mein lieber wolfsjunge

немецкий - темный лес для меня. мой второй родной язык - английский. исправляйте, кто шарит за дойч. *mein lieber wolfsjunge - мой любимый волчонок *die liebe zu dir tut weh - любовь к тебе причиняет боль POV Bill. Berlin, Germany Я удивился тишине, на секунду возникшей между нами. Она полоснула по слуху резче, чем любой, самый громкий звук, в конечном итоге все же нарушенный ее судорожным выдохом, наполненным гаммой разнообразных чувств и эмоций, в которых игриво плескался исключительно отобранный негатив. Добивай до конца. Мучай. Унижай. Делай все то, что прятала в себе на протяжении последнего года жизни. -Ты так равнодушно молчишь – тихо, но с переизбытком злости произносит она – В очередной раз подтверждая мою теорию... – устало поднимаю на нее взгляд и натыкаюсь на два грозовых облака вместо знакомого мне тепла – Тебе всегда было на меня плевать. Все еще держу себя в руках, стараясь не растерять внутреннего спокойствия. Отсчитываю до десяти, двадцати, до тех пор, пока не буду готов продолжить искрящий диалог тем же уравновешенным тоном. -Тебя всегда интересовала только твоя персона, Билл – шипела шатенка, отведя от меня свой колючий взгляд – Ты всегда наслаждался только своей личностью, своим совершенством, упивался любовью своих поклонниц, тянущих к тебе тысячи рук – она помолчала – Ответь, зачем тебе я? Что ты чувствуешь ко мне, Билл? – вновь повышает голос, сверкая молниями во взгляде – Кто я для тебя? Девчонка, которая всегда откроет дверь, впустит, выслушает, проведет с тобой ночь? -Что ты, мать твою, несешь, Эмма? – устало выдыхаю я, предпринимая попытку подойти ближе, но девушка моментально делает несколько шагов назад, мотая головой. -Правда раздражает, не так ли? – желчно усмехается она, сдерживая слезы – Я тебе не нужна. Я ничего для тебя не значу. Не получаю от тебя того внимания, в котором нуждаюсь, а отдаю слишком много. Ты… Ты требуешь слишком много, но всегда забываешь пополнять копилку чувств. Не заботишься о моих чувствах, удовлетворяя лишь свое существо – она вновь мотает головой – Кукла из секс-шопа, да, Билл? Признай, наконец. Та, о которой никто не знает. Твое порочное удовольствие. Ее снесло с намеченного маршрута, и сейчас я уже едва сдерживался, чтобы силой не вернуть девушку на правильный путь. Наши ссоры стали громче, за последние пару месяцев мы часто выясняли отношения, в которых не было ни победителей ни проигравших. Я любил ее, я говорил ей о своих чувствах, открывался ей настолько, насколько мог позволить себе открыться, боясь ранить ее своими откровениями, но она хотела не этого. -Снова та же песня, Эмма – слегка огрызнувшись, произнес я – Тебе нравится ставить ее на повтор, уничтожая меня, да? -Нравится! – кричит она – Только от этого ты становишься еще более надменнее и равнодушнее! Тебе плевать! Неужели ты даже в мыслях не мечтал появиться где-нибудь со мной вместе? Неужели я настолько не вписываюсь в ваш пафосный светский мир? Неужели ты настолько равнодушен к моему сердцу, нуждаясь лишь в моем теле… – ее шепот, которым она умело доводила меня до сумасшествия в моменты, когда между нами не было стены, сотканной из агрессии и претензий. -Эмма… -Ты самый настоящий зимний шторм, Билл, красивый и чертовски ледяной. И так непохожий на своего брата – ее слова невольно нахмурили мои брови – Ничем непохожий. -При чем тут Том? – она впервые за все время наших перепалок упомянула моего близнеца, до этого никогда не фигурирующего в наших разговорах на повышенных тонах. -Ему плевать на контракты, Билл – она шмыгнула носом – Он не топчется в нерешительности, а просто живет свою жизнь так, как хочет, а остальным приходится с этим мириться. Я уважаю его за это. Том гораздо решительнее тебя. -Снова о том, что и без того причиняет дискомфорт – сжимаю пальцами веки, отчаянно нуждаясь в сигарете – Эмма, мы все следуем контрактам и даже твой замечательный во всех отношениях Том тоже это делает, просто… -Просто не скрывает своих отношений! – гневно вырвалось из шатенки – Не прячется, не трусит, любит на глазах у всех! Не сдерживаясь, обрушиваю свой сжатый в досаде кулак на стол, от этого действия Эмма вздрагивает и отступает еще дальше. -Кристин известная девушка, Эм, там все иначе – с тихой злобой произношу я – Как ты не понимаешь, наши отношения не могут быть такими, как у них… Ты… -Не длинноногая блондинка, с которой бы ты смотрелся выгодно, не так ли? – выкручивая мои нервы и сдержанность, отзывается она – Со мной не засветиться на обложках, я не формат, на меня не падает свет софитов. -Заткнись уже! Замолчи! – срываюсь, максимально утомленный нашей перепалкой – Ты доводишь меня до предела, Эм, выворачиваешь наизнанку! Портишь мне весь настрой перед громадным туром, в который я не могу тебя взять, не могу! – резко выдыхаю, уже заранее зная, чем все обернется на этот раз – Чертов Том едет на гастроли один, так почему я должен… Зачем ты это делаешь, черт возьми? У меня определенный статус, я не могу его нарушать. Да, я обязан следовать правилам, написанным специально… – я выделил это слово – для меня. Да, я лицо группы, на мне лежит большая ответственность, которой нет на Томе, и я переживаю за тебя, глупая – неужели я это сказал? – Не хочу, чтобы кто-либо причинил тебе боль. Она смотрит на меня безжизненными глазами, в которых уже нет тех молний, готовых поразить раз и навсегда, не давая второго шанса. Смотрит и молчит, так угнетающе больно. Разозлила, довела до кипения, в очередной раз надавливая на самые воспаленные места. Наверное, она наполнилась удовольствием, наблюдая за моей несдержанностью и агрессией, знала, что я не смогу причинить ей вред даже тогда, когда крошечный демон на левом плече так настойчиво убеждал поставить ее на место. Не могу. Не готов. Люблю эту чертову истеричку, так неистово желающую лишить меня всех фанатов одним махом. -Единственный, кто причиняет мне боль – это ты, Билл – режет холодным тоном – Я ухожу. Не хочу тебя видеть. Купайся в своей славе, варись в этом долбаном музыкальном котле с миллиардами запретов в одиночку. Я…не могу так больше. Мы не должны были начинать, мы… Нам хватило бы одного вечера. У тебя найдется сотня достойных вариантов, они будут готовы следовать всем твоим правилам, а я не могу. Бесшумно уходит, оставляя за собой последнее слово. Я был растоптан ее фразами, ее взглядом, которым она умело унижала, даже не догадываясь, какую боль причиняет. Я был взбешен, злился то ли на ее решительность, то ли на свою слабость. Стиснув зубы до боли в скулах, шумно опускаю пару кулаков на стол. Разряд тока несется по моему напряженному телу, оставляя за собой лютый дискомфорт. Я знал, я чувствовал. Должен ли я рвануть за ней, виновато оправдываясь и соглашаясь на все ее идиотские требования? Она была права: я слишком люблю себя, чтобы сделать это прямо сейчас. Я пожалею, возможно, но не собираюсь опускаться на колени. Прости, Эмма, сущность Билла Каулитца никогда этого не допустит. ***** POV Emma. Невыносимо хочу закурить, чувствуя тошнотворную ломоту в теле. Я не курила рядом с ним, потому что он переживал за мое здоровье. Каждая моя попытка поднести ко рту сигарету заканчивалась одинаково: никотиновая палочка удовольствия мгновенно исчезала из моих пальцев, а недовольный взгляд пристально всматривался в мое лицо, отчитывая, будто отец школьницу. Чертов Каулитц, как я тебя ненавижу. Как я люблю тебя, будь ты проклят. Шумно выдыхаю, пытаясь привести в порядок мысли, суетливо бегающие в моей голове. Умираю от мигрени. В который раз я начала этот разговор, закрутивший очередной скандал, и вот все и закончилось. На этот раз примирения не будет. На этот раз Билл не позвонит и не попросит о встрече. Мы не усядемся за чашкой мятного чая, обсуждая наши разногласия и расхожесть во мнениях. Этого не будет, Эмма, ты довольна? Он гордый, он не предаст свое превосходство. Он от тебя устал. Устала ли я? Он поинтересовался хотя бы раз, какую усталость тащила на себе я? Каким грузом она лежала на моих хрупких плечах? Устала от бесконечных пряток по углам и запретов, наложенных буквально на все в наших отношениях. Я не чувствовала себя любимой, защищенной, не чувствовала потребности во мне, как в душе, которой можно довериться. Зато в полной мере я чувствовала себя игрушкой, которую поимели пару часов и убрали назад в коробку, потому что «о тебе нельзя говорить, ты понимаешь это, Эмма?» Я всеми силами старалась понять и смириться. Я жила так месяц, другой, третий. Наши отношения продолжались, но отметка упорно двигалась к году и ничего не менялось. Билл был готов прижаться к любой особе на своих светских пати, которая хоть каким-то боком имела отношение к шоу-бизнесу и, казалось, напрочь забывал о моем существовании. Забывал о той, которая нуждалась в его заботе и трепетно ждала встречи. Я в клочья раздирала очередную газету с приторными фотографиями, на которых меня никогда не будет. Заносила в черные списки все интернет-порталы, которые публиковали и обсуждали очередной выход в свет Билла Каулитца. На неделе моды в Париже сидит рядом с известной блогершей, такой довольный, сияет своей элегантностью. Презентация книги у подруги, которую он, конечно, не мог пропустить. Том, будучи таким же другом, не соизволил явиться, но Билл Каулитц, конечно, никогда не пропустил бы очередную тусовку, ведь они, словно наркотик, подпитывали его жизненную энергию, которую он после так умело выплескивал на меня при очередной ссоре. Ебаный маньяк. Манипулятор. Я была не в силах его разлюбить, сломавшись однажды о свою же слабость, при помощи которой так легко упала в этот темный омут. Упала, не соизволив посмотреть, как оттуда выбраться. Вздыхаю, даже не стараясь утереть мокрые дорожки слез на щеках. Плевать, ведь на лице отсутствует намек на макияж. Такая серая мышь, безусловно недостойная держать под руку мистера совершенство. Я это понимала и хотела, чтобы понял Билл, перестав надо мной издеваться. Выпустил из своих рук поводок, даруя мне свободу. Свободу, в которой я не нуждалась, которую готова была послать к дьяволу. Он уезжает в тур. Пара бесконечно длинных месяцев, десятки концертов, нескончаемый визг его поклонниц, жаждущих урвать пару секунд драгоценного внимания личности, которой они молятся перед сном, предавая Господа. Какого черта вы сотворили себе кумира, даже не стараясь вникнуть, кем он являлся на самом деле, ваш вымышленный Иисус. И я не представляла, как буду жить без него все это время. Я была убеждена в нашем расставании, но теплила внутри себя надежду на очередную встречу и верила в нее. Не знала, как буду жить без его объятий, в которых было настолько тепло, будто он и есть солнце, светившее персонально для меня. Буду скучать по его поцелуям, всегда разным: спокойным и трепетным и тем, какие разжигали во мне неистово жаркое пламя, которое после терялось между нашими сплетенными телами. Билл, я люблю тебя. Ты прекрасно об этом знаешь и умело этим пользуешься, танцуя на останках моей веры в хорошее. Убивая меня, наполняешься силой, светишься, сияешь. Дориан Грей, изничтоживший каждое мое нервное окончание. Задушивший мою веру в себя, поставивший меня на колени перед своим превосходством. Я больше не могла так жить. Я чувствовала потребность в его внимании, но каждый раз натыкалась на очередной барьер из препятствий. Мне нужна пауза. Я хочу все взвесить, хочу успокоить порыв прибить Каулитца, чтобы потом публично рыдать на его могиле, как самая верная его фанатка. Быть с ним публично хотя бы таким образом. И я не позвоню, не напишу первая. Не позволю себе пойти на поводу у его желаний. Гори ты самым адским пламенем, я не сломаюсь, чертов ты эгоист, я выстою, какой бы обжигающе больной не была моя любовь к тебе. ***** POV Bill. Marseille, France Франция была моей душой. Иногда я даже чувствовал к ней большую любовь, чем к родной Германии. Париж всегда манил меня своей эстетикой, искусством, тонким видением прекрасного, выпечкой, его извилистыми улочками, пропитанными той самой, наполняющей меня атмосферой. Но не в этот раз. Концерт во французской столице прошел из рук вон плохо. Я был недоволен всем еще на саундчеке. Звуком, своим голосом, даже идеальным звучанием гитар и ударных – был недоволен всем. Являл из себя смесь агрессии и угрюмости, не желающий переключить внутренний тумблер и начать улыбаться хотя бы своим согруппникам и брату, которые ни в чем не провинились передо мной. Чертова любовь. Ты ведь мечтал о ней, Каулитц, помнишь? Сказочная и невероятная, такая, какой точно не сыщешь в реальности. Почему же, я отыскал и теперь пожинал плоды. После Парижа был Марсель, а мое настроение не сдвигалось с прежней отметки, даже не желая догнать наш туровый автобус. Йост раздражался моим безразличием, Наташа за очередным наведением марафета вкрадчиво пыталась разузнать, как я себя чувствую, но, казалось, ей совершенно не требовался мой ответ. Мои мысли были переполнены Эммой и безусловной любовью к ней, которую я старался отрицать все эти недели пребывания в туре. Да, старался вышвырнуть образ любимой девушки из головы, но она упорно возвращалась, не давая мне сосредоточиться на работе и перестать нервничать и злиться. В Марселе я был более дружелюбным везде, где требовалось быть максимально открытым. Том постоянно косился на меня, едва ли не пихая в бок, принуждая поумерить желчь, в которой я и сам уже захлебывался. Я ломал себя изо дня в день, но старался быть милым со всеми, кто не заслуживал моего плохого настроения. Я сам порождал своих демонов, которые не имели никакого права кусать посторонних людей. *** Наш автобус двигался по начерченному маршруту. Впереди ожидала Вена. Все эти недели и долгие дни, которые вязко тянулись даже за всеми нашими заботами и занятостью, я не решался набрать Эмме и поговорить. Некая сила тормозила меня, убеждая, что девушка бросит трубку, а то и вовсе не поднимет ее, убитая моим равнодушием и размещением под тяжелым каблуком музыкальной индустрии. Да, я действительно был неким подкаблучником, прогнувшимся под десятки, а то и сотни запретов. Я хотел работать и гореть своим делом, своей группой, которая была для меня ребенком, которую мы вырастили все вместе и предать ее, обменяв на любовь, я не мог. За это меня ненавидела Эмма. Не понимала, насколько сильно я ей дорожил, сохраняя дистанцию между нашими отношениями и публичностью, у которой были острейшие зубы, вонзающиеся в нутро едва стерпимой болью. Я бы не простил себе ее затянувшихся пеленой грусти глаз после прочтения ядовитых комментариев в ее адрес. Она хотела быть со мной публично, а я не хотел видеть ее страданий после того, как ей перетрут в порошок каждую косточку ее хрупкого тела. Я шумно выдохнул, закуривая уже третью подряд сигарету. Мой голос сорвется на следующем шоу? Как вариант, но армия поклонников вытянет любые ноты, даруя мне небольшую передышку. Эмма не понимала, как можно столь трепетно относиться к своим фанатам. Да ей в принципе было неподвластно проникнуться этим. Иногда я злился на нее, иногда просто мысленно посылал к черту ее размышления на эту тему. Но отрицать то, что я скучал, было глупо. Я умирал от тоски, пререкаясь со своей гордыней, угасал, чувствуя необходимость быть с ней прямо сейчас. Скучал по ее поцелуям, которые безвозмездно сыпались на мои губы и щеки. Скучал по ее трепету. До боли за ребрами тосковал по нашим ночам, когда она превращалась в стерву, вытворяющую такое, от чего по разгоряченному телу пробегала волна дикого холода. Мне хотелось прямо сейчас быть с ней, утопать в ее ласке, наслаждаться ее телом, все изгибы которого я знал наизусть. Мне всегда было тепло рядом с ней, даже несмотря на мелкое недопонимание, черной кошкой пробегающее между нами. Я хотел ее прямо сейчас, нуждался в ее внутреннем жаре. Картинки наших бессонных ночей так и маячили перед глазами, застилая весь остальной мир. Я сходил с ума, стремительно и неумолимо, однако, так и не решался позвонить причине своего сумасшествия. Очередную мысль, готовую взорваться в моем больном рассудке, прервал смешок Тома, мурчавшего с Кристин по видеосвязи. И какого дьявола у брата все настолько легко? Он, тот, кто переимел добрую половину Германии, сейчас был совершенно счастлив, связав свою жизнь с девчонкой, чей дом в глубоком детстве располагался по соседству. Кто бы мог подумать: Том Каулитц уже пару лет не заглядывает под короткие юбки, полностью растворившись в своей милой Кристин. Кристин, которую я обожал. Кристин, которая безусловно ему подходила. Эмма была права. Том зачастую плевал на запреты, делая то, что считал нужным, а я поражался тому, как наш менеджмент закрывает на это глаза. Какой магией обладал мой брат? И почему именно я всегда собирал все подзатыльники? Густав спал, впрочем, как и всегда в наших перемещениях между городами, а Георг недавно вышел из спального отделения, забрав с собой пару баночек колы и потрепав меня по плечу. Они все знали, что у меня произошло, но не лезли под кожу, жестами оказывая поддержку. Группа – моя семья. Я искренне надеялся, что Эмма это понимала. -Позвони ей – прозвучало над моей головой, которую я еще полчаса назад опустил на прохладную поверхность небольшого столика, утопающий в своих размышлениях – Выглядишь максимально паршиво уже который день подряд. Том. Неужели наворковался? -Если ты пришел читать мне морали… – лениво смотрю на свое отражение – проваливай, Том, я не в настроении – Брюнет криво ухмыляется, присаживаясь напротив и потягиваясь. Том выглядел сонно. Да, мы мало спали и сил под конец гастролей почти не оставалось. -Ты даже не представляешь, Би, как я хочу тебе врезать – хохотнул брат, прокручивая в своих длинных пальцах мою зажигалку – Этот наш тур проходит под лозунгом «великая депрессия Билла Каулитца»! Сам виноват во всем, только ты. Девчонка всего-то хочет внимания и заботы – тихо говорил Том – Каждая из них этого хочет. Так дай ей это и живи спокойно. Какого хрена ты препираешься? Уступи, ты ведь парень, хотя иногда я в этом сомневаюсь. -Кретин – холодно бросил я, даже не посмотрев в сторону брата. -Давай еще скажи, что я не прав – смеется Том, а меня выводит эта его легкость, при помощи которой он решил играючи вернуть меня на путь истинный – Серьезно, Билл, хватит. Твой эгоизм переходит все границы дозволенного, так ты никогда не будешь счастлив. -Как смешно и одновременно грустно слушать любовные советы от того, кто перетрахал кучу девушек, разбив их сердца. -Заходишь с одной и той же масти при любых наших перепалках – усмехается старший – До сих пор не придумал ничего новенького. Эх, какая жалость! – с нотками веселья отзывается Том, закусывая губы – Лучше бы еще потрепался с Криси, чем вытягивал тебя из болота, в котором ты так серьезно вознамерился утонуть. Наверное, я был максимально переполнен ненавистью ко всему и в первую очередь к себе, раз даже Том, самый близкий и один из любимых моих людей, вызывал сейчас необратимое отвращение. Он был счастлив и свободен в своем счастье и именно это, пожалуй, так меня раздражало. -Подонок. Какой же ты подонок, Том. Надеюсь, Кристин еще скажет тебе об этом. -Конечно, скажет – довольно хохотнул близнец, поднимаясь с места – В моменте, когда ее длинные стройные ножки содрогнутся от очередного оргазма! Закатив глаза от режущей пополам пошлости Тома, со стоном опускаю голову на стол. Брат ушел, можно было вернуться к своим внутренним терзаниям. ***** POV Emma. Недели тянулись, а я задыхалась от собственной глупости, смешанной со слабостью. За все это время у нас с Биллом так и не произошло никакого разговора. Он молчал, молчала и я. Жизнь во мне поддерживалась только благодаря отрывкам с концертов ребят, на которых я могла лицезреть свою одержимость в лице стройного и изящного брюнета, эдакого пришельца с другой планеты, из альтернативного мира. Тоска по любимому парню накрывала с головой. Я жила, надеясь, что в скором времени смогу обнять его и попросить прощенья. Я была готова признать все, на чем он настаивал. Была готова на все, лишь бы вновь почувствовать вкус его губ, которые больше никто не в силах заменить. Иногда ребята писали мне небольшие послания, в которых сообщали что-либо о Билле. Георг пару дней назад написал, что мой брюнет ходит мрачнее самой грозной тучи и срывается на всех подряд, а команде и вовсе приходится несладко. Сообщения от Тома были более ободряющими и поднимающими мое, валяющееся на полу, настроение. «Эм, Билл самый настоящий ублюдок. Надеюсь, ты не приняла все его выпады на свой счет.» Значит, Том не был в курсе, кто именно чаще всего начинал эти сводящие с ума скандалы. Порой я ненавидела себя за это, но никак не могла удержаться, чтобы не всадить очередную стрелу в спину младшего Каулитца, которую он однозначно заслуживал. «Знаешь, он просто ссыкло, не может дать отпор Йосту и компании…» В чем-то Том был даже прав. Нельзя слепо доверять людям, играющим тобой, словно марионеткой. Серьезный народ зарабатывал на группе серьезные деньги, лишая ее участников всякой личной жизни ради выгоды и зеленых и розовых бумажек. Это злило меня, отнимало моего любимого человека. Человека, в которого беспардонно влюбилась и не могла ровно дышать ни в его присутствии, ни на расстоянии в десятки тысяч километров. «Спасибо, Том, я ценю твою поддержку.» Адекватность старшего Каулитца и его чистый ум придавали мне сил. Они были слишком разными близнецами. За год общения с парнями я ни разу не наблюдала истерик Тома, его срывов и прочей, присущей девушкам, ереси. Однако, Билл играл на моих нервах за двоих, если не за троих, и у него всегда хватало запала. «Хочешь, попрошу Крис приехать к тебе? Ты сможешь выговориться. Она возьмет с собой бутылку Шабли!» Я обожала их любовь. Хулиган и неукрощаемая дьяволица, такая красивая. У них обоих во взгляде плескался азарт. Том менялся рядом с этой девушкой, а Кристин сияла, как драгоценный камень, оставленный под солнечными лучами. Про них давно не плелись интриги, потому что все было слишком очевидно даже самому заурядному уму. «Нет, Том, к чему Кристин мои заботы?» Я не могла позволить себе использовать эту сияющую красотой девушку как свою жилетку для слез. Это было бы уже слишком. «Твои заботы потонут уже во втором фужере вина, Эм! Крис же моя малышка, у нее отменный юмор! Так я звоню?» Они оба держали меня на плаву, заставляя улыбаться. Они звонили, писали, просили не опускать руки и верили, что раз все проходило, то и это непременно пройдет, оставляя за собой лишь горький шлейф, обещающий в скором времени раствориться. Георг забрасывал мемами, также не позволяя раскисать. И ночами, ворочаясь в холодной постели, я размышляла о том, как можно было оставаться настолько высокомерным и ледяным в окружении таких теплых людей? И как можно было настолько обжигать меня наедине друг с другом? ***** POV Bill. Окончание тура выпало на конец ноября. Нас ожидал полет из Гамбурга в Берлин. Погода испортилась: надвигался дождь, а ветер умело пробирался под легкую куртку, явно не предназначенную для таких метеорологических перемен. Скривившись от очередного порыва, я сильнее натянул на себя меховую шапку. Пожалуй, голова – единственное, что у меня в данный момент не замерзло. Неподалеку от меня стояли и хохотали Том с Густавом, пока Георг что-то рассказывал им, размахивая руками по сторонам. Я не слышал его рассказа, да и не горел желанием вслушиваться, думая только об Эмме. Мне хотелось прилететь домой и отправиться к ней. Извиниться за все слова, которые произносил, прихлопнутый бешенством. Извиниться за холодность в наших отношениях, я хотел банально попросить прощенья и просто почувствовать ее тепло, по которому успел истосковаться. Мне было жизненно необходимо уткнуться лбом в ее плечо и выдохнуть, ощущая в ней свой дом, уют, силу. Эти несколько часов в самолете я не мог ни заснуть, ни заниматься чем-либо другим. Мне хотелось метаться туда-сюда по проходу, взвешивая внутри все слова, которые скажу ей при встрече. Мне нужно было соткать единое полотно из букв, слов и предложений, которые бы растопили ее арктический лед. Я боялся, что она отвергнет меня. Не простит. Не позволит сказать. Я просто жил надеждой на обратное. Эмма любила меня. Она желала быть со мной, она не смогла бы не дать мне очередного шанса на исправление, который я был готов у нее вымаливать. Вымаливать, потому что безоговорочно любил. *** Берлин встретил такой же серой погодой. Бурей, схожей с той, которая разрасталась внутри меня на выходе из самолета и в аэропорту. Я, наконец, был в одном городе с ней и так хотел поскорее оказаться с ней в одной комнате, где между нами рухнут все стены непонимания и взаимных претензий. Замечая на себе взгляды Тома, загорался желанием высказать ему все, что вертелось у меня на языке, но сдерживался из последних сил, понимая, насколько мне помогли его советы. Я переосмыслил, Том, ты доволен? Радуешься очередной громогласной победе старшего братца? Копаясь в своем бездонном рюкзаке на выходе из аэропорта, боюсь поднимать взгляд, желая не привлекать к своей персоне никакого внимания. Не сегодня, извините. И только пройдя ближе к микроавтобусу, ожидающему нас, вижу ее. Мою хрупкую девочку. Она стоит, ее длинные темные волосы треплет холодный ветер, а на ее плечи наброшено явно не по погоде пальто. Смотрит на меня своими пронзительными глазами, а я не могу поверить в то, что весь мой план, который я сочинял до полета и во время него, с грохотом рухнул, так и не увидев реальности. Да и плевать. Разве это имело значение сейчас? Едва ли не бегу ей навстречу, мельком замечая ее улыбку, растянутую на потрясающе вкусных губах, пахнущих земляникой. Обнимаю ее, облегченно выдыхая, пораженный своим же превосходством. Я был готов отказаться от всего, что так тяготило мою любимую девочку, лишь бы ощущать ее прохладные пальцы на своей шее. -Билли… – Шепчет едва разборчиво и касается моих губ. Мгновенно втягиваю обожаемую шатенку в откровенный поцелуй, наплевав на всех людей поблизости. Слишком люблю, чтобы соглашаться с очередным запретом. Слишком желаю, чтобы в очередной раз прогнуться под индустрию. Плевать. Идите к черту. Ее довольный тихий стон теряется в нашем поцелуе. Как я мечтал об этом все эти недели, жил лишь одним ее прикосновением. -Ты такая красивая, Эмма – таким же шепотом мурчу в ее губы я – Моя любимая девочка. Прости меня, я тотальный болван, натворивший очередной херни – Ясность в ее глазах кричала мне о том, что она забыла все обиды. Она снова моя, ничья больше. -Ты похож на волчонка – она закусывает губы в лукавой улыбке, проводя ладонями по меху моей шапки – Мой любимый и самый желанный волчонок – и еще один поцелуй, уносящий нас двоих в параллельный мир, далеко от промозглого немецкого холода и посторонних людей – Поблагодари Тома. Думаю, сам знаешь, за что. Улыбаюсь ее словам. Я все знал, все понимал, все чувствовал. Вижу, как Эмма шмыгнула своим покрасневшим от холода носом, и стягиваю уютную шапку со своей головы, аккуратно надевая на нее. Она тепло улыбается, явно обрадованная вещи, которая теперь согреет ее даже в самую лютую стужу. Не сдерживаюсь от ответной улыбки, рассматривая свое хрупкое персональное наваждение. -Нам срочно нужно уехать, хочу снять с тебя всю одежду как можно скорее – вовлекаю шатенку в очередной невероятный поцелуй, ощущая, как она прижимается ко мне все ближе. Со стороны доносится свист и довольные возгласы парней. Они давно знали то, что я осознал относительно недавно: я был капитальным паршивцем, болел этим гнусным вирусом, не поддаваясь лечению. Мне стоило пройти через все стадии этой болезни, чтобы понять – мой антидот совсем рядом и все еще упорно борется за мое исцеление. *****