винные грани – грани вины

      — У тебя такие интересные глаза...       Рука сама по себе потянулась к чужому лицу, но встретила мягкое сопротивление. Ладонь легла чуть ниже, на шею. Девушка охнула, почувствовав покалывание на кончиках пальцев, будто разряд тока пробежался по ним. Она отдёрнула руку, осматривая её. Интересные глаза пристально следили за каждым её движением, ловили любую эмоцию и впитывали, анализируя. Её жесты говорили о том, что она настроена решительно, также об этом говорило и то, что она открыто смотрела в глаза. Многие отворачивались спустя пару мгновений, так как глаза саламандры необычайно проницательны.       Некоторые огненные саламандры даже владеют гипнозом, но Ливио не из их числа. Он всего лишь понял одну простую вещь: если человеку дать понять, что ты недоступен, большинство хотя бы попытается тебя добиться. У этой схемы тысяча и один нюанс, но Ливио научился достаточно быстро определять, какие нюансы подходят тому или иному человеку.       — Жжётся?       — Да. Почему-то, – девушка снова заглянула ему в глаза. Она готова была сейчас отдать руку на отсечение, что белые тонкие круги в его чёрных глазах вдруг сузились.       — Здесь жарко.       Ливио просто пожал плечами и непозволительно медленно скинул с этих самых плеч пиджак. Чужие глаза жадно проследили за этим действием. Девушка сама не поняла, почему во рту резко пересохло. Вернее, конечно, она догадывалась, но это так странно ощущать с человеком, которого знаешь от силы час...       Да и этот парень даже не назвал своё имя. Как-то совсем не по-человечески выходит.       А Ливио ощутил прилив энергии. Это можно сравнить с ощущением, когда ты проснулся в выходной день и понял, что, наконец, выспался. Раз уж он получил, что хотел, можно вильнуть хвостом.       О да, как же он обожает игру слов.       — Стой, мне кажется, или сзади тебя Виктор?       — Виктор? – девушка инстинктивно обернулась. Но никакого Виктора она не знала, – какой Виктор?       Но разговаривать уже было не с кем – стул рядом пустовал. Пиджака на нём тоже не оказалось. Парень испарился словно по волшебству. У Софии даже не осталось сил удивиться. Она просто обратилась к бармену с просьбой повторить заказ.       Было стойкое ощущение, будто у неё отсосали чуть-чуть сил. Или же совсем не чуть-чуть.       Бывает такое, что человек, влюбляясь во что-то, или даже просто испытывая восхищение, становится сильнее. Им движет любовь, поэтому он становится почти непобедимым. В нём пылает огонь обожания. Этим огнём и подпитываются огненные саламандры. Они взращивают эту любовь, наполняя человека вдохновением, а затем выдирают любовь с корнем, оставляя внутри болезненную пустоту.       София вышла из бара со странным ощущением пустоты внутри. Она шла в это заведение с чётким намерением, однако сейчас была не в состоянии вспомнить его суть. Ещё и руку, которой она потянулась к щеке незнакомого парня, вдруг начало жечь с удвоенной силой.

***

      Мама всегда говорила, что Ливио красив. Говорила она это обычно стоя за его спиной, пока он поправлял кудри, глядя в зеркало. Она никогда не делала акцент на том, что он должен вызывать восхищение. Она уверенным тоном вещала об этом, словно это само собой разумеющееся, и Ливио не нужно изворачиваться, чтобы добиться внимания. Отец, проходящий мимо, лишь поддакивал и тоже заглядывал в зеркало, поправляя смольные усы.       Ливио никогда не считал себя излишне особенным. Он не был избалованным ребёнком. Любовью избаловать ребёнка невозможно, лишь помочь ему вырасти уверенным в себе человеком. А гордость за сына вовсе не означает полное отсутствие наказаний за проступки. Навскидку парень и не вспомнит, когда косячил, ведь, как бы банально ни звучало, он рос хорошим мальчиком. Шкодничать совсем не хотелось. Но однажды он не захотел общаться с дочкой родительских друзей и даже обозвал её. Правда, он уже не вспомнит, как именно оскорбил её, но плакала она тогда долго. Отчитывали его в тот вечер и мама, и папа.       Ливио было лет восемь, кажется. Он стыдливо смотрел себе под ноги, сложив руки за спиной, и отчаянно пытался спрятать пылающие щёки за отросшими кудряшками. Ему и правда было стыдно за свой поступок. Ругала в основном мама, папа лишь сурово смотрел на него, время от времени кивая на слова жены и заправляя волосы Ливио за уши. В заключение он отвесил лёгкий щелбан сыну и поцокал, качая головой.       Щелбан был совсем не болезненный, Ливио больше поразил сам факт. Папа никогда так ещё не делал.       — Ну, мне больше нечего добавить к словам мамы. Обзываться нехорошо, запомни.       И Ливио запомнил. На всю жизнь. Если он и ругается, то от всего сердца оскорблённый поступками человека. А это зрелище, стоящее концертного зала. Так как парень привык обходиться без комментариев по поводу чьего-либо образа жизни, внешнего вида, поведения и так далее, его взбешённое состояние выглядело всегда непривычно и забавно. Представьте себе максимально интеллигентного человека, не сующего нос не в своё дело. Такой человек светится сам по себе и притягивает взгляд. Но моменты, когда он злится, запоминаются ярче всего.

***

      Когда у Ливио начался переходный возраст, родители изумились тому, насколько тот... всё так же тактичен и вежлив. Честное слово, они подозревали его во всём самом ужасном, ждали подставы от милого мальчика, но её всё не было. Подростковое бунтарство, кажется, обошло его стороной. Так им казалось до одного момента.       В тот день к парню в гости пришёл его одноклассник. Они закрылись в комнате младшего Бьянки и принялись делать домашнее задание. Как оказалось, то милейшество со стороны Ливио было затишьем перед бурей.       Сначала мать Ливио, конечно, не поняла, что стало причиной ссоры. Она всё так же спокойно протирала полотенцем вымытую тарелку, пока из комнаты рядом доносилась разъярённая ругань. У Ливио ещё не до конца сломался голос, потому надавить суровостью не удалось бы. Он пошёл с другой стороны – отчётливо было слышно даже через дверь, что парень говорит нарочито тихо, пробирая всё нутро. Велия тихо вздохнула, пытаясь скрыть рвущуюся наружу гордую улыбку. Одноклассник не отвечал ему, лишь слушал. Вскоре замолк и Ливио.       Уже потом, когда гость ушёл, а отец вернулся с работы, женщина поинтересовалась, за что сын ругался на одноклассника. Они накрыли на стол и сели ужинать.       Арриго забавно вытянул губы и поднял брови в изумлении, услышав такие новости.       — Он сказал, что стащил у своей мамы деньги. Я не сдержал эмоций. Да и к тому же, это ужасный поступок, а он строил из себя крутого.       — Ты решил объяснить ему, что это неправильно?       — Нет. Он и сам это наверняка знает. Я просто не хотел скрывать, что меня взбесил его поступок.       Арриго радостно потрепал волосы сына, что уже достигли плеч; в стакан мальчика полилась алая жидкость. На отца с непониманием уставилась пара чёрных глаз.       — Попробуй вино. Уже размышляешь, как взрослый.       Ливио попробовал вино. И в тот день, и в более старшем возрасте. Ему полюбился кисловатый привкус винограда и терпкость напитка, к тому же визуально он напоминал драгоценный камень, если налить его в гранёный бокал. Вино напоминало ему что-то недоступное чужому и даже своему взгляду. Что-то такое, с чем ему ещё только предстоит познакомиться.

***

      — Нет, ты пугаешь меня! Перестань, – парень спрятался за своими волосами, вдобавок прикрыв лицо руками. Тем не менее, Ливио почувствовал, как его стул придвинулся ближе.       — Что перестать?       — Так смотреть. И вообще, ты какой-то не такой, – доносился приглушённый неуверенный голос.       — Все люди разные. Я смотрю на тебя, потому что ты мне нравишься. Но могу не смотреть, – он отвернулся к квадратному маленькому телевизору, стоящему на столике рядом, зная заранее, что недолго придётся смотреть безымянное шоу.       — Нет-нет, можешь смотреть, – он уже в открытую двинулся ближе, но по глазам было видно: он не понимает, что делает, – ты будто заставляешь меня хотеть тебя.       — Я чувствую. Не обессудьте, но мне пора.       Снова в спину смотрят глаза, полные надежды, что судьба уготовила ещё одну встречу. Ещё один шанс. И всё будет прямо как в кино. Иногда Ливио даже раздражала природа огненной саламандры. Он даже не успел как-то заболтать жертву, а она уже смотрит на него глазами-сердечками. Нет ни капли его заслуги в этом!       А потом он вспоминал, какую боль причиняет раз за разом, и становилось легче осознавать, что это не его заслуга.