она будто становилась еще более шумной. Сколько раз старшему брату приходилось вступать с ней в спор, в котором она, из-за своей настойчивости всегда выходила победительницей и сколько раз приходилось вытаскивать ее из передряг, в которые она впутывалась из-за авантюризма. Мама и госпожа Ким тихо называли ее катастрофой. Любя, разумеется. Взрослые никогда не заставляли, но Чану почему-то казалось, что он должен за ними присматривать. Быть им сродни наставника. Помогать и учить, если будет нужно. Поэтому он проводил с ними, возможно, чуточку больше времени, чем требовалось. Когда он пошел в школу интересы стали разниться слишком очевидно и находить общие увлечения стало труднее. Но Чан очень старался. "В таком возрасте разница даже в пару лет сильно ощущается," – сказал однажды господин Ким, когда вместе с отцом Чана присматривал за детьми на площадке. Чан случайно подслушал. Он долго не мог понять смысл этих слов. Потому что ничего такого на самом деле нет. Ему нравится проводить время с сестрой и Сынмином, и он уже с полной уверенность считал мальчика своим близким другом, несмотря на некоторые его минусы, например, вредность и, временами, чрезвычайную непоседливость. Да, возможно, ему уже неинтересно играть в некоторые игры с ними, но это же ничего не значит. Чего он точно не мог предложить, так это того, что эта "разница", которая "сильно ощущается" будет тянуться за ними до самого его выпускного и чуть дальше. Окончательно в ступор вводят слова мамы, когда та крадет Чана из шумной из-за детской игры гостиной в тихую кухню. – Прости, что тебе приходится иметь дело с этим детсадом. – Все хорошо, – он говорит правду. – Ты всегда можешь сказать, когда не хочешь проводить с ними время, – и шепотом, чтобы до Ханны, которая совершенно не незаметно подслушивала у двери, точно не долетели ее слова, добавила, – я тебя подменю. Чан улыбнулся. – Спасибо, – женщина выпрямилась и потрепала сына по спутанным кудрям. Примерно с этого момента Чан начал чувствовать, как их дружба стала ослабевать. Они все больше отстранялись друг от друга, а младшие, кажется, даже не против того, что Чан пропадает. Их компании он начал предпочитать друзей-одноклассников и времяпрепровождение с Сынмином и Ханной ощущалось как рутина. Видимо, взрослые были правы. Так проходит несколько лет. И общение с Сынмином Чану удается поддерживать только благодаря его дружбе с Ханной и их семейным вечерам. Родители успели стать за это время лучшими друзьями. Когда Чану исполняется десять он случайно находит в кладовке, среди пыльных коробок, старый цифровой фотоаппарат. Отец, недолго думая, разрешает сыну забрать его себе. И это становится его отдушиной, никогда еще Чан не получал такого удовольствия от увлечения. Ему всегда нравилось всматриваться в окружающий мир, отпечатывая особые моменты в памяти. С фотоаппаратом, теперь, это делать стало намного легче. Мама записывает его на плаванье, а сестру в музыкальную школу. По ее словам, чтобы время проводили с пользой. Только вот ему совершенно не нравится. Но как сказать маме он не знает. Один раз ему удается прогулять. Он точно знает, что родители заняты на работе, поэтому без опасений возвращается домой. Камера как всегда при себе, потому что не знаешь, когда увидишь что-то необычное. Солнце на небе светит очень ярко и Чан счастливо щурится, подняв лицо к небу. День обещает быть хорошим. Запасные ключи от дома всегда хранились под цветочным горшком на заднем дворе, но сейчас в них нет необходимости. Сидению дома Чан сейчас предпочел бы провести время на улице и сделать несколько снимков насекомых или растений. А если повезет, его коллекция фотографий собаки господина Чхве – добрый дедушка, который живет немного дальше по улице – увеличится. Он выгуливает ее как раз примерно в это время. Разговорчивость и вежливость, привитая хорошим воспитанием, Чана всегда очень выручала и помогала завести знакомых буквально везде, независимо от возраста и статуса. Поэтому родителям очень часто приходилось удивляться от того, со сколькими людьми здоровается и обменивается любезностями их ребенок во время элементарной прогулки или похода в магазин. Чан сильно пинает камешек, валявшийся на тротуаре и следит за тем, куда он летит. Маленький предмет пересекает дорогу, немного прокатывается и остается лежать в нескольких сантиметрах от тротуара на другой стороне улицы. Он поднимает голову и видит сначала знакомый забор, а потом зеленеющие кусты, за которыми с особым трепетом в свободное время ухаживает господин Ким. Возле дома, на ступеньках, уткнувшись носом в какую-то книгу сидит Сынмин. Чан думает, что это, как минимум, странно, потому что мальчик сейчас должен быть на занятиях – мама и тетушка совместно решили, что детям стоит посещать какие-нибудь секции для развития, – но, вместо этого, сидит и читает. Несправедливо. Чан решает подойти. Металлическая калитка противно скрипит, когда он приоткрывает ее. Звук привлекает внимание Сынмина и он поднимает голову, автоматически поправляя сползшие на переносице очки. Он начал носить их совсем недавно и очень стеснялся, думая, что выглядит глупо. Взрослые доказывали обратное, пока Ханна тихо шутила что-то ему прямо на ухо. Чан решил воздержаться от того, чтобы озвучить свое мнение – не его проблема. Но он не видел в очках ничего смешного. Господин Ким тоже носит очки, но над ним почему-то никто не забавляется. – Что ты тут делаешь? – спросил Чан, подходя ближе. – Живу. – просто ответил Сынмин и закрыл книгу, полностью уделяя свое внимание пришедшему старшему. Чан закатил глаза. – Разве у тебя не должен быть бейсбол сейчас? Рюкзак летит куда-то к двери, а сам Чан с кряхтением усаживается рядом с Кимом. Каменная дорожка, калитка и кусты с этого ракурса выглядят очень красиво, хочется сделать фото, поэтому он снимает с шеи фотоаппарат и включает его. Сынмин рядом молчит и сжимается, словно ему дискомфортно. Но из-за чего? Из-за присутствия Чана? – Сынмин, что-то случилось? – тишина начала напрягать. Он фокусирует объектив и делает пару снимков. – Нет, – прозвучало очень тихо, сначала Чан подумал, что ему послышалось. – А что ты тут делаешь, Чан-хен? Ты же, кажется, тоже чем-то должен быть занят. Чан усмехается, вспоминая свои занятия и грубого тренера. Сынмин рядом шмыгает носом. Скорее всего он сидит на улице уже какое-то время, отчего успел замерзнуть. – Я вижу, что тебе грустно, не ври мне, – за годы знакомства он успел научиться различать его чувства. Немного помявшись он добавил, отвечая на вопрос, – я решил прогулять. Чану нечего скрывать от Сынмина. Он ему доверяет. Глаза мальчика округлились и он шокированно уставился на друга. – Что?! Прогулять?! – пришлось закрыть его рот ладонью, чтобы тот не привлек лишнего внимания. – Да тише ты... Тетушка дома? – она домохозяйка, поэтому, скорее всего, ответ положительный. Не хотелось, чтобы его так глупо поймали за прогулом и сдали родителям. Хотя, госпожа Ким всегда была на его стороне, это проверенный факт. – Дома, – недовольно ответил Сынмин, грубо отпихивая чужую руку в сторону. – Ответишь мне, почему ты тут? Чан вновь взялся за фотоаппарат, собираясь сфотографировать птицу, которая уселась на ограду. Сынмин, заметив цель объектива камеры, громко хлопнул в ладони, пугая бедное существо. Бан раздосадованно цокнул языком и перевел сердитый взгляд на младшего. – Меня дразнят из-за очков, – говорит будничным тоном, словно это в порядке вещей, – говорят, что я никогда не смогу хорошо играть и всегда буду подводить команду. Теперь очередь Чана удивляться. В груди растеклось что-то неприятное, словно это его дразнили, а не младшего. Он и подумать о том, что такое могло случиться не мог. Почему люди, игнорируя все лучшие качества человека, пытаются сделать акцент на недостатках, которые, по сути, таковыми и не являются? Сынмин никогда не был робким и всегда резко отвечал на то, чем был недоволен. Всегда стоял на своем, даже если понимал, что ошибается (это случалось редко). Очки на лице говорили о том, что он не поддался издевкам и продолжил их носить, видимо, из принципа. Либо с ним провела беседу тетушка, во что Чану больше верилось. Сынмин хоть и сильный духом, но все еще ребенок. – Второклассники такие злые, – только и смог сказать Чан, потому что другие слова в голову совсем не шли. Если бы здесь была его мама, у нее бы легко вышло найти подходящие слова. Он очень восхищался этой ее чертой и старался стать таким же поддерживающим человеком. Но пока слабо получалось. Было очень обидно, что Сынмина обижают из-за пустяка, на который нормальные люди привыкли не обращать внимание. – Там не только второй класс, еще есть ребята старше. На забор ограду вновь уселась птица, но теперь как-то не до нее. – Твои родители знают? – Да. – И что? – Ничего. Я больше не буду туда ходить. Чан почему-то даже не удивляется. – Но тебе же так нравится. Ты любишь бейсбол. Он отвел взгляд в сторону, фокусируясь на каменной тропинке. – Да, мне нравится, но... Видимо, это не моя игра. Все нормально, я все еще могу бросать мяч с папой и ходить на матчи, я доволен. Попробую найти для себя что-то другое. Возможно, он прав. Но несправедливость очень огорчала. – Почему ты сидишь тут? – Чан решил сменить тему, потому что сам уже начал расстраиваться. – Я сделал все уроки, мне скучно дома, а Ханна еще не приехала. Эти двое постоянно проводили время вместе, ничего удивительного. Они редко играли с другими детьми, которые недалеко живут, а что насчет одноклассников Чан не знает. – После фортепиано ей тоже нужно будет делать домашнее задание. К сожалению, у вас, скорее всего, не выйдет поиграть. Сынмин раздосадованно выдохнул и вновь поправил очки. Через минуту тишины в кудрявую голову Чана приходит идея и он, без лишних размышлений говорит: – Мы можем вместе поиграть, пока мои родители не вернулись с работы и не узнали, что я прогулял, – им точно сообщат. Если не госпожа Ким, то лично тренер. Сынмин с сомнением перевел взгляд на старшего, пытаясь найти в его словах подвох. Тот же рядом молча ждал ответ, копаясь в настройках фотоаппарата. – Ты хочешь? – неверяще. – Да, иначе я бы не спрашивал. Они уходят на задний двор дома Чана после быстрого предупреждения госпоже Ким о том, что ее сын ушел гулять. И проводят там время почти до заката. Родители потом, конечно, узнают о прогуле, но не ругают. Но и не разрешают не ходить на плавание, поэтому приходится продолжить мучаться. Дополнительные занятия не мешают Чану видеться с Сынмином. Бан сначала намеренно уделяет ему внимание, приглашая погулять, чтобы тот не скучал, а потом не замечает, как это входит в привычку, которая не тяготит, а очень даже ему нравится. Они, на удивление, проводят вместе завидно большое количество времени, пока Ханна пропадает у репетиторов. Они решают сделать их игры и посиделки секретными. Просто потому что. Вместе они постигают мир вокруг себя, гуляя по округе, вдали от родных домов. Инициатором всех приключений приходится стать именно Чану, а роль голоса здравого смысла упала на плечи Сынмина. Правда, это не мешало ему поддаваться любой авантюре и по итогу приходить домой перемазанным в грязи и траве, с ободранными коленями. Зато счастливым. Чан не может понять, почему перестал общаться с мальчиком, отдав все права на него сестре и начинает изредка завидовать, когда она тянет его играть в свою комнату или во двор на выходных, во время семейных вечеров. Ему же с ними время за играми проводить немного неловко, будто не по статусу. Когда погода для прогулок не подходила, они усаживались у одного их них дома и смотрели телевизор. Это никогда не заканчивалось ничем хорошим – слишком разные предпочтения. Поэтому однажды Чан покупает на карманные деньги раскраски и они часами сидят над ними, полностью вовлеченные в процесс, как это было, когда они были младше. Сынмин сначала противится и говорит, что это детская забава, а потом не может себя оторвать от занятия, пока не закончит докрашивать попугая. Сынмину нравится читать и много думать. Старшему его увлечение кажется странным, но он всегда внимательно выслушивает все его мысли, как это было раньше. Одним семейным вечером, когда господин Бан навеселе достает гитару, под руку ему попадается Сынмин. Он усаживает мальчика рядом с собой и учит ставить аккорды и перебирать струны. Ко всеобщему удивлению Ким через время подходит к нему снова с просьбой рассказать про игру на гитаре подробнее. Так в его копилку увлечений добавляется еще и это. Чан и Сынмин друг другу доверяют, благодаря чему дружба крепнет со временем. Именно старший становится его первым слушателем на импровизированном выступлении с разученной на гитаре песней. Как бы забавно он в тот момент не выглядел, с от старания высунутым кончиком языка и нахмуренными бровями, Бан с восхищением слушал, даже не думая смеяться. Возможность первым оценить чужие старания очень тронула. Чан часто возился на чердаке, просто исследуя старые вещи и коробки, которые не поместились в кладовку. Иногда он позволял Сынмину составить ему компанию. Младший никогда не мешает, но много разговаривает, рассуждая о всем подряд. В один из таких дней они случайно узнают, о тайном выходе на крышу веранды, расположенной со стороны заднего двора. То, что он именно "тайный" они сами себе придумали и решили не рассказывать родителям, потому что те точно запретят им приближаться к чердаку, ведь их находка буквально пахла небезопасностью. Ханне тоже ничего не говорят, ведь она девочка. Но это не главная причина, главное тут то, что она не умеет держать язык за зубами и обожает, когда брата за что-то ругают. Тогда же Чан находит старый поломанный полароид и почти захлебывается от счастья. Родители отдают его в ремонт и через какое-то время в его пользовании становится на одну камеру больше. Картриджи приходится покупать на карманные деньги, но это ничуть не печалит, а лишь еще сильнее разжигает интерес. Первый кадр он тратит, фографируя Сынмина. В какой-то момент Чану начинает казаться, что он сходит с ума, когда понимает, что слишком часто смотрит на одноклассницу, что ее фотографий среди других снимков с друзьями слишком много и, когда они разговаривают в груди все грохочет, а щеки теплеют. Первая мысль – простуда или переутомление, а потом в голову приходят сюжеты романтических фильмов, которые смотрит мама по вечерам и до него наконец-то доходит. Когда он рассказывает о своей влюбленности Сынмину, тот морщит лицо. Чан ничего не говорит, лишь хихикает. Ким всего лишь ребенок и еще не понимает. А потом случается первый поцелуй. Сначала жутко неловкий в щечку, а потом еще более неловкий в губы. И, как бы рассказать не хотелось, он понимает, что это слишком личное. Да и младшему такие темы явно неприятны. Он сам не знает почему, но с Сынмином хочется делиться всем подряд. Рассказывать о чувствах и переживаниях, после чего выслушивать чужое мнение по поводу того, что он только что наговорил. Иногда его заносит и он не следит за словами, неся полный бред. Сынмин либо в шутку, либо на полной серьезности поддерживает и такое. Со временем интерес к конкретной персоне проходит, словно это действительно была простуда. Но из-за нескромных разговоров одноклассников избегать темы "девочек" не получается. Становится интересно, что думает о девочках Сынмин. Потому что сам Чан в его возрасте ничего такого себе не представлял, отдавая предпочтение прогулкам по заброшенным зданиям в сомнительных местах. Но вопрос, в любом случае, остается незаданным. Чан вспоминает о своей должности быть наставником для младших, когда Ханна ему рассказывает о том, что Сынмина обижают в школе. Она делает это не по своей инициативе, брат сам задал вопрос о том, почему мальчик ходит как в воду опущенный и с ссадинами на лице. Вообще-то это был секрет, потому что Ким не хотел, чтобы кто-то знал о его проблемах, но подруге очень надоело, что ему приходится терпеть такое отношение. Да и Чан не чужой. "Ты идиот?" – спрашивает Сынмин, когда к нему в комнату ни с того ни с сего вваливается Бан с допросом про одноклассников. Для тринадцатилетнего у него слишком острый язык. Ким сопротивляется в ответ и лишь закатывает глаза, когда в ход идут угрозы о применении физической силы (щекотки) с целью получения ответов. Сынмин молчит день, два, неделю. За это время странное поведение за ним замечают и взрослые. А потом случается очень странный диалог на крыше. И Чану очень легко удается сложить два и два. – У тебя веснушки? – спрашивает Сынмин, вглядываясь в лицо старшего. – Да. Мама говорит, это солнышко поцеловало. Этот факт его очень забавлял, поэтому он улыбнулся, подставляя лицо для рассмотрения. – Здорово. Жаль, что у меня нет ничего такого, особенного. У тебя еще и волосы вьются, – он рукой быстро взъерошил кудрявую макушку, чем заставил смутиться. Непонятно, почему он так говорит. Сынмин, по нескромному мнению Чана, весь особенный, с головы до ног. И не только внешне. Нечасто можно найти таких интересных людей, у которых в голове столько мыслей и идей, что сосчитать не получается. – Что ты, Сынмин! У каждого свои особенности. У тебя вот очень милые родинки, – он правда так считает. Сынмин морщится и прячет лицо за бесформенным рукавом толстовки. Он не так давно выпросил у Чана парочку и теперь носил только их. – Думаешь? Мне говорят, что они уродливые. То, что он проговорился он не понимает, либо понимает, но решает проигнорировать. Может, Чан не сделает на этом акцент и все обойдется. Бан взглядом прожигает дырку в младшем и тот сдается окончательно и все рассказывает. И про то, что про внешность ему несколько раз говорили неприятное, и про то, как он грубил в ответ, за что получил пару ударов. За это им можно гордиться, никогда не боится высказаться. – Не слушай их, правда, – говорит Чан после десяти с лишним минут возмущений и попыток доказать обратное тому, что у Сынмина, якобы, есть недостатки. – Они не знают, о чем говорят. И глаза у тебя очень красивые. – Все, перестань говорить глупости. "Не глупости это вовсе," – недовольно пыхтит Чан себе под нос. Время близится к вечеру. Родители скоро вернуться с работы вместе с сестрой и есть вероятность быть пойманными. Пора уже слезать с их тайного места. Идей, как помочь Сынмину в голову не приходит абсолютно. Когда они перелезают с крыши обратно на чердак, Чан замечает оставленный фотоаппарат. – А можно... – неуверенно, потому что трудно предугадать, Сынмин пошлет его или закатит глаза, но согласится. – Можно я сфотографирую? Ким отвлекается от отряхивания одежды от грязи и поднимает голову, не понимая. – Что? Что именно? – Глаза, – запаниковал и сказал первое, что пришло в голову. Вообще-то хотелось всего его сфотографировать. Сынмин немного думает, переминает ногами на месте неловко, но соглашается. Пара действий и на маленьком экране каряя радужка и длинные ресницы. Красиво. Таких фотографий он еще не делал... Он засматривается на собственные кадры и, спохватываясь, когда краем глаза видит тихо удаляющегося Сынмина, хватает полароид, останавливает друга и все же делает один снимок. Из-за вспышки в глазах рябит, но фото, появившееся через какое-то время вышло очень удачным. Ким хмыкает и уходит. Видимо, не понравилось. Либо вредничает, делая вид, что не понравилось. С того момента Бан начинает часто фотографировать друга исподтишка. Чану исполняется семнадцать, когда он узнает, что помимо роли наставника на его плечи ложится ответственность хранить секреты младших. Мама часто делилась с госпожой Ким лишней едой: какие-то салаты, кимчи, маринады. Та в свою очередь не оставалась в долгу, принося ее детям выпечку. Ханна была готова семью продать за любимое песочное печенье от тетушки. – Мама передала маринованную редьку, – сказал Чан, приподняв контейнер, когда дверь открылась. Госпожа Ким впустила его без лишних слов. Он разувается и проходит вглубь дома, на кухню. В их доме всегда чудесно пахло теплотой и комфортом, от чего неистово клонило в сон. Наверное, поэтому они больше предпочитали проводить время в доме напротив. Там никогда не бывает тихо и спокойно, всегда шумно, но весело. Тетушка предлагает посидеть, пока она подготовит посуду которую нужно вернуть его маме. Чан соглашается и перед ним оказывается баночка с леденцами, чтобы угостился. Один тут же летит в рот. Лимонный. Он быстро его разгрызает, потому что это нелюбимый вкус. Где-то со стороны прихожей послышались громкий хлопок и агрессивное шуршание куртки. Госпожа Ким тяжело вздохнула и направилась к холодильнику, чтобы убрать принесенную закуску. Чан выглядывает из кухни в коридор. Мимо него вихрем проносится Сынмин, кажется, даже не замечая его. Одежда смята, а волосы взъерошены, словно он бежал. Чан даже не успел поздороваться. – Прости за это, – говорит тетушка, – он себя так пару дней ведет. Парень возвращается к ней. Женщина стоит возле плиты, спиной облокачиваясь на столешницу. Руки на груди сложены, а на лице отражается беспокойство и неуверенность, будто есть что-то, на что у нее не хватает духа произнести вслух. – Почему? – спрашивает Чан, чтобы поддержать диалог. – Не знаю, – она грустно улыбается, – он не рассказывает мне, а я... – голос на мгновение дрогнул, – я не знаю, как спросить. Боюсь, что это что-то личное, что он не захочет мне доверить. Чан понятливо кивнул, закинув еще один леденец себе в рот. На этот раз апельсиновый. Он не глупый и понимает, к чему клонит госпожа Ким. Поэтому, чтобы не мучать ни себя, ни ее говорит: – Я могу попробовать узнать. Она поднимает на него удивленные глаза, сияющие надеждой и благодарностью. – Правда? – Да, только не могу ничего обещать. Не собираюсь из него выпытывать, если он сам не захочет поделиться. – Я понимаю, хорошо. Спасибо, Чанни. Чан уверенно кивает и пряча пару конфет в карман. На всякий случай. Дом семьи Ким был немного меньше, чем их. Но это не мешало ему быть действительно уютным. Они жили в нем намного дольше. Лестница немного скрипела, когда парень перебирал ногами по ступенькам. Но в один момент перестала, потому что он замер, вслушиваясь в непонятные звуки доносящиеся из спальни Сынмина. Пришлось аккуратно пробираться к двери, чтобы его не заметили. Бан приоткрыл дверь комнаты и ему на глаза попался чем-то явно раздосадованный друг. Сынмин держал в руках бейсбольную биту, которая осталась у него еще со времен, когда он активно увлекался игрой, и бил подушку, что-то сердито бубня себе под нос. Обычно он довольно спокойный и эмоции предпочитает показывать словами, а не действиями. – Что тебе сделала подушка? – спрашивает Чан, входя в комнату. Сынмин пугается и вздрагивает, а потом, видимо, понимая, что это не кто-то из взрослых закатывает глаза и фырчит. – Пошел вон. – Не груби старшему. Что случилось? Ким игнорирует, вновь начиная бить подушку. – Нет. – Ну Минни. – Не называй меня так... – он перевел биту в сторону старшего, угрожая. Тот просто забрал ее из чужих рук, не чувствуя особого сопротивления. – Почему ты иногда ведешь себя как моя мама? – Все просто – мы оба за тебя переживаем, – бита летит в угол комнаты, где обычно и стояла, – поэтому и есть сходства. Ну так что? Я клянусь, никому не расскажу и не буду смеяться в случае чего. Ты меня знаешь. Чан всегда готов его поддержать, несмотря на уровень проблемы. Он садится на кровать, похлопывая по покрывалу рядом, приглашая. Сынмин садится и облокачивается на стену. Молчит какое-то время, но его и не торопят. Из кармана Чан достает конфеты и передает младшему. Может, подействует, как способ разрядить обстановку. – Фу, мятная, – говорит Сынмин, после того как закинул в рот карамель. – Сам ее выбрал. В комнате Кима всегда убрано, словно тут и не ребенок живет. Все полки заполнены книгами и о том, что у владельца есть какие-то другие увлечения, помимо учебы, говорят лишь старая гитара, спрятанная за стеллаж и та самая бейсбольная бита в углу. У Чана все по-другому. Комната набита разной мелочью, с которой трудно расстаться. Он за недолгую жизнь успел попробовать много увлечений и с каждым было связано какое-то воспоминание, которое не хотелось потерять. Поэтому он все бережно хранил. Все же они очень разные. – Меня поцеловали, – робко произносит Сынмин, отвлекая старшего от рассмотрения интерьера помещения. Чан секунд тридцать просто моргает, переваривая полученную информацию. Вроде не сошел с ума и все правильно услышал. Не то, чтобы Кима не могли поцеловать. Просто трудно было представить. Они никогда не разговаривали на эту тему. – И в чем проблема?.. Тебе четырнадцать, в этом нет ничего такого. – Нет, ты... Ты не понимаешь. И чего тут непонятного? Если только... – Боже, только не говори, что Ханна... – Нет! Фу! Как ты мог такое представить? – его лицо комично исказилось и Чан засмеялся. В плечо прилетел сильный удар. Заслуженно. – Просто предположил. Сынмин фыркнул. Еще немного поплевался в недовольстве, а затем на выдохе произнес: – Меня поцеловал парень. Чан впал в ступор. Уши отчего-то покраснели, он почувствовал, а глаза начали бегать по комнате и ухватываться за все подряд, кроме друга. Неловко. И услышать подобное и осознавать, что это произошло с Сынмином. Он ведь не шутит? – Ч-чего? – М-м, – вымученно стонет Ким и пару раз бьется головой о стену позади себя. Его эта тема волнует. – И... Какие ощущения? Со стороны слышится тяжелый вздох. – В этом и проблема. Мне нормально. Нервно немного, но так всегда бывает при поцелуях, – запнувшись добавляет, – как я думаю. Мне кажется, если бы это была девочка, я бы ощутил то же самое. Наверное... – Не было противно? – Только из-за того, что это поцелуй. А из-за того, что это парень – нет. Они никогда не обсуждали вдвоем подобные темы. В принципе не разговаривали о влюбленностях и поцелуях, Бан понял, что с младшим лучше такие темы не заводить, когда рассказал об однокласснице, которая очень нравилась. По реакции все было понятно – ему не интересно. А если не интересно, то зачем мучать? Вообще-то Чан ни с кем не обсуждал подобное. Слышал от одноклассников недовольство по поводу того, что парню может нравиться парень, но никогда сам в рассуждения не вступал. Будто бы это уже устоявшееся мнение, не требующее обдумывания. А сейчас все по-другому. Тишина затянулась. – Ты забавный, – говорит Чан, только ради того, чтобы не молчать. – Ну спасибо, рад, что тебе весело от моих проблем. Тебе не кажется это странным? – Нет, – честно. Просто он немного удивился. – И мне нет. Но другим людям кажется. И это очень злит. – Поэтому ты бьешь подушку? – Да... Немного помогает. Чан понимающе кивает. – Я никогда не думал о том, что мне может кто-то нравиться, мне как-то все равно. Но из-за поцелуя я пересмотрел свои взгляды и решил, что мне определенно точно могут нравиться мальчики больше, чем девочки. Посмотреть на Сынмина все же приходится. Хотя бы ради того, чтобы разглядеть его красное от смущения лицо, это редкое явление. – Ладно. Хорошо, Минни, спасибо, что поделился. Я уверен, что в этом нет ничего плохого и это ничуть не делает тебя неправильным или странным. Я никому не расскажу. А почему тебя поцеловали? Ты ему нравишься? – задал интересующий его вопрос Чан. – Нет, это был спор. Они поспорили на меня, я не знал. Он просто поцеловал и ушел. Это отчасти тоже причина, по которой я злюсь. – Я все еще в шоке с твоего поколения. – У нас разница в три года, какое "твое" поколение, старик? Атмосфера наконец-то разрядилась. Сынмин перестает загоняться и ведет себя нормально. Госпожа Ким успокаивается и благодарит Чана за помощь, хотя он, вообще-то ничего не сделал. После их разговора проходит какое-то время, когда Чан ловит себя на мысли о том, что ему тоже могут нравиться парни. Потому что при мысли о том, что он может с кем-то встречаться ему не странно, а лишь немного неловко. Сердце в груди учащается и щеки алеют. Все точно также, как было бы при мысли о девочках. Интернет говорит, что это нормально и что у подобного даже есть термин. Это немного успокаивает. Рассказывать Сынмину о самоосознании он не спешит. Потому что Ким – единственный парень, которого Чан представлял рядом с собой в таком ключе, как бы странно это не звучало. Остальные знакомые не вписывались, а Сынмин подходил как влитой. Почему так произошло Чан не задумывается. И не задумывается о том, почему чаще начинает засматриваться на младшего и смущаться от любых его, даже случайных, касаний. Подготовка к экзаменам тяготит особенно сильно, когда до них остается всего пара месяцев, и единственный способ разгрузиться – достать камеру и лишние тридцать минут погулять по округе, снимая все подряд. А потом часами отбирать лучшие кадры на ноутбуке и редактировать их... Но из-за занятости он себе этим заниматься не может позволить. Вид из окна спальни падает ровно на дом семьи Ким. На него всегда приятно смотреть, особенно вечером, когда солнце прячется за серой крышей и небо переливается в оранжевый, розовый, синий цвет. Красивее всего, когда оно розово-фиолетовое и почти без облаков. Объектив камеры направлен на здание и... Щелчок. Удачный кадр, но будто чего-то не хватает. Щелчок. Снова не то. Как бы ему не нравился вид, выглядит это слишком просто и заезженно. У него таких фотографий очень много. Он начинает рассматривать окружение. Дома, дома, прохожие, снова дома... А потом замечает знакомый силуэт. Сынмин идет по тротуару, как-то ему несвойственно весело и что-то рассказывает, активно жестикулируя. Он часто не мог уследить за самим собой, когда слишком увлекался размышлениями. Его вид очень забавляет. "Чудесный," – думает Чан, улыбаясь. Он засматривается и не сразу замечает рядом с ним высокую фигуру. Парень незнакомый, но в такой же форме, что и Ким. Идет рядом, спрятав руки в карманы брюк. Слишком много пафоса. Странно видеть, как Сынмин возвращается домой не с кем-то, кто Ханна. Иногда Чану казалось, что помимо нее у младшего в школе друзей нет. Видимо, он ошибался. Они останавливаются чуть поодаль дома Сынмина. Из-за забора и пышных кустов их не видно. Бан уже собирался направить на них объектив камеры, чтобы втайне сделать снимок и потом посмеяться с недовольного лица младшего, но случается то, чего он не ожидал увидеть. Парни общаются еще немного, а потом незнакомец быстро целует Кима в губы и уходит в противоположную сторону. Сынмин остается стоять на месте, после чего со всех ног бежит домой. Кажется, радостный. Увиденное Чан старается забыть. Потому что не его дело. Но картинки постоянно лезут сами собой в голову, сопровождаясь с каждым разом все более сильным скрежетом в груди. Ситуация повторяется еще пару раз, после чего он все же не выдерживает и пристает с вопросами. Сынмин, на удивление, на все отвечает. Он и его одноклассник, с инициативы второго, просто решили попробовать сблизиться не только как друзья. Но, как оказывается, Чан поздно спохватился, потому что Кима и незнакомца больше ничего связывает, кроме одной учебной программы в школе. Ким не выглядит расстроенным и объясняет это тем, что опыт был интересным, но он заранее знал, что ничего не выйдет. Поэтому огорчения не появилось. Чан успокаивается. Но на время. Сидеть рядом с Сынмином, который рассказывает что-то про своего классного руководителя, ничего не подозревая очень нервно. Он последний, кто узнает. Чан очень-очень просил сестру помолчать пару дней, пока он сам не найдет подходящий момент и не скажет: – Я уезжаю учиться в Австралию. Ким тут же замолкает, внимательно всматривается в лицо напротив, а потом, словно вычислил подвох, смеется. Всего пару секунд. Замолкает, когда видит, что печальный взгляд старшего не поменялся на привычный веселый, искрящийся. Не шутит. – Что? Реакция более бурная, чем у Ханны. Та, в свою очередь, просто показала брату большой палец и дальше пошла заниматься своими делами. Разговор будет тяжелым. – Отец предложил. Я подумал и согласился. Не думал, что примут, но... – он грустно усмехнулся, – я, видимо, очень удачливый. Никакой удачи, лишь усердный труд. Предложение попробовать подать документы было брошено между делом, может быть даже в шутку, но Чан почему-то крепко зацепился за эту идею и, наплевав на все, подал документы. Пришлось, конечно, повозиться, пройти собеседование через видеоконференцию, сдать дополнительные экзамены и еще кое-что, но вот, что он имеет в итоге. – И что не так с Сеульским? – Все так, просто хочу чего-то необычного от жизни. И в Австралии я вообще-то родился но такое ощущение, что меня там никогда не было. Хочу получше узнать страну. – Я не хочу, чтобы ты уезжал, хен. – Понимаю. Это нормально. Сынмин тянется с раскрытыми руками и обхватывает Чана за плечи. Тот сначала теряется, а потом отвечает. Кажется, они никогда не обнимались. Почему-то. Бан очень тактильный и постоянно лезет под руку, чтобы коснуться человека, и чтобы его коснулись, а с Сынмином все по-другому. Они всю жизнь ограничивались рукопожатиями и хлопками по плечу. Ким в руках ощущается по-особенному. Теплый и правильный, словно он наконец-то на своем месте. Словно он все это время тут должен был быть, а не на расстоянии. – Вернусь, когда закончу обучение. Сразу. Честно. И буду звонить по видеосвязи, – говорит Чан, отстраняясь. Чужие глаза, как ему показалось, заблестели и сердце пропустило удар от вины, что он расстроил друга. Ким надевает очки на макушку, из-за чего челка взъерошивается, быстро рукавом свитера вытирает глаза и громко шмыгает носом. На сознание внезапно накатила тоска. Почему-то именно сейчас, от мысли что им придется расстаться. Когда Чан представлял, что будет жить вдали от семьи ему было не так грустно. Он закатывает глаза, чтобы слезы ненароком не потекли по щекам и переводит взгляд на Сынмина, внимательно за ним наблюдающим. У него глаза и нос немного покраснели, а в остальном он выглядит как обычно. И только сейчас до Чана доходит, что Сынмин уже не ребенок, которым он привык его считать. Парень напротив не был похож на того мальчика, которого привела госпожа Ким много лет назад, чтобы познакомить с новыми соседями, не был похож на того, кто тоскливо сидел на ступеньках у своего дома, читая книгу и того, с кем хотелось убежать на поиск приключений в заброшенные дома, несмотря на разумные объяснения, почему этого делать не стоит. Сейчас от того мальчика остались лишь ровные черты лица, родинки, бесконечные мысли в голове и темные глаза, в которых Чан отчетливо видел свое отражение. Удивительно, что другу нужны очки. Чувства внезапно переполняют и нежность и привязанность заменяют горькую тоску. – Ты чудесный. – Знаю, – усмехается, – госпожа Бан постоянно меня так называет. Он почему-то вспоминает, как случайно увидел Сынмина и незнакомого ему парня, провожавшего друга до дома. И быстрый поцелуй в губы. И последствия. Тогда он не понял, почему в душе что-то скрипело и рвалось. А сейчас до него дошло. Что если бы он был на месте того парня? В голову приходит глупость и Чан не успевает подумать – обычно этим занимается Сынмин – тянется вперед, сталкиваясь носами и замирает. Не дышит, слушает как бьется свое же сердце. Ким не шевелится, но смотрит испуганно. А потом сам тянется вперед и клюет в губы, на пробу. Чана прошибает с головы до ног. Сынмин не отстраняется. Как только губы размыкаются старший тянется обратно и вновь прижимается своими губами к чужим. Аккуратно, чтобы не спугнуть. Соленые от слез и очень мягкие. Ощущение совсем не такие, как когда он целовал одноклассницу. Лучше. Сминает, а когда чувствует, что ему робко отвечают улыбается. Сынмин внезапно, задыхаясь, отстраняется и отсаживается на метр. Чан на мгновение пугается и дергается, тревожась из-за того, что младший может упасть из-за неосторожных движений. – И зачем? – спрашивает Сынмин, пряча лицо в коленях. Костяшки побелели от того, с какой силой он ухватился за волосы. – Захотел. – Идиот. – последнее, что говорит парень перед тем как уходит. "Первый поцеловал, а сам обзывается," – говорит сам себе Чан, стараясь восстановить дыхание. Он представить не мог, насколько красный сейчас. По видеосвязи они в итоге ни разу не созванивались. Обычно со всех семейных вечеров он уходил, потому что скучно слушать взрослые разговоры и неприятно дышать запахом алкоголя. Но сейчас он полностью понимал, что это последний раз перед его переездом, когда он в полной мере может насладиться компанией родителей и их друзей, которых уже тоже можно было воспринимать как семью. С Сынмином нормально поговорить, после поцелуя не удалось. Он его постоянно избегал, находил отговорки, чтобы поскорее скрыться и не попасться на глаза. Сейчас же он сидит ровно напротив и о чем разговаривает с Ханной, то и дело пряча улыбку за рукой. С брекетами он выглядит очень мило, хотя сам так не считает. Тетушка, сидящая рядом уносит в диалог о студенческой жизни, отвлекая от созерцания младшего. Чан улыбается в своей привычно манере на что получает в ответ: – Боже мой! Скольких девушек он одурманит этой улыбкой. Присутствующие смеются, кроме Сынмина, но Чан не уверен – не видит, а сам смущается. Не из-за комплимента, а от всплывающих в голове мыслей о том, что было бы здорово, если бы эта улыбка одурманила ее сына, вместо какой-то там девушки. – Мама, думаю, тебе хватит на сегодня, – произносит Сынмин с тяжелым вздохом. Чан проследил за тем, как парень тонкими пальцами перехватывает бокал из рук женщины и убирает куда подальше, чтобы не дотянулась. Сынмин очень хорошо воспитан. У него получается оставаться прилежным ребенком даже в подобных ситуациях. Не верится, что он знает его почти всю жизнь. И что внезапно влюбился так глупо. Их последнюю встречу, перед отправкой в аэропорт Чан запомнит навсегда. И серое небо и заплаканные глаза Сынмина. Он обнял его на прощание, но ничего не сказал, все еще, видимо, обижаясь на то, что случилось на крыше. Чан в моменте наговорил ему извинений и того, как сильно парень ему дорог. Ким в ответ быстро чмокнул его в щеку и ушел. На этом они будто потеряли связь. Либо разрыв произошел еще тем вечером, когда Чан поддался нахлынувшим чувствам. *** Чан не знает, как так вышло, что он задержался в Австралии на семь лет. Ему, честно, стыдно перед родителями, которым он обещал приехать намного раньше, но судьба свернула с намеченного пути и повела его по непонятной дороге. Он не сопротивлялся. Сейчас его в другой стране ничего не держало. Ни отношения, ни работа, а мотивацию вернуться придал приближающийся День рождения отца. Мысль о возвращении в Корею не пугала так сильно, как недовольное лицо Ханны, которая в руках держала табличку с именем Чана, стоя в аэропорту. И все же он по ней скучал. Оказывается, у сестры теперь есть права и полное разрешение водить машину отца. Чан немного завидовал. Мама и папа, которые не знали о том, что он собирается приехать сначала очень обрадовались, а потом разозлились, потому что о таких визитах надо сообщать заранее, они люди немолодые. Под конец дня мама осознала, что не поделилась новостью с госпожой Ким и ее супругом. И когда те пришли, чтобы увидеть "бродячего ребенка" Чан вспоминает о Сынмине. Они не разу не списывались и не созванивались за семь лет. Сейчас очень бы хотелось с ним увидеться. Чувства, осознанные в самом финале их крепкой дружеской связи не забылись, но за семь лет успели потухнуть. Пепел от них Чан оставил храниться в сердце под тремя замками, как память. Он долго думал о том, как же так вышло, что Ким стал для него чем-то большим, чем просто друг, откуда взялась та внезапная ревность и почему хотелось коснуться, поцеловать, обнять, быть нежным и трепетным и получать от него то же самое. Неужели он был слеп все то время, проведенное с ним вместе, раз не замечал, что влюблен? Перекинувшись любезностями, рассказав вкратце о своей успешной работе фотографом, у него удалось плавно перевести тему и узнать, что Сынмин вообще-то сейчас здесь, приехал на пару дней. Но почему не составил компанию родителям? Сбежать под предлогом "подышать свежим воздухом пару минут" не составило труда. Добежать до дома напротив и открыть дверь, которую, почему-то не заперли тоже. Казалось, словно у них ничего не поменялось. И мебель стоит на тех же местах и запах витает знакомый. В доме родителей Чана с первых секунд было ощущение, словно он попал в какой-то другой дом. Но в этом нет ничего удивительного, мама всегда любила внеплановые перестановки и с самого переезда мечтала о ремонте, до которого вечно не доходили руки. На первом этаже найти Сынмина не удалось, поэтому пришлось на трясущихся ногах идти по скрипучей лестнице. На выдохе, очистив разум от лишних мыслей Чан открыл дверь, заглядывая в помещение. А в ответ на него испуганно смотрел незнакомый парень. Он стоял на стуле возле шкафа, а в руках над головой держал коробку средних размеров. Только по глазам Чану удалось узнать в нем Сынмина. Ему приходилось видеть его на совместных фото с сестрой, которые та выкладывала в свой инстаграм, но на них он почти всегда в маске, из-за чего лицо не получалось разглядеть. Личный аккаунт парень почти не вел, предпочитая изредка выкладывать фотографии окружения или бродячих котов с длинными рассуждениями под ними. Поэтому видеть его сейчас было столь волнительно. Сынмин от удивления потерял равновесие и сильно вздрогнул, но остался стоять на месте. Это отрезвляюще подействовало на засмотревшегося Чана и он, сам не заметил как полетел к младшему, поддерживая за локоть, пока тот спускался. Руки немного трясло. – Привет? – говорит Чан, когда коробка оказывается стоять на кровати, а все остальное внимание приковано к нему. – Привет. И замолчали. Сынмин возмужал. Очень. Изменился почти до неузнаваемости, но стал явно красивее. Вытянулся и теперь ростом немного выше Чана. – Не скучал по мне? – Нет. Он не верит. И правильно делает, потому что ровно через полминуты Ким впечатывается в него с объятьями. Обоих трясет и сердце бьется в груди так, что, кажется, вот-вот взорвется. От Сынмина пахнет незнакомым шампунем и одеколоном, но запах дурманит до сумасшествия. Они обнимаются и смеются друг другу в плечи, немного покачиваясь. Чан сейчас очень счастлив. Хочется заплакать, но он держится. – Идиот, обещал же звонить, – приглушенно говорит Сынмин, все еще утыкаясь в плечо. Позвонить не получилось, сначала было слишком страшно, а потом то нет времени, то казалось, что момент упущен, что они уже слишком отдалились друг от друга и смысла нет. – Прости. Я скучал. – Я тоже. Эти слова приятным теплом растекаются в груди. – Ты как-то слабо удивился. – Твоя сестра, – просто ответил Сынмин. А больше, чтобы понять говорить и не надо было. Ханна вновь проговорилась. Ну, сейчас за это Чан ее винит. Чан отстраняется. – Где твои родинки?! – тут же спрашивает Бан, замечая, что любимая особенность пропала. – Удалил, – сухо отвечает Ким в ответ и разворачивается к коробке, – а еще брекеты снял. И теперь линзы ношу. Чан представить не может, как сильно поменялся друг как человек. Какие мысли теперь наполняют его голову. С первого взгляда об этом нельзя ничего сказать, по сравнению с внешностью. – Ты изменился. – Издеваешься?! – огрызается, – Хен, ты знаешь сколько времени прошло? Вроде уехал учиться, а чувство, будто бросил. Я о тебе только через госпожу Бан что-то узнавал и Ханну. Знаешь, как мне обидно? Чувство вины заполняет с ног до головы. Очень стыдно сейчас. Особенно за их нелепое прощание, из-за которого их отношения остались в непонятном подвешенном состоянии. Если бы он умел не поддаваться чувствам, ничего этого бы не произошло. Он буквально потерял самого близкого человека, который знал о нем больше, чем кто-либо другой. И хоть это было так давно проблема осталась актуальной. Ясно, из-за чего Сынмин злится и Чан его не винит. – Прости. Ты прав. – Извинения тут не помогут. Содержимое коробки оказывается разбросанным на кровати. Чан замечает бейсбольную перчатку и мяч, среди других вещей. – Что ты делаешь? – Хочу забрать пару вещей, – все еще рассерженно произносит парень и, достав то, что ему было нужно, возвращает все обратно. – Не хочешь мяч покидать? – то ли пытается как-то разрядить обстановку Чан, то ли слова неосознанно вырываются из-за паники. – Нет. Мои родители у тебя? – Да. А что? – Неважно. Пошли. Он почти вылетает из комнаты и, чтобы за ним успевать приходится ускорить шаг. Пара минут и они на пороге дома Чана. Родители в гостиной о чем-то весело болтают с госпожой и господином Ким, пока Ханна сидит поодаль, печатая что-то в телефоне. Как только они входят в помещение все тут же смотрят на них. – Ох, Сынмин, ты как раз вовремя, – произносит господин Ким, отвлекаясь от разговора. – Здравствуйте, – вежливо здоровается с владельцами дома, – Вовремя для чего? – Я снял дом на выходные за городом. Хотел отметить там День рождения с друзьями и знакомыми с работы, но Ханна подала чудную идею взять вас с собой. Все же впервые за такое количество времени сын приехал. Чан смущается и, чтобы никто не заметил покрасневшие щеки идет к сестре на другой конец комнаты. – Не сочтите за грубость, но... Причем тут я? – спрашивает Сынмин. – Это я предложила, – подает голос Ханна, помахтвая ладонью, – чтобы мне и Чану было не так скучно со стариками. – Ханна, следи за языком, – Чан дает ей легкий щелбан за грубость. – Я не поеду, господин Бан, спасибо за предложение. У меня дела. – Чего? А кто мне вчера жаловался, что хочет отдохнуть? А? – О, замолчи. У меня в отличие от тебя есть работа. – У меня тоже есть работа! Нарастающий спор останавливает госпожа Бан: – Тише, прошу! Сынмин, это всего на пару дней. И как мне кажется с Чаном тебе хотелось бы провести время как никому другому, вы же так хорошо дружили, разве нет? "Дружили," – грустно повторяет Чан сам себе. Правильно, что слово употреблено в прошедшем времени. Сейчас они друг для друга словно чужие люди и Бан не будет удивлен, если Сынмин откажется. – Ладно... Он ослышался? – Ура! Выходные с братиком и лучшим другом за городом! – видимо, нет... – И конечно же День рождения любимого папы, – Ханна быстро приближается к отцу и быстро чмокает его в щеку, сразу после чего весело напевая что-то себе под нос убегает на второй этаж. Дальше Чан ничего не помнит. Все звуки слышит, будто находится под водой. А все из-за паники, появившейся после осознания того, что Сынмин едет с ними. Сначала это звучит как бред наяву. А потом кажется, что это может быть очень хорошим шансом наконец-то поговорить по душам и расставить все точки. На следующий день мама будить очень рано и говорит собираться. Стоило проверить календарь, чтобы напомнить самому себе, что те самые выходные и, соответственно, День рождения отца так скоро. Чан дарит заранее подготовленный подарок и выходит на улицу, потому что торопят. С собой он успел взять только камеру и пару вещей сменной одежды. На вопрос почему они так рано едут все промолчали и ему оставалось стоять на утреннем холоде, дрожа от малейшего потока ветра. И только господин Ким, подошедший к нему, чтобы поздороваться объясняет причину столь раннего подъема. – Ехать довольно далеко, нужно по пути купить продукты, да и подготовить все к вечеру стоит успеть. А они – господин Ким и тетушка – едут с ними, чтобы помочь, и чтобы скучно не было. "Уже правда как одна семья," – думает Чан. Когда приходит время расходиться по машинам Чан начинает беспокоиться. Потому что Сынмин до сих пор не вышел. Он же не уговорил родителей остаться? – Где Сынмин? – Сказал, что поедет чуть позже, – просто ответила Ханна. – В смысле? – На своей машине, – подхватила диалог мама, закидывая свою сумку а салон автомобиля. – Чего?! – Что ты удивляешься? – Ханна рукой показала на авто, стоявшее рядом с машиной господина Ким. – Я не думал, что это его машина. В этом момент дома напротив и под рассерженный бубнеж тетушки на улицу выходить заспанный Сынмин. Жутко недовольный он проходит дальше, звеня ключами в руке. – Откуда у него машина? – Родители подарили на выпускной. Ты же с ним поедешь, да? – Чего? Ханна, с чего вдруг? В ответ девушка лишь невинно строит глазки и подталкивает брата пройти вперед. Он не сопротивляется. Сынмин о чем-то беседует со своей мамой, смеясь на ее фразы. Помнится, он прятал улыбку за ладонью раньше. Сейчас эта глупая привычка пропала. Чан засматривается и самому улыбнуться хочется. – Минни, ты же его возьмешь с собой? Он очень хочет. – Ханна! – Если очень хочет, то конечно возьмет, да, Сынмин? – говорит тетушка, похлопывая сына по плечу. Будто бы и не была рассержена мгновенье назад. Чан ожидает услышать отказ. Увидеть на чужом лице отвращение, чтобы просто уйти в машину родителей, как планировалось изначально. Но Сынмин пожимает плечами и кивает, соглашаясь. Лицо не меняется в выражении и негативные слова не летят в его сторону. Чан не понимает, что происходит, но в машину садится. Уже пора ехать. В салоне машины Сынмина пока холодно и парень спешит включить обогреватель. На руле, на месте логотипа авто, наклейка с персонажем из мультфильма. Точно работа Ханны, Сынмин не любитель таких мелочей. Чан усмехается, глядя на нее и тут же тушуется, когда его просят пристегнуться. Они едут в тишине до первого светофора. – Извини за это, – говорит Чан. – За что? – Я надоедаю. Ты не хочешь меня видеть и... Сынмин его перебивает в недовольном тоне: – Нет, все хорошо. Просто до сих пор не могу привыкнуть к тебе. И не знаю, как себя вести. Внезапная честность выбивает из колеи и Бан на мгновение теряет способность говорить. – Ты не должен много думать об этом. Веди себя как обычно, – Сынмин хмыкает и светофор меняет цвет. Теперь они могут ехать. – Могу поспрашивать? – Только если я тоже буду спрашивать в ответ. Справедливый обмен. – Ладно, – Чан улыбается, на душе стало как-то легче в момент, – ты закончил учебу? Начинает специально с нейтральных вопросов, чтобы не нагнетать. – Остался последний год. Сейчас подрабатываю репетитором, это немного утомляет... – Вау, – ответ, в целом, ожидаемый, – хорошо. – Мой вопрос. Ты работаешь? – Работал фотографом в одном не очень популярном журнале. Фотографировать моделей в душной студии, это очень тяжело и нервно. Мне надоело и я уволился. Пока не жалею. Чан сам не знает, как его туда занесло. Сердце всегда тянуло фотографировать окружение, природу, прохожих людей, в общем, все подряд, жизнь, а не бездушных кукол в странной одежде. Единственный плюс – хорошая зарплата. – Ты живешь не с родителями? – Снимаю квартиру, да. – Один? – спросил и тут же пожалел, мысленно ударяя себя по лбу. – Сейчас вообще-то моя очередь задавать вопросы, – напоминает Сынмин, щурясь, – когда ты уезжаешь? – Уже прогоняешь меня? – попытка пошутить. Но, неудачная – Сынмин тут же хмурится и Чан физически чувствует, как непринужденная атмосфера тяжелеет. – Нет, просто... Нет. Хочу узнать, сколько времени на то, чтобы отомстить тебе у меня есть. Я все это время чувствовал себя брошенной собакой, знаешь. – Ты опять об этом... Что ж, я могу сказать только то, что билет я еще не купил. Да и мне в таком случае нужно время, чтобы загладить свою вину, так? – Так. Они замолкают. Проходит несколько минут, перед тем, как Чан собирается с мыслями и продолжает диалог. – Кажется, моя очередь, да? – Да, задавай. – Вернусь к вопросу про квартиру. Живешь один? – все же ему интересно и как бы неловко не было, он все же узнает. – Не понимаю, ты хочешь, чтобы я тебя приютил? – Может быть? – Ладно, я не глупый. Живу один. У меня никого нет. – Понял... Не хочешь спросить меня? – Нет. Ты не из тех, кто оставил бы свою пару в другой стране на неопределенное время. Ты либо взял бы этого человека с собой, либо приехал бы лишь на пару дней, потому что расставание для тебя проходит очень болезненно, я прав? – Прав... – и это очень удивляет, – кстати, если хочешь знать, мне было очень тяжело уезжать отсюда. Правда. Расставаться с семьей и тобой в особенности. – Хватит. Я не хочу слушать о том, что было, ясно? Не хочу. – Сынмин. – Прекрати. – Мне жаль. – Не жаль тебе. Попробовал поцеловать прямо перед тем как уехать в другую страну, скрыться от проблемы, очень умно, хен. – Я не считаю это проблемой. Я винил себя за тупость долгое время, слышишь? Я даже не мог начать встречаться с кем-то, потому что чувствовал, что они не те, кто мне нужен. Кто же знал, что мимолетная влюбленность растянется на года, Сынмин? – Все, заткнись. Сынмин выкручивает громкость радио почти на максимум, давая понять, что диалог на этом завершен. Ситуация запуталась еще больше. Но теперь Чан знает, что творится в голове Сынмина. Он должен это исправить и хотя бы вернуть дружбу. Они останавливаются у супермаркета, ожидая, пока родители купят продукты. Самим им сказали, что помощь не требуется и они остались в машине. Сынмин говорит, что сходит купить воды (на самом деле, чтобы не оставаться один на один) и просит Чана подождать. Бан вылезает из салона, чтобы подышать воздухом и обдумать все произошедшее. – Как дела? – спрашивает Ханна, взявшаяся из ниоткуда. – Я все думаю, как вы изменились. Вы теперь для меня почти незнакомцы. Семь лет прошло. Может за выходные получится немного сблизиться? – Ты всегда был далек от нас. Но мы тебя не виним. Видимо, Сынмин ни разу не рассказывал ей об их посиделках, когда та пропадала у репетитора по фортепиано, иначе она сейчас бы не заявляла подобное. – Почему ты говоришь за двоих? – Потому что я знаю, что Сынмин такого же мнения. Круто, что ты хочешь узнать нас получше. Но лично мне немного неприятно. Я твоя родная сестра! – Зачем скинула меня на его плечи? И зачем предложила поехать? – Из-за тебя, разумеется. Из-за вас обоих. Родители всегда говорили, что вы как-то по-особенному близки. И, знаешь, трудно было не заметить твое трепетное отношение к нему... Чан очень удивляется. Он же правильно понял, о чем она сейчас говорит? – Стоп. Когда ты узнала? – Эм... Поняла где-то за год или два перед твоим переездом. А что? – Я идиот, – вымученно произносит парень. Если бы он понял, что чувствует что-то к Сынмину чуть раньше, то не было бы всех этих проблем сейчас. И, возможно, переезда с выпадением из жизни его семьи на семь лет. – Да, но Сынмин еще больший идиот в таком случае. Он не знает, что на это ответить. Да и если бы не, то просто не успел бы – вернулся Сынмин. Ханна тут же утягивает его в обсуждение каких-то локальных для них двоих тем. Так даже лучше. Остальную поездку Чан просто спит. Это хороший способ избежать диалога. Для приличия спрашивает у Сынмина не хочет ли тот, чтобы он сел за руль, но в ответ получает отказ. Загородный дом выглядит как любой типичный загородный дом из сериала. Лес, искусственное озеро и кресло-качели у входа. После поездки все очень устали и спешат разойтись по разным комнатам, чтобы часик провести наедине с собой и отдохнуть. Как оказывается, в доме четыре спальни. И Ханна, конечно же забирает себе отдельную, как единственная девушка (мамы не в счет). Когда Сынмин видит Чана в их совместной на эти два дня комнате, то просто его игнорирует, оставляет вещи и уходит. Чан находит себе место на улице, фотографируя окрестности и случайно попавшийся ему на глаза тетушку и сестру. Так он проводит время до обеда, совсем забывшись, о чем очень сожалеет, ведь собирался помочь маме. Та в ответ лишь убеждает его в том, что ничего плохого он не сделал. Не верить нет причин. Когда приезжают знакомые отца атмосфера становится более шумной, но веселой. Удивительно, как несколько человек могут все поменять. Отец напоказ нахваливает Чана перед коллегами, которых тот никогда не видел. Это продолжается какое-то время, пока ему не удаётся сбежать к более спокойным маме и тетушке. Сынмин оказывается рядом с ними, слушая их тихую беседу. Ханна где-то пропадает. Госпожа Ким начинает нести бред, когда становится ясно, что вино берет верх. – Мама, – с неким раздражением в голосе произносит Сынмин и забирает из чужих рук бокал. Чан чувствует дежавю. – Ты не умеешь пить. – А почему ты умеешь? Когда успел? Сынок, ты так быстро вырос... – Да, мам, пошли я уложу тебя. Папа, помоги мне, – господин Ким отвлекся от выслушивания активного монолога отца Чана и встал со своего места, чтобы перехватить женщину из рук сына. Он выглядит вполне трезвым, в отличие от супруги. – Я в состоянии идти сама! И не такая уж я пьяная. – Да, любимая, я верю. – Извините за это, – говорит Сынмин, когда тетушка скрывается на втором этаже. – Все хорошо, что ты! Я привыкла, – отвечает госпожа Бан, – она действительно еще не слишком пьяная, зря вы ее увели, люблю, когда она такая разговорчивая. – Да, но боюсь, другие гости могут не так понять. – Оу... А ты молодец, Сынмин. Женщина удаляется к мужу, оставляя Чана сидеть с Сынмином вдвоем. Немного неловко. – Прогуляемся? – спрашивает Сынмин, поднимаясь со своего места. Чан молча следует за ним. На улице прохладно и оба тут же жалеют, что вышли без верхней одежды. Вечером за городом очень здорово. Темная природа немного пугает, но одновременно с этим восхищает. Воздухом хочется дышать полной грудью. Кажется он еще более свежий, чем днем. Фоновый шум, создаваемый шелестом листьев и стрекотанием сверчков умиротворяет и отчего-то хочется остановиться на месте, растворяясь в звуках. Они идут молча, каждый думая о своем и останавливаются, когда тропинка обрывается. Фонарики здесь светят через один, словно сюда никто давно не приходил, чтобы проверить работают ли они. – Почему ты так злишься на меня? – задает вопрос Чан, когда они разворачиваются, чтобы пойти обратно. – Ты все еще не понял? – Нет, понял, я не об этом. Ты злишься... – он запнулся на мгновение, – как бы сформулировать... Злишься только из-за факта поцелуя и последующего расставания или... – Стой, перестань, – перебивает его Сынмин, хихикая. Отсмеявшись он начинает говорит и голос его звучит непривычно твердно, – я думаю, что злюсь больше на себя, чем на тебя. Все же я к тебе тогда первым потянулся. – Спасибо, что вспомнил это! Я думал, что сошел с ума. – Не только ты поддался чувствам. Я думал какое-то время о том, почему поцеловал тебя. Мне кажется, я влюбился? – голос на этих словах дрогнул и он остановился. – Не знаю подходит ли это слово. Влюбился в тебя в тот вечер. Чан молчит, всматриваясь в лицо напротив. Тень криво лежит на лице парня, создавая странные узоры, но это делает его еще более чудным. Бан улыбается и пересиливает желание коснуться чужого лица. – А я понял, что влюблен в тебя в тот вечер. У меня это как-то плавно шло, я даже не заметил. Ты тогда заплакал и мне стало так больно, что захотелось поцеловать тебя. Вот. – Извини. – Я думал, что это я должен извиняться. – Ты тоже должен! – внепно повышает голос, от чего Чан вздрагивает, – но и моя вина тут есть. Они вновь продолжают идти. Сейчас, после короткого диалога на сердце стало легче. Улыбка сама собой лезет на лицо. – Что ты имел ввиду, когда в машине сказал, что не мог начать с кем-то встречаться, потому что чувствовал, что тебе нужен кто-то другой? – Я всегда думал о тебе, – просто отвечает Бан, несмотря на смущение Сынмина от заданного самим собой вопроса, – думаю, больше от чувства вины. Я уже начал забывать, но когда увидел тебя меня снова переклинило и, кажется, я все еще что-то чувствую к тебе. В смысле влюбленности. – Оу. – Мне не нужен твой ответ. По крайней мере не сейчас, я не давлю. Так как я тут на неопределенное время... – он усмехнулся и вновь остановился, глядя на парня, – ты можешь как следует подумать, перед тем как снова подаришь мне печальный поцелуй в щеку на прощание. – Ох, нет, забудь, зачем ты это запомнил? Оба засмеялась. – Ты помнишь господина Чхве? – тут же переводит диалог Ким. – Тот дедушка с милой собачкой? – Да, он не так давно женился. – Что?! Ему сколько? Восемьдесят? Как так вышло? И какого черта он все еще живой? Тяжесть окончательно спадает с плеч и оставшийся вечер они проводят разговаривая обо всем подряд, как когда они были маленькими. Сынмин все такой же разговорчивый. Много размышляет о разных вещах, а Чан все так же взахлеб готов его слушать. Отец под утро отвлекает их от разговора и просит вызывать такси для гостей. Радует то, что все они – взрослые люди и не напились до потери сознания. Когда Чан заканчивает, то оказывается, что Сынмин уже ушел. Оставил его одного разбираться с такси и помогать маме убирать мусор. Находит его Бан спящим в их комнате. Вздыхая, он не находит решения лучше, чем лечь на соседнюю кровать и тоже попытаться поспать. Сквозь сон Чан чувствует, как на его бедра опускается что-то с приятной тяжестью. Обхватывает туловище с двух сторон, и нажимом трется о пах. Руки рефлекторно тянутся вверх, обводя контуры ног и останавливаясь на талии. Глаза разлипаются с удивительным трудом, но он не видит ничего, кроме расплывчатого темного пятна нависающего над ним. Пятно покачивается из стороны в сторону и пропадает из виду. Ухо внезапно отдает жаром и до ужаса знакомый голос говорит: – Ты все испортил. Повелся на чувства? А о моих подумал? Почему до сих пор думаешь обо мне? Не легче ли забыть и начать жить новой жизнью? Я так и сделал. А потом ты снова вернулся. – Ч-чего? – Заткнись. Сынмин выпрямляется. Теперь явно ясно, что это именно он – пятно приобрело ясно различимые очертания. Его руки ловко пробираются под футболку и начинают обводить сначала пресс, потом грудь. Чан пытается открыть рот, чтобы хоть что-то сказать, но не получается, также как и оторвать руки от талии. Сколько бы не эта сцена не возбуждала, пугает она намного больше. Сынмин пропадает также резко, как и появился. Чан резко садится на кровати, хватаясь за футболку. Грохот в груди пугающе отдавал в уши, глуша посторонние звуки и даже собственное дыхание. Но, помимо стука сердца, норовящего сломать ребра, в груди расплывались чувства волнения и смущения. Все, что только что произошло, было нереальным. И не могло быть правдой, сколько бы он об этом не желал. Сердце просто разрывалось от переизбытка ощущений. – Чан, все нормально? – внезапно послышался тихий голос со стороны. Не успел Чан открыть рот, чтобы ответить, перед ним, словно из воздуха, образовался взъерошенный и заспанный Сынмин. Теперь настоящий. По лицу было видно, как он встревожен внезапным пробуждением старшего. Неразборчивый успокаивающий шепот и трясущиеся от легкого испуга руки, которые с особым трепетом убирали с лица влажные кудри, не сразу помогли прийти в себя. Чан сидел на одном месте и задыхался от ужаса и перевозбуждения. Все ли с ним нормально? Да, все хорошо, просто приснился очень реалистичный непристойный сон, которого он совсем не ожидал. – Кошмар? – Наверное, я сам не понял. Хочу подышать воздухом. – Сейчас открою окно, – Ким поднимается с края чужой кровати, но не успевает никуда уйти, его ловко хватают за руку. – Не нужно. Хочу выйти на улицу. Чан почему-то думал, что в ответ получит отказ, но вместо этого ему бережно передают его одежду. Сынмин также берет свои вещи, аккуратно сложенные на стул и убегает. Перед тем как выйти Чан, немного помедлив хватает фотоаппарат и вешает на шею. Встречаются они уже на улице. Сынмин в теплой толстовке, слишком большой для него, а Чан в легком свитере, в котором и приехал. Часы на экране телефона показывают шесть сорок восемь. Они поспали всего пару часов. – Мы уезжаем сегодня? – спрашивает Чан. – Завтра. Мы две ночи тут, – это хорошо, есть возможность выспаться перед дорогой и еще один день провести на свежем воздухе. – Ты чем слушал, когда твои родители рассказывали то, что запланировали? – Я задумался. – Не ври, ты не умеешь думать. На Сынмине очки и его внешний вид сейчас до ужаса комфортный. Он не выглядит недовольным от внепланового пробуждения, но кажется, будто он вот-вот уснет стоя. Чан поднимает камеру, чтобы сделать пару снимков. – Боже, опять ты с фотоаппаратом? – Я без него не могу. – Знаю. Сынмин выражение лица не меняет и не позирует, но так даже лучше. Он настоящий. Скольких бы людей Чану не доводилось фотографировать, Сынмин – лучшая модель. – Я смотрю тебе уже лучше? – Немного. Почему решил со мной выйти? – Подумал, что ты можешь упасть или еще что-то в этом духе, кто тебя знает. Они садятся на качели. После ночного холода сидеть на них, все равно что на бетоне. Белая дымка тумана уже пропала, оставив за собой росу, которая тут же мочит ботинки. – Мне кажется я могу дать тебе досрочный ответ, – говорит Сынмин после недолгого молчания. – На что? – Ты сказал... Сказал, после своего "я все еще что-то чувствую к тебе", что тебе не нужен ответ и что ты не давишь, даешь подумать. Сердце пропускает удар. Он сказал это на эмоциях и не ожидая продолжения диалога в принципе. Но согласно кивает. Все же такое действительно было. – Мне кажется я тебя забыл. Потому что все то время, что мы общались ночью, я будто знакомился с кем-то новым, и не важно, что мы вспоминали общие моменты. – Понимаю, у меня такое же чувство. – Отлично! – Отлично? – не понял Чан. Сынмин встрепенулся и уселся так, чтобы смотреть ровно на Бана, сидящего напротив. Теперь он не выглядит сонным, загоревшись идеей. – Да, это очень хорошо. Мой досрочный ответ: это взаимно. – Я не понимаю ход твой мыслей, Минни, – уши от этой формы имени тут же краснеют. Иногда Кима заносит в размышлениях, но Чан никогда его не перебивает и не уточняет некоторые детали, сам себе додумывая их смысл. Сейчас уточнить необходимо. – Ты сказал, что у тебя есть ко мне чувства и попросил не торопиться с ответом. Мой досрочный ответ: это взаимно, – медленно проговорил он. – В каком смысле досрочный? – Я пока ничего не чувствую к тебе. Но это точно пройдет. Я уже влюблялся в тебя, влюблюсь еще раз. От этих слов Чан улыбается. Перед ним словно снова сидит тот мальчик, с которым он расстался семь лет назад, а не взрослый и самостоятельный парень. – Как ты можешь быть уверенным? А если нет? – Как же нет, если я уверен, что да! И раз тебе тоже кажется, что ты меня почти не знаешь, не будет ли это хорошим поводом заново знакомиться вдвоем? Помнится, Сынмин очень редко ошибался в чем-то. Значит ли это, что поводов не прыгнуть сейчас в неизвестность с головой нет? Очевидно, он тоже все еще влюблен, но не готов признавать это как самому себе, как и Чану. – Тем более, – голос становится чуть тише, – ты не признался в чувствах, как это должно быть. По правилам. Знаешь, каким дураком я себя считал, когда ты на мой вопрос ответил, что ты просто захотел меня поцеловать, а? И на прощание ты ничего не сказал... – Ты хотел услышать "я люблю тебя", – сам себе ответил на незаданный вопрос Чан. Он действительно идиот. В ответ прозвучало грустное согласное мычание. – Как думаешь, твои "чувства" достигнут когда-нибудь "люблю тебя"? От этих слов и от печального выражения лица Сынмина Бан тает и тянется ближе к его лицу, оставляя на чужих губах быстрый поцелуй. – Уже достигли, чудесный.