И он уверен.
Его вера не может пошатнуться.Frightening doubt.
10 февраля 2024 г. в 19:08
— И всё же, какие? — мямля и неслышно, с хрипотцой бормочет Пеклопёс, не видя ничего перед собою кроме пожирающей и чёрствой тьмы, застилающей все зрительные органы чувств.
Эта бездонная тьма, несоставляющая ничего цельного, помимо едкого, ядовитого и губительного газа, покрывающего, обволакивающего истощённое и задыхающееся тело на скрипучем, пыльном и кожаном диванчике. И светлого, как на ясную противоположность фальшивого лунного света, бьющего из маленького окна их небольшого, но на первый взгляд престижного, одноэтажного домика в глуби фабрики. А также внезапной, сыроватой прохлады, окутывающей и зажимающей со всех сторон в примитивную, простую ловушку. Шёлковое одеяло, свисающее с поверхности мебели не лежит на владельце, обоснованно имея причину того, что сам хозяин сейчас буквально не способен даже сдвинуться на миллиметр, беспомощно поглощая остатки смрадного воздуха, давным-давно отойдя от истеричного, маниакального смеха и странных побочек алого дыма, оставшись с болезненной слабостью.
Вдох. Выдох.
На самом деле, солнце-лидер должен был заснуть крепким и глубоким сном намного раньше. Он знает эту действительность с самого начала.
Окунуться в царство кошмарных сновидений ещё тогда, когда Кот-дремот только отворил слабо державшуюся на петле дверь, так и не пропустив свежего и чистого кислорода с другого помещения. "Нырнуть" в тошнотворную бессознательность и пустоту, что была ещё перед отбоем, до его прихода. В слепую, густую неизвестность, пугающая до непрекращающихся содроганий и внезапно возникающих судорог на месте с противоречиями. Но трезвость впоследствии смогла перейти дозволенную черту с вычерченной границей, позволяя себе оставаться в разуме дольше, чем фактически должна.
К глубочайшему несчастью.
И что выходит сейчас?
Выходит то, что Пеклопёс ныне теперь настырно, на грани слабого рассудка, неважно о чём конкретно расспрашивает своего безэмоционального друга обо всём, что возникнет в его пушистой макушке, получая в свою очередь лишь неловкое, продолжающееся молчание, беспокоясь и скрытно боясь ощутимую фиолетовую тушу рядом.
Расспрашивает, потому что в душе слишком тяжело. Ему необходимо хоть на миг отвлечься от боли, так как её шкала невыносимо-ужасно, плохо и тягостно превышает, притесняя всё больше.
Тягость, которую можно почувствовать в виде вязкого, отвратного комка в горле и зыбкой вибрации, скользящей по шерсти ознобом.
Оттого и непосредственно газ, который пагубно действует на недавно прибывавшие здоровые лёгкие и нервную часть головного мозга — днесь прожорливо, голодно и жадно съедает изнутри живые клетки, оставляя на их месте испорченные и чёрные пятна, официально завещая дурное недомогание.
Даже его сладкий, приторный аромат ванили, использующийся изначально для успокоения, расслабления и такового уменьшения стресса для детишек на заводе — в конечном счёте толстым слоем перечеркивается гадким запахом гнили, исходящим от впитавшегося и застланного тумана, что делает пронзительнее личную муку.
"Догдей" просто не может сосредоточить своё внимание на чём-то определённом, как не на "Кэтнапе". Ведь если лидер решится забросить нынешнее дело по спасению разума и перенаправит своё наблюдение на действительно что-то другое, то попросту с концами жалко и затравленно задохнётся, на следующее утро напугав всех друзей своей бездушной обездвиженностью, а с этой же обездвиженностью затаив и горькую обиду на самого близкого.
Так или иначе, методы сна, придуманные ночным знакомым — не действуют лечебным свойством никоим образом. Уже не действуют. Это стало вполне очевидно после третьего раза такого способа, в иной раз потерявший родной запах лаванды, обретя другой, точно чужой. После полного осмысления того, что лучше засыпать самим под страхом громких звуков, а не под сумасшедший трип и безграничные галлюцинации, в сопровождении с мелькающим известным силуэтом и незаметными следами.
Только сам Пёс не мог возразить против этого. Точнее, не успевал среагировать, чтобы высказать свою точку зрения, жестоко обрываясь на полуслове.
На утро же, из-за способности дарить второй шанс — давал поблажку, прощал, надеясь, что его поймут и перестанут совершать такие поступки без разрешения других, преимущественно не разрушая доверия лидера и специально не причиняя вреда.
Хотя в первое время, по правде, он сам был не прочь побыстрее уснуть, прося одолжение у Кэтнапа. Брал, не поняв ещё сути происходящего и последующие последствия. А осознав, намеревался поговорить с ним более серьёзно и по откровению, но шанса так и не выдавалось, ведь сам так называемый "друг" — вечно ускальзывал от него, большую часть времени уходя в запрятанное и личное местечко. Особенно это происходило в тот промежуток времени, когда Кот-дремот только начал вести себя до жути странно и непонятно, превратившись из нежного, впечатлительного и послушного Кота, с которым можно было обниматься сутки напролёт — в жуткое и не внушающее никакого доверия существо.
Нет той знакомой личности, знавший Пёс. Она пропала. От неё в прямом значении осталась одна пушистая оболочка, потерявшая в целом какую-либо дорогую ценность, не считая иногда его расслабенное состояние и, к удивительному замечанию, оставшись лишь в одной веще неизменным. Ему до сих пор и всё ещё нравилось наблюдать, насколько крепко спят его друзья, по сей день не растеряв эту привившуюся привычку, вместе с этим нагоняя неприветливого ужаса и отречения.
Слабый и скользкий скрип.
— Мёртвые, жёлтые ликорисы. — железно и холодно вдруг произносит Кот-дремот спустя долго длившуюся тишину, не отводя свои ярчайшие, светящиеся очи от насквозь бетонного пола, изучая давно заснувшие фигуры на ковре, затянуто протягивая каждый слог, совершенно не дёргаясь.
Догдей не может лицезреть даже силуэта. Слышит исключительно голос.
— ..Как они тебе могут нравятся? Приятель, я не понимаю. — приглушённо пришёптывает он, еле-еле мотая в знак неясности.
Кэтнап в последний раз сжигает своими чернейшими оболочками глаз шерстяное, разноцветное и покрытое узорами изделие, перед тем как медленно и неторопливо повернуть кошачью голову в сторону лежащего и ничего не видящего пса, разглядывая мучащееся туловище, непринуждённо заостряясь на светлых и пушных ногах с подушечками пальцев в форме солнца, всё ещё нескрытые под маленьким одеялом.
— Гниют. — с устоявшейся улыбкой проговаривает он зябко, пожирая ненасытным взором тёмную муть щенячьих глаз, взором становясь ярче и отпугивающе.
—..Что?
— Они гниют и разлагаются. — шире раскрывает свою чернильную лыбу Кот, не сводя пристального взгляда.
Лидер не понимает от слова совсем. Это несуразно.
—..Что здесь кра.. — остро заходится незапланированным кашлем Пеклопёс, несколько секунд корчась от спёртого, не выветренного пара, быстренько смаргивая слёзы. — Красивого.
Небольшая и неясная пауза, и вновь слышится кошачье хриплое аудио.
— Красота в остатках. Прототип подтвердил это.
Слегка опешив от услышанного, Пёс узнаёт знакомое имя, быстро поднимая рыжие брови от большей слепоты перед собою, чуть-чуть сжимая кулачки.
— Стой, Прототип? Ты снова его слу.. ?
— С-п-а-т-ь. — более приглушённо отрезает Кот-дремот, прерывая невысказанную реплику как и в прошлые разы, плавно повернувшись целиком всем телом к Догдею и осторожно придвинувшись
поближе, чтобы испустить мерзкий и красный газ прямо в мордочку напротив, наблюдая за замедляющимся дыханием, печальным хрипением и полной потери сознания с опустившимися бровями, покончив с чужими мучениями на эту ночь.
Тик. Так. Тик. Так.
[—С уверенностью можно сказать, что они оба имеют как сходства, так и контрасты. Ваниль, как и лаванда мягко пересекаются вместе, образовывая свежий запах. Запах, который чтобы унюхать, отныне нужно вложить не мало усилий. Усилия, тратящиеся в полный рабочий график, а не в этот несуществующий фонд, длящийся не пойми сколько.<~ Бубба.~>]
Убедившись, что все улыбающиеся создания в отключке и укрыты пуховыми простынями, Кот повторно проверяет время, взглянув на стрелки необычной формы часов, ровно показывающие полночь, усердно не переставая держать больную улыбку на своей морде. Чуть подождя, тот сразу, через несколько движений появляется прямо над недвигающимся и сонным напарником, вблизи сосредоточенно осматривая пушистые, жёлтые, воздушные щёки, тщательно отслеживая спящее лицо по животному повадку, копаясь в собственном непонимании.
Звяк.
Резко сощурив зрачки и загнанно почувствовав одышку с начавшимся речным потоком ужасных мыслей, кошачий сон ненарочно задевает посторонний предмет в виде покрывала, принимаясь неосознанно дрожать и переводить зрачками из стороны в сторону, в надежде прекратить навязчивость гадости. Посреди объёмного фиолетового пушка, где-то под рёбрами режется негативный аффект, рассекая острым ножом переполненные чувства, добавляя гнусной смутности, пытаясь забить в противовес нежелание Кота проявить агрессивность и взбучку эмоций для резни прямо сейчас, издевательски коробя внутренности.
Стараясь изо всех сил не поддаться голосам, Кэтнап даёт себе специальную и жалкую слабость, тем самым пробив баррикаду отвратительной думы и набрав побольше успокоения, лапами закрыв ушки. Чревато отмахнулся, прежде чем в последний раз, проведя взглядом по всей тихой комнате, переместился на другой край дивана, снова ничего не ощущая и не чувствуя, натягивая паршивую морду шире, думая об одних лишь жёлтых ликорисах.
Контроль Прототипа до конца не овладел им, но он упорно настигает своим назойливым призором во все щели. Потому с наступлением рассвета, Кот-дремот как можно раньше уходит к детям в приют, возобновляя образ заново, потихоньку и эффективно сходя с ума.
И опять боль.
Однако её нужно перетерпеть, так как он должен Прототипу.
И даже если сейчас Кот не способен совершить то, что требует Господин, то бесспорно сможет позже.
Тот на благославение обязан ему за спасение жизни.
Как и любовь к дурманящим цветам.(?)