Осколки потерянной совести

      Мэттью бережно сжимает её белоснежную талию и невесомо целует в плечо под аккомпанемент судорожного выдоха. Она не хрустальная — не разобьётся; но каждый раз он едва весомо касается, мысленно сравнивая её с божеством. Хотя и это кажется ему кощунством — своей красотой она бы переплюнула любую скульптуру Афродиты.       Её кожа бархатная, а тело аномально чистое, родинки можно пересчитать по пальцам. И Мэттью, поддаваясь вдохновению, жаждет наполнить её непорочный холст жизнью, яркими красками — под стать её душе.       Она спорит, противится, но слишком его любит. Позволяет. И в этот момент Мэттью чувствует себя самым счастливым человеком на свете.       Он трепетно, с неровным стуком сердца и восхищением в глазах рисует на её теле. Она — холст, узоры — осколки прошлого.       Она надрывно стонет, и Мэттью не может насытиться еë голосом, хочет слышать ещë и ещë. Эйфория ударяет голову, и Мэттью захлëбывается ею как наркотиком.       Он из последних сил дрожащими руками выводит уроборос, ощущая спад эмоций. И понимает: ничто больше не прерывает тишину, кроме его дыхания.       И лишь тогда Мэттью откладывает окровавленный нож и осторожно вытирает алые подтёки на умирающей белоснежной коже.