Звездная пыль из любви

      Ночь опускалась на город темным шелковистым одеялом с россыпью блестящих звезд на просторном небосводе. Внутри леса из стеклянных высоток, украшенных горящими вывесками, этих ярких звезд совсем не было видно: сколько ни вглядывайся — разглядеть не сможешь. Они словно намеренно скрывались от любопытных глаз, не позволяя привлечь к себе слишком много внимания обычных людей.        Санзу, наплевав на недовольные взгляды прохожих и общепринятые нормы, иногда сам пытался найти едва заметный блеск среди остальных разноцветных огней города.         Зацепиться. Забрать себе. Не отпускать.        Однажды он нашел и позже с легкой горечью понял, что искал все это время в неправильном месте, а взор свой устремлял в противоположном направлении. В сторону каких-то неправильных, холодных космических тел на одну ночь с пустыми, не запоминающимися лицами и бессмысленными фразами.        Его путеводная звезда всегда была ближе, чем он думал, сейчас — находилась совсем рядом. Настолько, что иногда просто трудно было воспринять происходящее как реальность. Ему казалось это приятным сном, а все вокруг — миром, в который Санзу попал по ошибке.        Хоши спустилась к нему как редкое благословение по хрустальной лестнице, привнося в его жизнь обжигающее тепло. Горящая, живая, яркая. Такая, от которой в груди щемило сердце, а нутро приятно таяло под мягким взглядом ее глаз.        Янтарный оттенок этих глаз беспощадно приковал его к земле. Ощущался как клетка, выстроенная мастерами из ее твердой уверенности и абсолютной любви, что долгое время томилась без надобности в женском теле. Санзу запер сам себя в этой ловушке: шагнул внутрь, закрыл дверцу, а ключ вложил в ее руку, спрятав за длинными пальцами.        Хоши не отпускала его, но и сама не стремилась сбежать от ответственности: обратного пути уже не было. Ее с позором выгнали с небосвода, безжалостно отрекли от звезд, завалили дорогу домой тяжелыми булыжниками, которых было не поднять.        Но когда разум опьянен любовью, а сердце захвачено в тиски абсолютной привязанности, становится на все плевать. Здесь и сейчас были только Хоши и Харучие — их маленький союз, нерушимое счастье и отсутствие рациональных мыслей. Исключительно чувства: сладострастные, пылкие, неизведанные для обоих.        Они были из разных миров. Хоши прожила всю жизнь среди таких же звезд, светила ярко и завораживающе, обжигая взглядом в ответ каждого смотрящего. Гипнотизировала, заставляла восхищаться и покорно падать к ногам. Ей пророчили успешную карьеру — в спирали Млечного Пути она выделялась среди всех, бросалась в глаза, затмевая остальных.        Собственное счастье вскоре погубило ее. Когда Хоши потухла, никто не помог ей загореться заново. Вспоминали редко, а со временем и вовсе перестали упоминать ее имя, и она тихо, покорно ушла в темноту.        В темноте приходилось иногда зажигаться для тех, кто явно не мог оценить по достоинству красоту ее света. Все смотрели равнодушными глазами, не понимали былого восхищения к ней, а она давилась запахом сигаретного дыма и алкоголя. До глубочайшего омерзения, тошноты и горького вкуса потери былой жизни. Хоши медленно умирала внутри, стараясь изо всех сил поддерживать огонь — скорее еле дышащую искру — в своих хрупких руках.        — Делать фальшивую улыбку настолько счастливой — это действительно талант, — однажды Санзу сказал ей после ее великолепного перформанса, когда они столкнулись у служебного выхода его клуба.        — Талантливый человек талантлив во всем, полагаю? — Хоши снисходительно улыбнулась, глазами прослеживая за дымом его сигареты, который медленно растворялся в ночном воздухе.        — Но кажется вовсе несчастлив быть таковым, — ее растерянный взгляд вынудил его добавить, — Разве я не прав?        Она качнула головой в отрицании.        — Вы ничего не знаете обо мне.        — Но по твоему взгляду создается ощущение, что наоборот — знаю слишком много, — между ними воцарилась тягучая пауза, разрушенная бархатистым голосом. — Насколько было больно падать с высоты?         — Достаточно, — в голове промелькнули неприятные воспоминания. — Куда больнее осознавать, что больше не достигнешь зенита.        — Цикл жизни у всех одинаковый, — подмечает он равнодушно. — И все имеет свойство затухать.        — Я хочу светить, пока сама смерть не решит, что время истекло. Вы ведь знаете, что музыка вдохновляет? — губы расплылись в мечтательной улыбке. — Хочу быть как Данко, только вместо горящего сердца у меня завлекающий голос, который подскажет людям правильное направление. Верный путь.         Санзу невольно замер, взглянув на нее растерянным взглядом. Рука с сигаретой медленно опустилась вниз, когда Хоши в ответ посмотрела на него горящими несокрушимой уверенностью глазами. Он не успел осознать, что его самообладание перед ней испарилось подстать сигаретному дыму. Пришел в себя только после того, как его голос, не похожий на свой собственный, медленно прохрипел:       — И ты будешь.        Обещание. Надежда. Смысл.        Санзу задавал себе миллиард вопросов: зачем он тогда решил ей помочь? Что в ней было такого необычного, зацепляющего, от чего он тогда просто не прошел мимо?        Она не таила в себе никаких загадок, была как открытая книга: ее поведение оказалось предсказуемо, ее фразы звучали без тайного помысла, а взгляд янтарных глаз смотрел на него чуть иначе, чем остальные. С восхищением, надеждой и теплом — это было слишком непривычно.        — Говорят, когда звезда падает, нужно загадывать желание, — его дразнящий голос раздался над ее головой, пока Хоши пыталась встать с колен.        Это был единственный раз, когда он ей не помог и руку помощи не протянул.        — И каково твое желание?       — Поймать эту звезду.        — Плохо у тебя с реакцией в таком случае, — она мягко рассмеялась, заставляя Санзу нахмуриться. — Ты не словил меня.        Его взгляд проследил, как мягко двигалось ее тело в узком и облегающем бархатном платье цвета бордо. В нем Хоши смотрелась очень живописно — Санзу из последних сил заставил себя вернуть свой взгляд на ее бледноватое личико.        — Не успел, — без сожаления сказал он.        — Но ты даже не пытался, — ее пальцы аккуратно дотронулись до его впалой щеки, выпрашивая разрешение на касание. — Нужно держать руки всегда наготове.        Его пальцы сжали ее талию, притягивая ближе — все-таки разрешил спустя долгое время и себе, и ей утонуть в бурных, как океан, чувствах. Кончиком носа он провел по изгибу шеи, вдыхая сладкий аромат пудры, что обитал в ее гримерной комнате. Зарылся в курчавые волосы, томно шепча на ухо.        — Вот так?       Легкие опустели. Воздуха стало не хватать. У нее остались силы на еле заметный, но ощутимый кивок и вялое, но желанное объятие в ответ.         — Вот так.        Голос охрип, и Санзу замолчал. Его взгляд медленно рассмотрел каждую деталь ее лица — словно видел впервые — в глубине души восхищаясь искусством, что предстало перед ним.        Хоши еле выдержала его томный взгляд, по ощущениям — плавилась под палящим, безжалостным солнцем. Каждый атом трепетал, посылая вибрацию по всему телу. Все чувства вдруг обострились до предела, и женщина с горечью поняла, что этот момент продлится недолго.        Но как же желала она, чтобы это длилось бесконечно: ей не хватит и миллиард лет, чтобы полностью насладиться и вкусить атмосферу между ними, этот напряженный воздух, который искрится от нужды их тел слиться воедино.        У нее был страх, что произойдет аннигиляция — два совершенно противоположных человека из разных миров спровоцируют разрушение, которое снова прикует ее к грешной земле, встряхнет и даст болезненную оплеуху.        Харучие видел страх в ее глазах, но терпения в себе не находил. Больше не мог жить, не касаясь ее так, как желали его тело, душа и сердце. Хотелось смаковать ее вкус, исследовать ее тайные желания, спрятанные за серебряной вуалью прошлых страхов, и любить.        Любить-любить-любить.        Так, как никогда он этого не делал. Начинать нежно, заканчивать страстно, пробовать окунаться с головой и не желать вынырнуть — там будет слишком хорошо, он уверен.        Она была уже не звездой, она — нечто большее, важное, драгоценное.        Санзу сдавался, позволяя ей, как морской красавице из мифов, утащить себя на дно. Он готов был погибнуть, лишь бы вкусить сладость ее уст напоследок.        Все прежние поцелуи вдруг стали слишком детскими и невинными, когда Санзу обхватил ладонью ее подбородок, приподнимая вверх, и медленно провел кончиком языка по ее губам, предвкушая поцелуй. Легкая кислинка вишневого блеска вынудила Харучие издать тихий смешок, обдавая ее влажную губу горячим воздухом.        Она задрожала. Дыхание предательски сбилось. Внутренние органы горели.        Разомкнув губы, Хоши сама поддалась навстречу. Требовательно, нуждающееся, властно — так непривычно для нее, но удивительно приятно для Санзу. Он позволил ей слегка покусывать его губы, дрожащими пальчиками тонуть в розовых волосах и взять все под свой контроль.        Они не заметили, как мимо них прошли работники к служебному выходу, одаривая их сверлящим, неодобрительным взглядом — настолько было плевать. Плевать, что их руки бесстыдно лезли под одежду, а холодные пальцы с трепетом поглаживали разгоряченную кожу, словно касаясь углей.        Секунды растянулись в минуты, минуты — в часы, но все было мало. До одури не хватало касаний, поцелуев и их томных вздохов — Хоши мечтала начать все сначала, чтобы заново прочувствовать каждое мгновение; Санзу хотел поскорее оторваться от нее, потому что начинал терять самообладание. Снова.        В круговороте чувств, желаний и мечт они слились молекулярно в одно целое. Тот день стал отправной точкой, тот поцелуй — катализатором химической реакции между ними. Они не взорвались и не исчезли, сгорая в пламени страсти, скорее, наоборот — успокоились после пылкой вспышки, принимая себя и их судьбу, как данность.       Харучие стал ее новым небосводом: она нашла место в его сердце, нагло пуская цепкие корни в самое ядро, и захватила полностью. Вместе они создали новое, маленькое, не примечательное созвездие на собственном небе счастья — любовь.