Быстрая еда

— Ты справился. — Кладу трубку. На самом деле Хэ Тяню нет нужды отжимать красную кнопку на экране, Хэ Чэн на другом конце провода сделает это быстрее. Все, что он успевает заметить, это цифру: 0:04, перед тем как смартфон уходит в темную. Их диалоги выходят все короче, хотя на этот раз его даже похвалили. Где-то внутри, давно похороненный пятилетний мальчик ликует, но взрослый мозг душит эту эмоцию на корню, пятилетний мальчик совсем еще дурачок, который радуется совершенно неправильным вещам. Он откидывается на спинку водительского кресла, ослабляет галстук и достает смятую пачку, выуживая от туда сигарету — та надломанная, вторая тоже, но на третий раз ему везет и он наконец-то закуривает. Потребность в никотине заполняется словно заряд батареи, меняющий свой цвет с красного на зеленый. Хэ Тянь чувствует облегчение, и даже находит силы надрывно улыбнуться: наполнять себя тем, что фактически медленно и верно убивает, делая вид, что так и должно быть — в этом самообмане весь он. Ночная парковка безлюдна, только цветастые плоские лужи, отражающие неоновые огни, создают иллюзию хоть какой то жизни. У него был дерьмовый день, но по правде говоря: целый месяц выдался никудышним; а уж если совсем по честному, то все одиннадцать долгих месяцев были спущены в унитаз. Он же правильно посчитал?! Хэ Тянь делает вид, что задумался. Решение, что тогда казалось ему железобетонно правильным на деле оказывается нежизнеспособным. На часах глубокая ночь, и желание оказаться в собственной постели борется с желанием уснуть прямо на водительском. Хэ Тянь ненавидел эти моменты больше всего: в его студии сейчас темней, чем в самой нелюдимой подворотне, и дело отнюдь не в нехватке освещения. Просто именно там настигает слишком сильное желание предаваться жалости к себе, вспоминая, что когда-то было действительно хорошо, когда-то всё было правильно. В дерьмовые дни у Тяня даже появилась традиция: наполнять себя дерьмовой едой — для идеального баланса и внутренней гармонии с самим собой. Пятилетний мальчик настолько хочет спастись в собственных заблуждениях, что уверяет себя: он всегда любил быструю еду. До ближайшей забегаловки с известным логотипом он решает дойти пешком, проветриться, так сказать, воздухом подышать. После пятнадцатой сигареты это, конечно-же, имеет смысл. Сырая прохлада наполняет пространство улицы, как это бывает после дождя. Только душный запах пережаренного масла, доносящийся из небольшого окошка, перебивает природную свежесть. Опираясь на стену, обшитую дешевым цветным пластиком, Хэ Тянь быстро пролистывает ленту уведомлений — ничего важного. Парочка сосущихся подростков перед ним: забирает с прилавка большой бесцветный пакет, и два огромных стакана колы, не отрывая друг от друга губ и языков. Даже искушенный Хэ Тянь удивляется столь бурному пылу молодости и страсти. Влажные слюни отражаются в свете тусклого уличного фонаря: на юношеских щеках и подбородке. Выглядит это поистине омерзительно, Хэ Тянь конечно же завидует. Его поцелуи когда-то были такими же: мерзкими и искренними, стоило только выиграть в прятки у уличных камер. Молодежь с громким шуршанием разрывает упаковку, едва успевая отойти на полметра. До точки невозврата остается три, два, один: «Следующий» Хэ Тяню даже не нужно смотреть, чтобы понять: кто перед ним. Он определил это по голосу: слегка сиплому, по мальчишески грубому, до щемящей боли родному. Он делает шаг, и замечает, что сотрудник в черной форме на него не смотрит, прижимает плечом телефон к уху и шарит руками в кассовом аппарате. — Ты заебал, последний раз я твою жопу прикрываю, у меня блядь своя работа есть, — в трубку произносить недовольный менеджер, сквозь зубы, безуспешно стараясь звучать тише. О том, что перед Хэ Тянем стоит именно менеджер, он узнал из белого бейджика, зацепленного за нагрудный карман. Но бейдж очевидно пиздел, потому что на нем стояло имя лысого, чью жопу видимо и прикрывали. Тянь мог бы и дальше развивать мысль, что ему вообще не нравиться как это звучит, но не успевает, потому что работник, всё-таки, поднимает глаза на своего посетителя. Лаконичное: — «я перезвоню» и немая сцена. План Хэ Тяня наполнить себя дерьмом провалился, потому что нечто противоположное и фундаментальное наполняет трепыхающуюся мышцу за ребрами, распространяя саму жизнь по сосудам. Рыжий, застывший с наличкой в руках, отмирает спустя секунду: — Что будете заказывать? — А? — Хэ Тяня словно на лопатки в этот момент уложили. — Заказ делать будете? Если нет, тогда хорошего дня. Тянь решает не вдаваться в подробности того, насколько актуальным является пожелание хорошего дня в три часа ночи, и повинуясь словам действительно заказывает: — Один средний американо, большую картошку, чизбургер без лука и маленькую порцию наггетсов. — Пять минут ожидайте. Клиент наблюдает за каждым изгибом чужих рук, движения которых отточены до автоматизма. Рассматривает: как длинные бледные пальцы погружаются в тонкую латексную ткань черных перчаток. У Тяня есть такие же в бардачке, но совсем для других целей. Темная жидкость из кофе-машины с громким гулом направляется прямиком в стакан, оставляя мелкие брызги на ламинированном картоне. — Сахар? — Без сахара. Оба прекрасно знают о том, что это бесполезный вопрос. Не по наслышке, а по количеству рассветов, встреченных вместе. Последний раз солнце вставало для них почти год назад. — Корица? — менеджер явно издевался. — Не нужно. — Без корицы значит, — проговаривает Гуаньшань, забирая с хромированной подставки наполненный стаканчик. Осторожно придерживая тару за бумажные края, он набирает в рот побольше слюны: рывком сплевывая её в ароматный напиток. Убедившись, что клиент не разрывает с ним зрительный контакт, аккуратно накрывает емкость пластиковой крышкой. — Ваш кофе, — стакан со смешным звуком движется по столешнице в сторону покупателя. — Мне с трубочкой. — Да не вопрос, — Мо достает из гладкой стеклянной вазы черную соломинку, в индивидуальном целлофане и вставляет в отверстие крышки. — Готово. — Позже выпью, уберите в пакет, пусть настоится. Рыжий молчит и утвердительно кивает в знак солидарности. Берет крафтовый пакет «на вынос», ставит в него эксклюзивный американо с собственным ДНК и вновь обращаешься к парню: — Напомните, картошку вам большую или маленькую? — Большую. — Большую так большую, — Гуаньшань берет с раздачи открытую коробку с картошкой и переворачивает её «вверх тормашками». Таким образом: каждая нарезанная соломкой фри неизбежно оказалась на дне пакета. — Кетчуп, сырный соус? — Кетчуп. Маленький пластмассовый контейнер с томатным соусом: был вскрыт одним ловким движением и щедро вытряхнут на картошку. — Знаете, я тут подумал, что хочу еще сырный. — Без проблем, а хотите двойной? — Пожалуй можно. Сырный соус в комбо присоединился к кетчупу. Бургер менеджер подавал по системе: «собери сам», уверенно забрасывая в пакет: поджаристые булочки, хрустящий лист салата, говяжью котлету из сои, кусочек плавленного сыра, лук… — Я просил без… Но широкая ладонь Мо Гуаньшаня уже горстями отправляла кольца сырого лука к остальной части заказа. Овоща Мо не жалел. Резкий концентрированный запах эфирного сока быстро заполнил небольшое пространство. К горлу Хэ Тяня подступила тошнота. — Хватит, лука достаточно. — Мы не жадные, — рыжий, с непроницаемым видом забрасывает гигантскую и заключительную горсть репчатого овоща в пакет. Хэ Тянь поворачивается вбок, промаргивая подступившие слезы, прочищая горло. А когда вновь возвращает взгляд к работнику, то видит, что Гуаньшань стоит с черным маркером в руке: — Совсем забыл про пожелание. — Пожелание? — Да, пишем пожелания на стаканах, типа повышаем лояльность, все дела. Со стороны Хэ Тяня прозвучало лишь многозначительное: — Ммм. Рыжий раскрывает пакет, пока из луковой массы не появляется стакан с разлитыми жирными пятнами и ошметками соуса. Теперь на гладкой поверхности кофейной тары красуется ёмкое и совсем не лояльное: «пиздабол» — Нравится? — Мо Гуаньшань… — Заказ готов, — с этими словами в грудь Хэ Тяня влетел промасленный и воняющий луком пакет, вместе с последующим криком: — за счет заведения! Тянь успевает подать голос, прежде чем за ним закроется окно выдачи, двумя руками прижимая к сердцу халявный стрит-фуд: — Погоди! — Чё тебе?! — рыжий не смотрит на него, отводит глаза в сторону, стараясь изобразить безразличие. Но обильный блеск над нижним веком и раздутые ноздри выдают в работнике ночной смены душевный раздрай. — Наггетсы — Чё? — Наггетсы еще были. — А, ну да…были, — нейтральная фраза, звучащая как кипящая лава. Мо Гуаньшань сейчас действующий вулкан, который вот-вот окончательно извергнет из себя все, что успело накипеть. По крайней мере Хэ Тянь на это очень надеется. Едва уловимый поток ночного ветра и хрустящая жирная панировка врезаются в красивое лицо, как и ощутимый аромат поджаристой курицы. — В жопу себе их засунь! Спасибо за заказ и пиздуй нахуй! — пожелал клиенту Мо Гуаньшань, полностью пренебрегая программой лояльности. Плотно закрывая за собой оконную створку он был таков! Хэ Тянь, в заляпанной рубашке и крошками сухарей на носу был больше не в силах сдержать нервного смеха, закатывая голову прямиком в небо. Он бы наверное умер, если бы его обслужили «нормально», как всех посторонних. Как того, кто стал безразличен.

***

Черный автомобиль сливается с ночной улицей, раскачиваясь настолько ритмично, что у любого прохожего, распознавшего машину в темноте, не осталось бы сомнений, что именно происходит в его салоне. Но в ближайшем радиусе нет ни одного свидетеля, так что судить их некому. Кругом пустота. Внутри машины тоже, но двое стараются ее заполнить: друг другом. Потому что ничем другим брешь в груди не заткнуть, а тоску не унять. Одиночество, уже пустившее корни, травится и плавиться под кипящей массой. Вулкан взорвался, превращая атмосферу внутри салона в настоящее пекло. Хэ Тянь вбивается крепким стояком между бледных ягодиц, ебет так, как в последний раз, потому-что возможно так и есть. Он об этом не думает, он вообще забыл о том, что любит контроль и самообладание, сейчас он любит только Мо Гуаньшаня. Берёт — пока дают, как бы нелицеприятно не звучало. Гуаньшань одновременно трахается и исподтишка партнера пиздит. Ногой по пояснице, костяшками пальцев под лопатками, рвет смоляные волосы, сжимая в кулаки и целует, не брезгуя зубами, кусаясь как раздразненная кошка, опускаясь к подбородку и шее, вгрызаясь побольнее, напоминая о том, что он в этом мире существует. Чувства, как свет разбитый на спектры: он злиться, он обижен, он ощущает себя так правильно, отдаваясь своему человеку. Он безумно скучал. Дыхание тяжелое, похожее на вой, и хлесткий звук ударяющейся друг об друга плоти. В какой то момент, пот на спине рыжего становиться большим и скользким водянистым пятном на кожаной обивке. Каждая новая фрикция смещала его к краю сиденья. — Я сейчас пизданусь, погоди. Хэ Тянь не слышит его, прибывая в забвении, впервые за долгое время он делает то, что по настоящему хочет. Сквозь шумное сопение собственного дыхания и звяканье пряжки ремня на брюках, оставшихся болтаться где-то в ногах, он слышит свое имя: — Хэ Тянь, блядь, пожалуйста сядь, я сам заберусь на тебя! Пара нехитрых манипуляций и Мо Гуаньшань уже сидит сверху, ударяясь губами о губы, сжимая в ладонях скулы брюнета с такой силой, что было непонятно: хочет он их раздробить или отчаянно удержать момент. Но Хэ Тянь не жалуется — целует в ответ, затем трется носом о выбритый висок рыжего, пропитанный запахом его подработки. Водит ладонями по торсу: знакомыми движениями по знакомому рельефу, заново изучая то, что давно изучил. Задевает пальцами по соскам: у Гуаньшаня они всегда ощущались через-чур нежными. Губы выцеловывают острый угол челюсти, переходя на распаленную шею. В носу оседает прогорклость растительного жира, вместо привычного теплого и естественного запаха тела, который для Хэ Тяня был концентратом счастья. Но это такие мелочи, он широко проводит языком по коже: вдоль гортанных хрящей, затем смещаясь ближе к ключицам: туда где у Мо спрятаны крошечные веснушки. Пигмент на них едва заметный даже при дневном свете, поэтому об их существовании знают лишь избранные: сам Тянь, да мама рыжего. Влажные следы медленно покрывают молочную грудь, пока не доходят до ее центра. Тянь на секунду замирает, затем втягивает персиковую кожу. Чувствительный, намеренно растревоженный сосок: сворачивается и твердеет под влажным языком, так что член Гуаньшаня, зажатый между телами, начинает рефлекторно подергивать. Тяня хватает на несколько секунд, прежде чем жадно схватить зубами грудную мышцу, интенсивно прикусывая и оттягивая ореол, поочередно стимулируя напряженным языком. Рыжий даже зависает: с приподнятыми бедрами, и запрокинутой головой, издавая протяжное: «Ааах…» Видимо Хэ Тянь переборщил, он с трудом отдает себе отчет, отдаваясь моменту, растворяясь в человеке, без труда уничтожающим его рамки самоконтроля и одновременно заставляющим возводить самые жесткие. — Еще! Еще раз так сделай! — Мо Гуаньшань не сахарный, а Тянь успел об этом позабыть. Взимая к просьбе, Хэ вновь припадает к груди, занимая собственный рот приятным делом. Он чувствует, как болезненно спутываются волосы, в очередной раз наматываясь на чужие пальцы, но он не против, пока Мо Гуаньшаню это нужно. Рыжему хочется больше, его прикосновения отнюдь не нежные, они на максимум, на грани грубости. Хочется именно такой секс: яркий и неудобный, сводящий мышцы, чтобы потом еще несколько дней погружаться в воспоминания о том, как именно это происходило между ними. Движение таза немного замедляются, но становятся глубже, стимулируя простату с максимальным давлением. Не только для удовольствия, а для того, чтобы чувствовать его каждым нервом. Никто не старается отсрочить неизбежное: Мо крепко обхватывает руками чужие плечи, продолжая двигаться, чувствуя, как член внутри него достигает максимального размера — значит они оба близки. Хэ Тянь поддерживает партнера за поясницу, пока вторая рука остервенело рыжему отдрачивает. Постепенно смещаясь пальцами на гладкую головку, большим — продавливая уздечку. Замкнутое пространство не выдерживает размаха, а Хэ Тянь больше не в силах терпеть ограниченность в движении. Он меняет их позу, едва успев предупредить об этом вслух. Рыжий вновь оказывается на спине, чувствуя нетерпение Хэ Тяня внутри себя. Их наполовину стаскивает с сидения, пока оргазм выстреливает обильным залпом. Но главная ценность в том: что даже в тесном салоне спорткара, с обидами за пазухой — двое все равно могут прийти в это состояние вместе. Сперма пачкает кожу, бесконтрольно вытекая и смешиваясь с потом. Было бы неплохо спустить все на дорогую обшивку или еще лучше: Хэ Тяню на лицо, но крепкие руки слишком сильно прижимают его к себе. Главное наступает после: тело, получившее физическую разрядку, хоть и нуждалось в ней, но не первостепенно. Тело жаждало иного. Поэтому они обнимаются, слишком долго для того, что принято называть: «спонтанным перепихом». Размякшие и утратившие энергию — они выглядят небрежно, распластавшись на сидении длинными конечностями. В попытку отдышаться вмешивается внезапный щелчок латекса —свидетельствующий о том, что хозяин авто избавился от средства защиты. Мо зажмурился, боясь раскрыть глаза, потому что этот простой жест означает, что всё кончено, только вот насколько разрушительно это «всё»? Они ничего не говорят, спустя время сменив только позу: «на бочок». Светло-оранжевые радужки рассматривают затонированный люк на потолке, в который даже луна стеснялась заглядывать. Тишина затягивалась, а стыд и паника рыжего нарастала. Неуверенность в дальнейшем подкатывала удушливой волной. Он выжидает еще пару секунд, а затем все-таки решается: — Эй, Хэ Тянь, это всё меняет? Ответа не следует, и что-то внутри Мо рассыпается хрупким пеплом. Давящее чувство в носу и мешающий ком в горле — увеличиваются опухолью, и он уже не в силах этот рост подавить. Пока совсем не накрыло, он дает себе шанс «сохранить лицо»; В одних белых спортивных носках и с блестящей от смазки задницей — это, конечно же, имеет смысл. — Ладно, поебались — разбежались, я понял. Рыжий даже делает попытку встать, само собой безуспешную. Потому что его возвращают на исходную стальной хваткой, так, что нет сил даже на вздох. — Что ты там понял? не вздумай уходить вот так. — Я спросил тебя! — Ммм? А я думал, мне это приснилось… Тянь, мысленно пребывающий где угодно, только не в своей тачке, понимает, что пора возвращаться на землю. — Ой, не пизди давай…не хочешь от… — Мо Гуаньшань, и в чем твой вопрос? — голос его был уверенным и серьезным, словно это не он несколько минут назад кончал, громко мыча в мокрую шею. — Ты реально или прикидываешься? — Не прикидываюсь. — Ну и иди нахуй тогда, в идиота, блядь решил сыграть. — Тебя уволят? — Хэ меняет суть разговора резко и не по правилам: как разворот по двойной сплошной. — Я там даже не работаю. — Проблемы бу…— но закончить не успевает. — Похуй, хватит пиздеть об этом, — рыжий уже не скрывает своего раздражения и нервозности, бездумно теребя ногтями плотную кожаную обивку — как настоящий вандал. — Ничего это не меняет, — Тянь произносит с болезненным смешком. В этот момент замершая в ожидании сердечная мыщца, за бледной веснушчатой кожей и ребрами — перетирается в труху. Однако Тянь лежащего рядом нежно гладит: сначала жгучие волосы, затем переходя на ухо и массируя пальцами податливый хрящик с металлическим хеликсом. Наклоняется вплотную, мягко целуя в щеку, очерчивая скулы, уголки губ, морщину между бровей, сакрально: в лоб. Непоследовательно, но он любит каждую деталь на этом лице. Его движения трепетные, не оставляющие сомнений. Хэ Тянь пытается это донести: — Мое отношение к тебе неизменно! Затем шепчет на ухо то, что можно сказать лишь ему одному — единственному; что хочется кричать во всеуслышанье, но сейчас ни одна живая душа, кроме Мо Гуаньшаня, не должна этих слов услышать. Рыжий реагирует мгновенно: — Что б тебя! Ебанутая псина! Ты блядь, ни ответа ни привета от тебя, почти год молчания… а ты такое… мне…блядь. Вот так просто, сходу… — Вот так просто, — Тянь целует щеку, раскрасневшуюся: то ли от гнева, толи от трепетного признания. — Ты… — дыхание Гуаньшаня сбиваеться, а вместе с ним и возможность говорить. — Малыш Мо, послушай, я тогда сказал, что останавливать не стану, да я бы и не посмел. Семья слишком крепко схватила меня за яйца и никто мне не даст той свободы, которой я жажду. Я могу получить ее, только вместе с властью, поэтому мне нужно оставаться в обойме. Наивно было думать иначе. Ты и так все знаешь. Хотел бы соврать, но проще не будет, ближайшее время точно. Но я перед тобой такой, какой есть: по прежнему твой, хочу тебя до одури, хочу видеть тебя каждый день. — Каждый день, ага…пиздеж блядь, тебя неделями дома не было, — рыжего тригеррит воспоминаниями холодных ночных ожиданий и пугающей неизвестности. — Пока я не могу на это повлиять. Так что для начала ответь сам себе на вопрос: меняет это что-то или нет? Густая и тяжелая тишина вновь накрыла салон. Мо молчит, на этот раз настала его очередь. Под череп затекает тысяча пугающих мыслей, но он уже знает ответ. Он знал его еще тогда, когда последний раз хлопнул дверью на эмоциях, решив что с него хватит, когда потом почти год уверял себя, что поступил правильно, ведь Тянь даже не пытался с ним связаться. Знал, когда увидел его сегодня в идеально белой рубашке, со своей надоедливой прекрасно-неряшливой челкой, ниспадающей на усталую темноту под глазами. Говорят, что выбор есть всегда, но это только говорят. На самом деле у Мо Гуаньшаня выбора не было, эту вспышку он проебал где-то во временах средней школы. Обманывать не хорошо, а обманывать самого себя дело совсем неблагодарное. Он от этого устал. Поэтому разворачивается лицом к лицу, прижимается сильнее, до боли в подвздошных костях — если бы он мог, он бы забрал его — Хэ Тяня, под кожу; Но от переизбытка эмоций заряжает тому ладонью между лопаток. — Как же заебала эта твоя ебнутая семейка! — Как же ты прав. — Ну и че делать будем тогда…— Мо не хочет первым произносить это вслух. — Поехали домой. Рыжий выжидает театральную паузу, прежде чем ответить: — да и хуй с тобой. — Со мной, ты же убедился. — Тебе втащить? Тянь ржет, смотрит с бесконечным обожанием и целует в губы, пока они совсем рядом, теплые и влажные, податливые. Движения растянутые и неторопливые, никто не пытается втиснуться глубже в рот, как это было, когда они только влетели в салон, где одежда покинула тела раньше, чем они оказались на сиденье. Отстраняются друг от друга когда глухая тонировка начала отливать градиентной серостью, образованной первыми утренними лучами. Пора встречать рассвет.

***

В широком лобовом стекле отражаются знакомые силуэты высоток. Мо делает вид, что спит, но на деле переваривает и осознает произошедшее, морально готовиться вновь зайти в покинутую обитель. Он незаметно меняет положение, устраиваясь удобней, стараясь что бы маневр выглядел естественно. Прозрачный бутылек под ногами катиться с глухим пластиковым звуком. Мо смотрит вниз, его расстраивает не срач на прорезиненных ковриках, а его содержимое: смазка и пулеметная лента гандонов, наспех вытащенных из бардачка. — И как часто ты этим промышляешь? — Ты о чем? — Тянь в недоумении поворачивается к пассажиру. — Давно подсел на быструю еду? — Хм, я буквально готов отсосать тебе, за порцию чего-нибудь домашнего. — Пфф, иди нахуй. — Это тоже можно. — Блядь, ты реально нихрена не меняешься. Мо резко опирается затылком о подголовник кресла, разворачивается к водителю, смотрит пристально, с укором: — Ебливый ты кобель. — Как тебе тачка? — Че? — Машина эта нравится? Мо пытается догнать, к чему вопрос, который кажется сейчас неуместным. — Ну такое, видно, что стоит дохуя, только места маловато, я себе всю макушку отбил пока… Забей. — Ага, я бы себе тоже такую не взял, — улыбка на лице Тяня становится совсем ребяческой, создавая контраст с уставшим лицом. Заебанные люди не должны так улыбаться. — Так она че, не твоя? — Нет, тут нет ничего моего, это машина брата, ему тоже не зашла, предложил мне тест драйв. Признаться я не думал, что он будет настолько хорош. — Бля, просто помолчи! — Гуаньшань уткнулся лицом в широкие ладони, — ебанный стыд. — Ебанный стыд будет, если не отвезу её в химчистку, хотя… — Отвези, сегодня же. — Как скажешь. Рыжий подбирает серебристые блистеры и прозрачный бутылек, забрасывает в бардачок и закрывает дверцу с громким хлопком. Хэ Тянь съезжает с главной и заруливает в правый поворот. Солнечный свет ослепляет обоих, и продолжает настойчиво это делать, пока машина не погружается в прохладную темноту подземной парковки. Тянь убирает руки с руля и утыкается лицом в плечо рыжего. — Ну так что, погладишь своего верного пса?! И Мо протягивает к нему длинные худощавые пальцы, взлохмачивая гладкие черные пряди, зарываясь к корням, спускаясь к затылку, наслаждаясь знакомым ароматом цитрусово-мятного шампуня, не успевшего выветриться. Родной. — Дома по-любому мышь повесилась, да? — голос у рыжего чуть севший и по хорошему разомлевший от усталости, которая в кое-то веки была не в тягость. А у Хэ Тяня в очередной раз сбоит в ребрах от этого, общего: «дома» — Закажем что нибудь по быстрому, делов то. — Дохуя делов, переоденемся и сгоняем в магаз. — Пошли сейчас. — У тебя конча на брюках, умник. — А у тебя на футболке, но я ж не жалуюсь.

***

Они возвращаются из ближайшего круглосуточного с тремя огромными пакетами, широкими шагами пересекая придомовой парк, все еще хранивший в себе отголоски ночного ливня. Сквозь густые зеленые ветки пробивалось мягкое рассеянное свечение, отражаясь в плоских лужицах естественной оранжево-лимонной гладью. Через четверть часа они станут лишь испариной на раскаленной брусчатке. Тянь любуется на то, как рыжий в очередной раз рассматривает свою любимую белую футболку с упоротым принтом. Видно, что соскучился по оставленным в студии шмоткам. Хэ знает, что тот будет на него козлиться еще дня три, пока наконец не свыкнется с резкой сменой декораций и окончательно не успокоится. Мо тащит в руках сразу два пакета, не позволив сделать это Хэ Тяню. Его мышцы напряжены, купили они не мало, но принципиально пошли пешком. Тянь позволяет себе замедлить шаг и пропустить Гуаньшаня вперед. Рассматривая как переливаются золотом рыжие остроконечные пряди, Тянь испытывает какой-то забытый детский восторг, потому что от впереди идущего веет теплом и домом, где будут вкусно кормить и заставят мыть за собой посуду. — Малыш Мо, не устал? Уверен, что хочешь готовить?! — Тяню действительно важно, чтобы рыжий не прыгал выше головы, с его склонностью переусердствовать. Тем более после ночной смены в обрыгаловке и нервозного секса без подготовки. Рыжий тормозит и оборачивается, пытается почесать левую щеку о плечо, так как руки заняты. Разнервничался почему-то. — Да не, гонишь что ли…я ж люблю. — Ммм, дай как сюда, — Хэ подносит свободную ладонь к щеке и осторожно проводит ногтями, унимая беспокоивший Гуаньшаня зуд. Растревоженная кожа мигом краснеет под чужими пальцами, а Тянь уже прислоняет к ней ладонь. Он наклоняется вперед как можно ближе, потому что ранним выходным утром в парке совсем безлюдно, а деревья настолько густые, что ни одна камера на торце дома их не уличит. Даже член слегка привстает от вида, как Мо приоткрывает рот: обнажая влажную розовую слизистую. Тянь уверен, что реакция взаимна. Они почти касаются друг друга губами, выдыхая горячий воздух, который вот вот станет общим. Но их прерывают: нагло и неожиданно — звуком пивных бутылок в изумрудном стекле, ударяющихся об асфальт. Тара вроде бы целая, но атмосфера вдребезги. Вслед за светлым фильтрованным вылетает небольшая дыня, за ней вакуумные упаковки с сушеной рыбой, и далее по чеку. Рыжий закатывает глаза на лоб, чувствуя полное облегчение в левой руке. Он даже не удивляется, потому что сам доверил фасовать пакеты Тяню, хули с него взять?! С его умением закупаться продуктами, тот наверняка вспорол тонкий целлофан острым краем упаковки. Повезло, что хоть до дома почти дошли. Хэ смотрит виновато, разводит руки в стороны, как бы подтверждая: ну действительно, хули с меня взять?! — Я это… — Ничего не говори. Парни молча собирают продукты, тупо улыбаясь. Что тут ещё скажешь: вполне бытовая ситуация, с кем не бывает. Они слишком долго ждали этого утра, и в сущности нет ничего страшного в том, что оно заставляет тебя немного нагнуться и поползать на корточках.