Одно на двоих

      — Я не слышал, как ты вернулся, — комментирует с утра Юджи, проходя мимо дивана, на котором спал его старший брат. Тот спал всегда поверхностно, от любого шороха мог проснуться.       — Значит, дрых хорошо, — и всегда ворчал. — Отвали, я спать хочу.       Дальше разговор продолжать смысла не было. Но ответить было что. Грохот посуды на кухне, напор воды на максимуме, тихое шипение газа, стук ножа о доску и запах яичницы быстро поднимают Рёмена на ноги.       Он садится за стол и ждёт молчаливо, глаз с младшего на спускает, точно кот разморенный, и вилку в руках держит. За порцию завтрака не благодарит, на вопросы не отвечает и посылает за ответами на три известных буквы, однако про учёбу настойчиво спрашивает и молчание за ответ не принимает.       Юджи привык к такому брату. От него ответов не добьёшься, не про его ночные похождения, после которых приходит как другой человек, когда уставший, словно мешки тягал, когда раздражённый, а когда и вовсе избитый, как бродяга уличная. Сукуна от таких прогулок всегда отходил по несколько дней. Сидел дома, изредка выбираясь в магазин или на учёбу, что сопровождалось подколами Юджи, который в ответ получал ещё большую иголку, на что ответить уже был не в состоянии.       — Да не опоздаю я, — морщит нос Итадори. — Глаза разуй и на часы посмотри. Время — утро раннее. В отличие от некоторых, я учусь нормально и занятия не пропускаю.       — И правильно делаешь, — отвечает Рёмен, игнорируя возмущение. — Я тебя сегодня встречу после занятий. Пойдём погуляем. — Извиняется таким образом за ночное рандеву с кем бы то ни было, благодарит так за завтрак.       Никаких «спасибо» или «было вкусно», он это говорит очень редко. Не умеет, разучился. Тарелку ставит в раковину и, словно фокусник, из ниоткуда достаёт чупа-чупс, от которого Юджи уже даже не отказывается. Ещё папа, приходя домой, всегда держал в кармане парочку леденцов для мальчишек и трепал их по макушкам. Эту привычку перенял Сукуна, разве что дополнив конфетку купюрой. Он эти деньги всегда приносит после ночи или нескольких, когда пропадает и неожиданно заявляется на пороге дома. И Итадори бы разозлиться на эти деньги, но уже устал. Рёмен упёртый не меньше брата, всё же у них одна кровь на двоих.       «Заступайся за брата, Рёмен», — говорила мама в детстве, когда Итадори шёл в песочницу с ярым намерением восстановить справедливость. Рёмен тогда дулся много, но младшего обижать не давал, тумаки сам получал и утирал слёзы тоже сам, и свои, и брата.       «Юджи, сынок, не испытывай чужое терпение. Для тебя это может плохо кончиться», — повторял уже отец, пытаясь огородить от проблем столь упёртого, но чрезмерно любящего любую живность младшего ребёнка. Рёмен как-то сам справлялся: знал, что драться плохо, — так говорили воспитатели в садике и все вокруг, из раза в раз просматривая сцены в фильмах, где какие-то дяди избивали друг друга до полусмерти, — но интуитивно понимал, когда можно применить силу, и неважно ради чего. А вот Итадори рвался спасать всех, даже если мог проиграть. И спасать уже приходилось его.       С возрастом Рёмену пришлось учить Юджи драться, ведь старший далеко не всегда оказывался рядом. Каждый раз, видя лицо брата, у Сукуны сердце кровью обливается: шрам зарубцевался на губе как напоминание, что Юджи сам за себя постоять может, но только словами. Ещё лет в двенадцать, когда гормоны скакали во все стороны, Итадори нарвался на драку со старшими, что курили у школы. По его словам, они пропускали уроки и подрывали репутацию учителя, который их уже обыскался. Группа взъелась на мальца быстро, не успел тот и глазом моргнуть. Они его, правда, предупредили сначала, но это же Юджи, он остался и получил оплеуху; сперва одну, разбившую губу, затем вторую, при попытке защититься вместо очередной пощёчины или кулака под рёбра один из парней затушил сигарету об уголок его рта.       Парень тогда домой пришёл тихо совсем, даже взрослые не сразу заметили. Шмыгнул в комнату и спрятался. Реакции родителей он не боялся, однако расстраивался, что не смог походить на старшего и себя защитить. Сукуна тогда без колебаний решил перевестись к нему в класс. Родители настаивали, но мальчик наглядно дал понять, что ответ «нет» он не приемлет: за руку потащил сопротивляющегося Итадори в школу, согнал его соседа и уселся за парту, чтобы сидеть рядом с младшим братом. Учитель тогда родителям позвонил, рассадить их пытался и Рёмена отправить к себе в класс, на что братья вместе утроили маленький скандал в стенах класса. И их оставили в покое.       Держались они вместе до последнего звонка. Ходили в столовую вдвоём, все занятия выполняли вдвоём. Дружили с Мегуми и Нобарой вдвоём. Даже когда их рассаживали на контрольных, они получали одну оценку. И получали, когда пытались подменить друг друга после занятий. Учителя не отличали их розовых макушек совсем. Пока один из них не открывал рта.       Так они вдвоём друг у друга и остались.       Юджи после смерти родителей закрылся в себе. Папа тогда хотел отправиться с семьёй куда-то, сказал мальчикам, что это сюрприз, которого они ждали с самого утра, но так и не дождались. Дедушка пришёл к ним, ничего не объясняя, и положил два чупа-чупса перед ними. Сказал только, что теперь родителей рядом не будет. После полиция несколько раз приходила к ним, кто-то из органов опеки, чего ни младший, ни старший толком же не помнят. А затем они остались одни.       Сукуна не показывал своего настроения, только говорил меньше. Ходил всегда угрюмый, с дедом цапался страшно. Даже Итадори отхватил как-то раз, когда полез их разнимать со слезами на глазах. После этой ссоры Рёмен начал реже появляться в школе и дома. Юджи, светящийся как солнце, поник, как цветок без воды. И плакал много, стоило брату впервые принести леденец.       Денег не хватало, хоть дедушка им и помогал. Он не мог справиться с близнецами один, в его-то возрасте, и Сукуна тогда нашёл первую работу. Понемногу братья встали на ноги, а вместе с этим к конфетам добавились купюры, которые ходили из кармана в карман.       Юджи, часто пытающийся повторять за братом ещё с детства, тоже решил найти работу. Сначала таскал пустые бутылки, металлолом, позже нашёл вакансию грузчика и пропал из школы на неделю. Сукуна же взбесился не на шутку. Когда старший узнал о причинах и действиях брата, сломал стул в их общей комнате, оставил синяк на руке Юджи, схватив того за предплечье, и всучил деньги прямо за шиворот школьной рубашки. С тех пор Итадори долгое время отказывался от чужих денег, но под напором старшего этот бунт ни к чему не привёл. Выкинутые из кармана купюры оказывались в сумке, из сумки они кочевали в пенал и даже под чехол телефона. Иногда Юджи находил их в стиральной машине или среди страниц какого-нибудь учебника, но обязательно того, которым он воспользуется в ближайшие дни. Складируя их все до единой у брата под подушкой, парень не мог набраться смелости их рвать. В конце концов Рёмен изощрился и начал прятать купюры в леденцы. На этом моменте младший сдался.       А после Итадори расслабился. Учился спокойно, наслаждаясь жизнью, как мог, и за старшим приглядывать начал. Попытки вернуть Сукуну к учёбе ни к чему не приводили. Неожиданные появления брата в школе гласили только о том, что в скором времени Рёмен поменяет работу. До тех пор, пока Итадори не перестал понимать, куда пропадает старший, и не отстал от него.       Юджи дома часто засиживался и от скуки готовил много, с друзьями иногда виделся и приводил их к себе, за что от Рёмена необоснованно получал подзатыльники, в ответ начал тащить деньги из кармана брата, но всё равно, не находя себе места от такого поступка, оставлял жвачку мятную или зажигалку с сигаретами. Рёмена же такой расклад событий устраивал с самого начала. Устраивает до сих пор.       Теперь он на младшего рычит, когда тот пытается повторить какую-нибудь выходку, и всё по старой шарманке. Узнаёт, что школу прогулял, принеся в дом товар для продажи на местной платформе, за уши тягает и всю ночь из-за стола не выпускает, пока весь материал не то что от зубов не отскакивает, в глазах сонных не отпечатывается намертво. Разбуди — и отчитает как «Отче наш». Хотя сам учится якобы тоже, а на деле кое-как держится на плаву, чтобы не отчислиться, деньги чтобы зря не тратить, да прошедшие пару лет жалко на пару с теми же потраченными деньгами.       Поймёт, что ночью дверь ему никто не открывает, что дома пусто без предупреждения, и телефон младшему обрывает. Стоит узнать местоположение, и не дай бог это будет не чей-то из его друзей дом, в ближайшие полчаса Сукуна оказывается рядом. Нобара девчонка боевая, но даже она в такие моменты старается не перечить Рёмену, что игнорирует окружение и тащит брата домой. А вот Фушигуро удаётся ослабить пыл Сукуны. Они как-то подрались в какой-то подворотне. Мегуми не пожалел сил и сломал нос сопернику. Этим заслужил уважение. Благодаря этому теперь старший брат не бежит за младшим, как только второй исчезнет из его поля зрения.       Этим вечером Сукуна не появляется у ворот учебного заведения и даже не считает нужным оповестить Итадори.       Кричит всегда о своей заботе, о том, чтобы младший жизнь свою не угробил и не дай бог не подсел на вещества, чтобы учился прилежно и с кем попало не водился (по этой причине в соцсетях в друзьях у Итадори только проверенные люди и ещё парочка скрытых), а сам, уебок такой, пропускает все слова Юджи мимо ушей и пропадает снова.       Парню ночью спится откровенно плохо, хоть и пообещал себе, что плюнет не старшего и пусть тот хоть на пороге спит, как пёс бродячий, что не пустит в дом, заявись он часа в полпятого утра, заставив метаться в подозрениях, что умрёт где-то. Изобьют ведь так, что и мать родная не узнала бы, отговариваться потом будет, что сами нарвались, что котёнка мелкого защищал, которого в дом притащит, что девушку в подворотне зажали, и ведь врать будет, даже мускул на лице не дрогнет, и снова эта его конфета со спрятанной внутри купюрой.       И сценарий именно такой, каким Итадори его себе представил, с мелкими поправками. Утром входная дверь оказывается чем-то подпёртой. Это что-то — его брат, усевшийся прямо перед дверью, поскольку достучаться не смог. Сукуну тащат в квартиру и оставляют на пороге. Тот валится на пол и дрыхнет дальше. От него смердит за версту, и Юджи мечтает, чтобы это был запах разложения.

      По группе проходит слушок, что Итадори подрался с кем-то, что ввязался снова в какую-то потасовку, как в школьные времена. А парень слушает, интересуется, но молчит. Его спутали с кем-то, а он надеется, что не с его братом. Утром он приполз не просто пьяным, на щеке красовался уже опухший синяк, и, Юджи уверен, под футболкой ещё с десяток таких. Откровенно напиздел, что случайно, что не помнит, что на скутере навернулся, но проговаривается, что на кого-то наткнулся. Только большего не говорит.       И на следующий день та же история, вот только из дома Сукуна младшего не выпускает. На диване расползается лужей, к себе брата притягивает. Итадори приходится раны ему зализывать, зелёнкой мазать, пластыри клеить, и давит со злости на каждую посильнее. Не первый и не последний раз, знает точно, потому по дому разбросаны диски ватные, салфетки, спирт медицинский, когда-то даже иглы хирургические лежали, но Сукуна ими пользоваться не решался никогда, а Юджи их попросту боялся.       — Откуда? — Вопрос застывает в шуме улицы за открытым окном и равномерном тиканье секундной стрелки. Сукуна отвечать не торопится. Всё как всегда. Но Юджи как бы случайно проходится ногтём по порезу, на что почти получает ребром ладони в бок, и всё же настаивает, не отстаёт. Рёмен всячески старается не смотреть тому в глаза.       — Надеюсь, у тебя сегодня не было никаких контрольных. — И вопросы его точно так же настойчиво игнорирует. — Сходи завтра спроси преподавателей, как ты можешь отработать пропуски. Нехорошо будет, если...       Продолжить ему не дали. Младший усаживается перед братом на колени, в персиковую шевелюру рукой зарывается, на себя тянет и в глаза на тон светлее своих смотрит. Губы кривятся в желании высказать все свои предположения, но лишь глотает тихо, отпускает.       — Я уже не маленький, Рё.       Старший кивает, склоняя в заинтересованности голову.       — Не надо со мной сюсюкаться. Если бы не ты, я бы сейчас слушал очередную нудную лекцию об очередном преступнике. И я не из тех, — смеряет брата взглядом, — кого преподаватели не любят. Да и тебе бы не помешало появляться на занятиях. Твоё лицо знают только из-за меня. Уже даже не спрашивают, где ты шляешься.       — О, ну, раз ты говоришь, что лекция нудная, ты бы определённо пошёл бы куда-нибудь в заброшенный парк или замызганный закоулок кормить блохастых.       И в ответ его бьют ладонью в плечо, трясут за него же.       — Ты меня не слушаешь, Рёмен. Я устал от твоих ночных похождений. Ты появляешься посреди ночи весь избитый и раненный, вчера заявился пьяный и спал на пороге. И подобного рода сюрпризы для меня переросли в обыденность. — Итадори снова заглядывает в глаза и надеется услышать ответ. — Если ты не учишься, отчислись и найди нормальную работу, а не… — показывает на всего Сукуну, — это, не изводи себя.       Рёмен хмыкает и треплет по волосам брата. Достаёт из кармана леденец и уголки губ в лёгкой улыбке поднимает. Итадори даже не злится.       — Пару дней назад ты обещал где-то прогуляться и пропал, а после этого по группе до меня дошли слухи о моей причастности к какой-то уличной потасовке. Ты знаешь что-то об этом?       Рёмен в лице меняется. Конфету оставляет на диване и к окну подходит, молчит долго, почти закусывая сигаретой. Конечно, знает.       — Ю, ты сам сказал, что ты не маленький мальчик.       — Сказал, — в ответ кивают, продолжения ждут, возможно, уже догадываясь.       — Поэтому будь умницей и постарайся лишний раз один не гулять. Ты за себя постоять сможешь, я верю. — Рёмен разглядывает разведённые в непонимании и разочаровании руки. «Вляпался куда-то», — читает по сморщенному лбу. «Ты же сам себя угробишь, Рё», — видит в расползающихся в стороны губах и сведённых вместе бровях. — Но сделай, как я тебя прошу. Повторять не стану.       Хлопнувшая дверь указала на окончание диалога, оставив Сукуну смотреть в окно, в котором Итадори на лавочку сел и сам закурил. Закашливается, но терпит, вдыхает поглубже.       Юджи, столь прилежный, в детстве потакал брату во многом. Прятался за спину в драках и после приносил газировку или отдавал свой бутерброд. Родителей тогда мог ослушаться, но не брата. Потому что знал, что брат врать не станет, что говорит всегда серьёзно. Знал, потому что убеждался на личном опыте не раз. Убеждался, потому что Рёмен говорил только то, что нужно сделать, не объясняя ни причин, ни последствий. С возрастом поменялось ничего.       С того разговора Рёмен уже несколько дней находится дома, что даже как-то неприятно ощущается под кожей. Юджи ходит на занятия и возвращается не в пустую квартиру, а к брату. Они перекидываются в течение дня парой фраз, Сукуна лезет иногда не вовремя, щекочет или подножку ставит. Итадори отвечает не меньшим. Спит спокойно, но под ложечкой сосёт.       Рёмен получает сообщение, затем звонок, и снова Юджи просыпается от скрипа замочной скважины.              Итадори на следующий день домой возвращаться не хочется. Фушигуро с Нобарой заняты, но на сообщение пустить к себе переночевать соглашаются. Просто посидит на кровати тихо, как кот, шутит Юджи, мешать не будет, даже если тех дома не окажется. На такой случай у него уже имелся запасной третий ключ от их квартиры. И как у близкого человека, которому можно доверить дом, когда хозяев нет, и как у друга, попавшего в беду. Вторым сейчас Юджи себя и ощущал.       На выходе из метро он встречает двух высокий парней в масками на лицах. Ничего примечательного, казалось бы, многие здесь прикрывают лицо от солнца или из-за возникающей иногда гари, особенно иногородние, но что-то скребётся внутри неприятно: солнце садилось, а сообщения о гари не было уже как два месяца. Они идут в отдалении, но по маршруту Итадори след в след. Стоит окружению чуть рассосаться, они приближаются и одёргивают парня к стене, диалог начинают кулаком под рёбра.       — Тебя бы пришить как дворнягу вшивую, — шипит один, пока Юджи осел на землю, закашливаясь. Вцепился в чужую куртку, не отпускает и голову поднимает. Оглядывает их ошарашено.       — За что? — сипит и пинок получает, на колени падает. И подняться уже не дают, дёргая на волосы так, что искры сыплются. От натяжения слёзы в уголках собираются. Итадори обеими руками за чужую хватается. Сейчас бы закричать, но нож в опасной близости заткнуться заставляет. И людей, как назло, почему-то поблизости не оказывается. Второй парень, видно, смотрит, чтобы никто не прошёл.       — Ты погляди, уже не помнит ничего, — тянет вверх, Юджи кажется, грозясь оторвать голову от тела. — Не строй из себя овечку, сука. Где ты шлялся эти дни?       — Да подождите вы! Я правда не знаю, кто вы! — вскрикивает парень и воет протяжно. Затылок ноет неприятно, пульсирует, а в голове каша с каждой секундой становится всё более вязкой, тягучей, мешая воспринимать поступающую информацию. — Что я вам сделал?!       Обидчики на секунду застывают, переглядываясь. Видно, что не врёт, но кто его знает. Этот сосунок может лгать за милую душу, и даже уши не покраснеют.       — Сукуна, пацан, какого чёрта ты творишь? — спрашивает, удочку закидывает, а Итадори глаза, широко открытые, отводит. «Ты его не знаешь», — проносится в голове большими буквами. «Молчи», — отбивает сердце каждый удар.       — Я… не Сукуна. Я не знаю его. — Губы еле размыкаются и подрагивают, язык вместе с ними двигаться не хочет. Юджи сглатывает шумно, а язык сухой, взгляд из стороны в сторону мечет и молится, да только некому. Шкурой чувствует, что проебался. Затылком, кажется, уже окровавленным, ощущает, что досаду испытывают.       — Не пизди, малыш. — От парня отходят подальше и кидают в ноги смутно знакомый кусок ткани. — И будь хорошим мальчиком, отдай Сукуне. Это его.       О телефоне Итадори напоминают непрекращающиеся гудки. Голова от них трещит по швам. До друзей не дошёл, а те беспокоятся, в покое не оставляют, и неизвестно, кто из них вытащит бездыханное тело Юджи из гроба первым. Возможно даже, одновременно с противоположных сторон до него доберутся. Но короткое сообщение «Я пришёл домой» заставляет телефон замолчать.       Надо бы сходить к ним, принести чего-нибудь сладкого для Кугисаки, а Фушигуро предложить фильм посмотреть. В том случае, надеется, сможет загладить вину перед ними. Но это завтра. или послезавтра.       Юджи с дивана тяжело сползает, плетётся до кровати, потом до кухни и с разочарованием осознаёт, что дома снова пусто. С ночной прогулки Рёмен так и не возвращался, в очередной раз оставив брата один на один с собственными тараканами.       Младший даже не задумывается о местонахождении Сукуны. Его больше интересует, что же он там делает. Тем куском ткани оказался рукав куртки Рёмена, которую Итадори не видел уже долгое время. Судя по всему, как раз по причине того, что зацепился за что-то или подрался с кем-то. Да, точно подрался. Ткань испачкана в грязи и крови, и не факт, что кровь чужая. Чужим оказался пакетик с порошком.       Его надежды на благоразумность Рёмена с самого начала были беспочвенны. Он понимал, знал, но...              Юджи от нервов снова нездоровится, Юджи не отсвечивать и учиться пытается. Но его замечают, шушукаются в стороне. Даже ребята в группе, казалось, сдружившиеся с ним, отдалились. Следом за Итадори словно тень мазутная крадётся.       Люди алчные, люди завистливые, люди до ноющих рёбер пугливые. Люди любят издеваться над слабыми, о чём Итадори на собственной шкуре убедился ещё в детстве, получив шрам где-то на руке от старшего, когда приходилось бегать и выполнять поручения вместо Рёмена и получать двукратно, ведь шлепки и щелбаны передавались по очереди. Старший получал от отца или матери, а младший — от старшего. Со временем всё изменилось, конечно, что-то вошло в привычку, но люди другие, кажется, стали более жестокими.       Юджи лежит на земле в потрёпанной куртке и руками голову прикрывает. Корчится, получив пинок по рёбрам со спины и старается не ныть от боли, не выгибаться в обратную сторону как зверь затравленный, чтобы нежное брюхо не открыть нападающему. Хватает за ногу неудачливого и валит на землю. Колотит что есть мочи, как Сукуна учил и сам же получал. Нос у бедняги останется кривой, зубы лечить придётся, и хотелось бы ещё ухо дёрнуть, но за руки тянут и в коленно-преклонную ставят. Подняться не дают, под колени бьют и, кажется, без волос оставить норовят — так тянут, что искры в глазах сверкают. А затем бьют под дых.       Собравшаяся кругом группа гогочет, что-то о мести плетёт и про брата заикается. Знают его, помнят. Такого, как он, просто так из головы не выкинуть. Но чёткости образа уже не осталось.       — У меня брат тоже есть, и он уж очень много говорил про розовую макушку с хорошей юридической базой, — тянет парень, схватив Юджи за щёки, норовя расцарапать кожу ногтями. — Приглянулся ему, видите ли. А теперь лежит от передоза, сука ты подзаборная. Какого хрена с ним это произошло?!       Итадори этот цирк напоминает школьные годы, только тогда розовых макушек было две, а сейчас одна. Парень не отвечает, молчит, понимает, что бесполезно, что «собеседники» будут не рады любому его ответу.       Тишине они тоже не рады.       — Да и за забором ты явно посговорчивее будешь, не так ли? Шлюха ты, Юджи.       Младший зубы сжимает и пытается не вслушиваться в звон, проглотить тошнотворный ком, не вырвать на чужие ботинки, хочет головой тряхнуть, чтобы влажные пряди со лба убрать и натяжение на затылке. А потом снова удар, уже под ребра. Колкий, чёткий, ровно меж рёбер, и внутренности нарушу.       Окружение смеётся и отскакивает в сторону, как в подворотне, лишь бы на замызганные кеды рвота не попала. А парень падает, хорошо, что не лицом в неё же. На руки опирается и на бок заваливается.       И соображает, что тихо стало, не сразу. Сперва зрение фокусируется на знакомой раздолбанной плитке, на кривой раме цокольного этажа, только после вдалеке видит палец, указывающий на него, и мать, оттаскивающего ребёнка подальше в страхе, пьянчуга малолетний валяется или, того хуже, наркоман. Ветер неприятно холодит чувствительную разодранную кожу на предплечьях,под кости заползает, даже себя коснуться нереально, ведь током насквозь прошибет.       И до дома добирается с заходящим солнцем. Его ожидаемо встречает тишина. Но сил зайти дальше коридора не хватает. Валится на пол, обнимает портфель и хнычет сначала, закусив губу, стараясь звуков не издавать, голову запрокидывает, сильный ведь, как старший учил, он не ревёт, времени на это нет, на драки не нарывается и только мирно живёт, но больно где-то внутри. То живое, что так бережно старшим на цепи охраняется, — охраняется ли? — колет нещадно, совсем без жалости, слёзы беспомощно лить заставляет.       Сукуна спустя время появляется. Видит расслабленную грязную тушку на полу и трясёт в отвращении. Подмечает расползающиеся по телу гематомы, корки рваные, совсем свежие и только в самом конце лицо опухшее. Его Итадори обнимает крепко и снова в слёзы. Мычит что-то неразборчиво, пока Рёмен в ванную тащит, чтобы хоть умылся и успокоился, но за него мёртвой хваткой цепляются, не отпускают, к себе тянут. Ответа требуют.       — Я не хочу знать, где ты работаешь. — Голос надрывается, шепчет еле-еле. — Мне это не надо. Мне хватает видеть, как ты пропадаешь из дома ночами, возвращаешься под утро. — И губу закусывает, снова сгибаясь. На ногу опереться не может, в бок отдаёт острой болью. — Я же прекрасно знаю, что ты работаешь нелегально. Что жизнью рискуешь. Думаешь, я не вижу?       Младшего косит, и он под собственным весом на стену заваливается. Сукуна его под руку берёт, выслушивая поскуливания, обещая себе, что найдёт этих тварей, да только одной из них себя считает. И молчит. Не отвечает. Из рюкзака Юджи спирт достаёт и раны обрабатывает, усадив того на стул. В глаза заглядывает, по щеке легонько пальцем ведёт и виновато улыбается.       — Я не могу, — единственное, что из себя Рёмен выдавливает.       — Пожалуйста, Рёмен, — вздыхает судорожно. — Ты в своих похождениях натурально проебался. — И уже прислушаться заставляет сильнее. — Ты куда-то дилером устроился, причём на побегушках, не так ли? Где та куртка… бомбер. Ты её всегда таскал, а последние недели две или месяц я её и дома не вижу.       В ответ глаза ожидаемо в задумчивости отводят.       — Оставил на работе. Замарал. — Ответ недвусмысленный, простой, первое, что пришло Рёмену в голову.       — А если я скажу, что несколько дней назад ко мне прицепились парни? Укутанные как черти, подумали, что ты это я, представляешь? — Итадори находит свой рассказ забавным, смеётся легко и шипит от боли. — Мы так мило поговорили, что у меня голова до сих пор болит.       — Ю, хватит, — останавливает младшего Сукуна, поглаживая по руке, а самого мелко потряхивает, Итадори чувствует. — Я разберусь и с этими парнями, и с сегодняшними. Просто потерпи немного.       — А если не потерплю?! — вскрикивает и оседает тут же, руку чужую сбрасывает, своими машет в стороны. — Рёмен, они мне притащили рукав твоей куртки! Рукав, разодранный в хлам! И вместе с ним вещества какие-то! Вот так мы и попали в комедию, где два брата-акробата, один белый, другой серый, да?! Они мне наркоту притащили, Рёмен! Я не успел подумать, что ты сдох в канаве только потому, что они попросили передать тебе это. А если бы ты и вправду умер? Хотя, может, моя жизнь была бы тогда легче. Мне сегодня за тебя предъявляли, что кто-то там от передозировки в камышах валялся! Ты понимаешь, что ты нас обоих гробишь?! Это тебя пока не поймали, это тебя пока твои же не сдали! Ты же, чёрт тебя дери, определённо шестёрка! На кой чёрт я тут учусь, если всё равно не смогу ничего с этим поделать, как только прознают, что мой кровный брат нюхается с кем-то в подворотнях города?! Может, мне с тобой пойти? Тоже наркоту продавать или даже самому колоться? Как насчёт начать с того, что теперь у нас в доме валяется?       Смотрит зверем разъярённым, на плечи чужие с силой давит, лёгкие с трудом воздухом наполняет и чувствует, как щека горит.       Рёмен не привык сдерживаться, хоть с возрастом спокойнее стал, руки просто так налево и направо не распускал, а брата и вовсе не трогал, но остудить горячую кровь мог. А после конфетку в руки совал.       — Итадори, пропусти пару дней, ну, или неделю. Тебе надо успокоиться и прийти в себя. — Чужую голову на своё плечо кладёт и прижимает крепко. — Я тебя услышал. И постараюсь исправить то, что наворотил.       И Итадори верит. Брату доверяет, хоть и понимает, что ничего не изменится. Знает, что доведёт дело до конца. Да, будет больно, да, не ему одному, но постарается сберечь оставшееся. Только оставшееся.       Юджи несколько дней по настоянию Сукуны всё же пропускает. Тело всё ломит, и ходить тяжело. Хочется вывернуться наизнанку, чтобы не ныло, но остаётся только терпеть. Утром завтрак уже готов и почти в постели, но Итадори рано просыпается, застаёт Рёмена за готовкой. Тот хмурится, в своих мыслях находится, и Юджи кажется знает, о чём тот думает.       Поэтому не удивляется, когда Сукуна ещё через пару дней пропадает. Всё возвращается на круги своя. Рёмен на ночь уходит, трубку не берёт и на сообщения не отвечает тоже. Только квартира стала почище. Доза в пакете с кухни пропала, пропали некоторые вещи Рёмена. Пропал сам Рёмен.       Итадори его уже с неделю не видит. Сообщения «Какой чупа-чупс хочешь пососать?» несколько дней назад хватило, чтобы сейчас не беспокоиться о брате. Удивление вызывает его появление. На столе разбросаны леденцы, обёрнутые в бумажки, а некоторые в купюры, как маленькие букеты. На диване лежит Сукуна, хотя Юджи признал его не сразу. Волосы перекрашены в чёрный, лицо тоже всё в чёрном. Младший разглядывает брата, внимательно за ним наблюдающего. Цвет совсем свежий, буквально вчерашний, а метки уже покрываются корками. Итадори слабо касается их, будто стереть пытается. Себе соврёт, если скажет, что выглядит некрасиво, но поверить в такой шаг всё равно не с первой попытки получается.       — Я в этом дерьме уже давно, — первым начинает диалог Сукуна. — И не хочу, чтобы ты из-за меня страдал.       — Но зачем… Ты же мог уйти оттуда, пока не поздно.       — Слишком давно, Итадори. Ты верно тогда сказал, что я всего лишь шестёрка. Теперь можешь спокойно доучиться и не бояться о своей репутации. — Рёмен хлопает брата по плечу, одну конфетку забирает, фокус показывает, как вместо правой руки сладость за ухом оказывается, и к выходу направляется. — Мы будем с тобой видеться, не волнуйся, но здесь ты теперь живёшь один. Как у меня дела, ты всегда сможешь узнать и не волноваться.       Ответить не разрешает. Палец к губам прикладывает. Юджи же отворачивается и в комнату уходит. Если сделать вид, что не прощались или вовсе не виделись, всё так и будем, верно же?       Но хлопок всё равно слышит, как ни старайся.              Сукуна прав оказывается, что Юджи узнает, даже стараться не придётся. Этим же вечером в новостях крутят репортаж о наркопритоне, в котором нашли с десяток людей, если их так ещё можно назвать. Кто за всем этим делом стоял, было неизвестно, разве что стены исписаны смутно знакомыми метками, которым полиция значения не придала. Следующим утром в почтовом ящике Итадори находит лист с размашистым письмом.       «Как тебе вчерашний репортаж? Это были наши… конкуренты. Обратил внимание на стены? Эти знаки будут там, где появляюсь я. И можешь после юридического пойти в полицию. У тебя будет больше информации, чем у копов, а я тебе буду помогать по этому сторону.       Надеюсь, ты сможешь постоять за себя без меня».