Мятежник

Радай был ко многим вещам, когда стал полноценным олицетворением: защита страны, выполнение поручений столиц (как страны, так и губернской), привыкание к климату и людям, которые по большей части были не одной национальности. Чего он не ожидал, так это того, что в таком юном возрасте окажется затянут в конфликт внутри страны. Ему говорили, что во время его появления все междоусобицы заканчивались и что всё будет хорошо. Да и он сам не очень хотел наставлять оружие на собрата по стране, они ведь в составе одной страны и должны держаться на благо всей их большой «семьи». По крайней мере он так думал. Именно тогда он понял, что ошибался: в их большой «семье» всегда будут те, кому не нравится то, что происходит сейчас. Всегда, несмотря ни на что. Просто будут отличаться методы выражения этого: кто-то молча, ничего не говоря, кто-то публично говоря об этом, кто-то и говоря, и действуя. Лучше бы он встретился с тем, кто просто говорит про своё недовольство. Не то что бы Радай испугался, когда Казань пришла к нему и рассказала про ситуацию с соседями, но небольшой страх с волнением заставили его сердце пару раз ёкнуть. И, бог его помилует, ему надо было помогать с подавлением бунта и наказанием мятежников. — Я позвала тебя помогать, Радай, потому что вижу в тебе, кому по силам это сделать, — Камалия подъехала к нему на лошади и обворожительно улыбнулась. Саранск мог сказать, что мог покорить даже Москву от этого, но волнение не оставляло его. Как бы ему не доверяли, но мятеж всегда страшно. — Спасибо, — он поджал губы, кивнув ей, и попытался уверенно улыбнуться ей. Девушка тихо рассмеялась, сложив руки на груди, позволяя животному идти самому. — Первый раз всегда волнительно, но необходимо перестать волноваться и делать своё дело. Я уверена в тебе и вообще, моя интуиция редко ошибается. И Саранск мог лишь надеяться на то, что казанская интуиция и правда не ошибается. Стоило ему только подъехать с ней к месту, где мятежники устроили бойню с государственными войсками, и его чуть не выворотило прямо здесь. Столько тел лежало со вспоротыми животами, из которых торчали самодельные копья, головы были разбиты о землю и многие лица выглядели так, будто с них сняли кожу и после их просто резали без особой цели, другие лежали рядом с трупами лошадей, при этом ноги были привязаны к седлу, или просто проколоты насквозь. С некоторых трупов была снята одежда, и все прелести жестокости были видны в больших подробностях. Парню пришлось собрать в кулак всю выдержку, чтобы не дать завтраку вывалиться наружу. — Ха, да он не стал сдерживаться, — раздался оценивающий голос казанки, поехавшей спереди. — Поэтому, Радай, не подведи. Иначе вот это продолжится. Тот еле кивнул, стараясь не смотреть на бойню. Волнение, которое он на время подавил, переросло сейчас в страх: «а если меня схватят?» Руки сжали поводья очень крепко, будто найдя в них спасение, будто Казань сейчас развернётся и скажет ему уезжать, потому что слишком молод и имеет мало опыта в подобном, но она этого не сделал, молча следуя впереди. Теперь ему придётся собрать всю свою силу в руки и не сплоховать, иначе окажется среди них. Всё шло хорошо. В начале. Инсаров разделился с Казнью на два фронта и неплохо справлялся с управлением войсками. Даже сам пошёл в бой. Он скрутил пару мятежников, пока те отвлеклись на стрельцов, отобрал их оружие и внимательно следил за тем, что бы восстание не двинулось за пределы порученной территории. Однако он побледнел, заметив напротив себя, в 250 метрах довольно устрашающую фигуру: весь покрытый кровью, с карими глазами-щёлочками, смотрящими в его сторону, со стриженными каштановыми волосами, с крепко сжатой саблей, тоже покрытой кровью, и с очень холодным выражением лица. Саранчанин чуть не выронил меч, затаив дыхание, когда тот сделал шаг к нему и, видимо, не собирался останавливаться. — Һин бында килергә тейеш түгел инең, Радай, — Данис угрожающе шагал в его сторону, склонив голову вбок, и другой сделал пару шагов назад. — Данис, почему ты?.. — он еле удержался от того, чтобы не упасть, когда споткнулся о какой-то выступающий камень, и быстро осмотрелся, ища хоть кого-нибудь поблизости. — Хәҙер кит. Һиңә һуңғы мөмкинлек бирәм, мин мәрхәмәтле саҡта, — тот встал напротив него, и Саранск втянул побольше воздуха, чтобы отрицательно покачал головой. Радай успел заблокировать удар уфимца прежде, чем тот ранил его. — Я предупреждал. Блондин сделал пару шагов, стисну зубы, и как можно крепче сжал рукоять. Они познакомились через Камалию, поболтали пару раз, но не более, но больше пары слов и рассказов друг другу дело не зашло, поэтому их особо ничего не связывало. Так считал Радай. Данис же пытался ограничить даже недавних знакомых, с кем он познакомился лично, от угрозы, а Радая тем более хотел защитить. Он был слишком доверчивым, слишком простодушным и милым парнем, который верил, что ему говорят старшие, и Данис факт этого злил. Шатен стал напирать, нанося удар за ударом и при этом стараясь не ранить мальца. Удар за ударом, звук бьющегося металла о металл, тяжёлое дыхание и крики вокруг. Данис попытался сделать подножку, однако голубоглазый отскочил и смог нанести порез противнику, с восхищённым лицом посмотрев на него, чем воспользовался первый, свалив его на землю, и навис над ним с саблей, не меняя выражения лица. — Проиграл, Радай, — бунтующий воткнул саблю возле головы парня. — Теперь ты отправишься со мной. Мин һиңә һабаҡ бирәм, әммә бында түгел. Уфа схватил его за волос, поднявшись перед этим, и потащил его по земле, усеянной камнями частями от лезвий и копий. Блондин брыкался, пытаясь вырваться и шипя, дрался, цеплялся за всё, что мог и до чего доставали руки. На глазах появились слёзы от страха, а сердце забилось так сильно, что вот-вот и вылетит — стало страшно, его убьют или будут пытать день за днём, а после выкинут куда-нибудь в канаву, если сочтут бесполезным. Они ведь так сделали с другими, а тут сам Уфа. Сам зачинатель бунта. Его точно убьют. Уфимец подтащил его к разрушенному зданию и закрыл дряхлую дверь за собой, бросив Радая на пол, после чего бросил на него довольно свирепый взгляд, беря в руки верёвку, до этого висевшей на его поясе. Времени трепаться с младшим у него нет времени, поэтому придётся действовать быстро и грубо. — Это для твоего же блага, — Агидель пнул его и наступил на плечо. — Повернись, иначе буду действовать грубо. — Ч-что?.. — Инсаров запнулся и покраснел до ушей при посетивших его мыслях. — Д-д-данис?! Башкир на пару секунд в замешательстве смотрел на него, после чего пнул его, чтобы он перевернулся, и покрылся лёгким румянцем. О чём только думает молодёжь сейчас? Мужчина заломал ему руки за спину, быстро и туго завязывая их и ноги. Всё будет болеть, конечно, но это лучше чем его кто-то ранит или он сам попадёт под чей-нибудь удар. И он ушёл. *** Уфа с людьми вернулись в поселение, ведя за собой пленных, которых после разделили и повели в самодельные камеры, кроме Саранска. Башкир забрал его к себе и по приходу со всей дури ударил парня в подбородок, тяжело дыша. Не то что бы он заслужил, просто башкира взбесило само присутствие Радая в рядах государственных войск. Ему бы было всё равно, если бы он пошёл воевать на Кавказ или что-то подобное, но невинного мальчишку повели воевать против своих же. Хотелось ударить Москву или того, кто это придумал, но был только саранчанин. — Зачем, Данис? Зачем всё это кровопролитие? Ты же не такой, я знаю, — взмолился Инсаров, сумев сесть на колени, и затравленным взглядом голубых глаз смотрел на него. Его пшеничные волосы встрепались, мундир был в грязи и порезах, а на лице уже расцветал синяк. — Я и не надеялся, что ты поймёшь. Тебя вообще здесь не должно быть, — башкир взял небольшой ножик, проведя по лезвию пальцем, обдумывая: освобождать ли младшего или не стоит. — Это не твоя война. Ох уж этот Питер с Москвой, кинули очередную пешку на смерть, не заботясь о последствиях. — Почему не моя? И что ты такое несёшь? Мы все служим ему. Он ведь столица, его дело бросать силы на решения конфликтов вне зависимости, какие они. — Ты дурак, Радай, если ты думаешь, что этому тирану есть какое-то дело до нас, — Данис посмотрел на него сверху-вниз и резким движением разрезал верёвки, после чего протянул ему руку. — Вставай на мою сторону. Мы уговорим других присоединиться к нам и все вместе победим его. Он хоть и столица, но если набрать достаточно народа, то ему придётся нас услышать. — Ч-что?.. — блондин уставился на его раскрытую ладонь выпученными глазами, потирая натёртые запястья, и пытался понять, шутит ли тот про союз или нет. Если нет, если ему не послышалось, то он самолично убьёт себя одним из оружий у уфимца дома. — Ты предлагаешь мне предать нашу страну? — Ты не понимаешь, в какой именно ситуации находишься. Стране всё равно на тебя, как бы ты впахивал на неё. Хорошо лишь тем, кто стоит во главе, — Уфа раздражённо выдохнул и уселся на кресло перед ним, закинув ногу на ногу. Преданность парнишки к стране подбешивала. — Раз уж ввязался в войну и не ушёл, когда я предлагал, значит пора решать со стороной. И, Радай, подумай хорошенько. Йәки аллаларығыҙға доға ҡылһағыҙ, ауыртыу артыҡ ауыр булмаһын — Я не могу, Данис. Ты говоришь ужасные и неправильные вещи, — голубоглазый покачал головой и опустил её, сглотнув твёрдый комок в горле. Было страшно. Данис был слишком страшным, а то, что он говорил, не сходилось с его мыслями. — Подумай ещё раз, второго шанса не… — Мне и не нужен второй шанс! Я тебе всё сказал и своего решения не изменю. — Аҡылһыҙ өс тапҡыр түләй, вроде у вас так говорят, — башкир взял с пола плеть, грозно возвысился над испуганным блондином и указательным пальцем указал вниз. — Снимай верх и садись на колени. Дважды повторять не буду, — и, получив отказ, пнул его, сразу же наступая на его лицо ботинком и наклоняясь к нему. — Это был приказ, Радай. Ты сам выбрал наказание. Я даю тебе 10 секунд. Голубоглазый задрожал, сразу вспоминая те самые трупы на поле, закивал, насколько это было возможно в его положении, и снял мундир и находившуюся под ним рубашку. Может, если он подчиниться, то его пощадят и убьют без мук? Способен ли Данис на милосердие в принципе? Он покачал головой, жмурясь. У Уфы просто не было иного выбора, когда он вступил на путь мятежника, и Саранск понимал это. Шанс вразумить того был, а если есть, то им надо воспользоваться. Парень не прекратит отказывать тому и будет стараться вразумить. Ведь верил в лучшее. На удивление стерпеть 10 ударов было легче, чем ожидал Инсаров. Спина, бесспорно, нещадно болела, но Агидель дал ему после этого влажную тряпку и быстро ушёл, закрыв того у себя. Будто он сам особо не хотел причинять боль и оставил его у себя, чтобы никто не тронул. Его и правда никто не тревожил, даже была довольно вкусная еда. Но следующие пару месяцев это повторялось: Уфа предлагал помочь ему, вступив на его сторону, получал отказ, наказывал, уходил, снова предлагал, снова получал отказ, наказывал, и всё это время Радай пытался его переубедить. В какой-то момент, спустя год или около того, башкир прекратил его трогать, ограничившись предложением. Он устал, и Радай это видел. Конечно, государственные войска его зажимали, но Саранск думал, что это наступит намного раньше. А уфимец всё не сдавался и не сдавался. Рано или поздно его добьют, это был лишь вопрос времени, но то, что он держался годами, уже было само по себе удивительно. Вскоре Уфа просто приходил, садился в своё кресло и пялился на саранчанина уставшим взглядом, иногда разговаривал с ним, иногда молча смотрел (это меньше всего нравилось парню), иногда устраивал монолог, расшагивая по комнате, иногда не приходил. Один раз, в особо плохой день, башкир пришёл домой и крепко обнял пленного, после чего на рубашке того осталась пара влажных следов. Как и думал Саранск, это закончилось быстро — потребовалось, конечно, полтора года на его освобождение, но свобода есть свобода. Но Инсаров не прекратил общаться с Данисом. Его все бросили, обвинили во всём самом ужасном, что произошло из-за этого бунта (обоснованно, но заставлять работать каждый день от рассвета до заката за гроши тоже было жестоко), заставляли отдавать почти всю еду на благо страны, оставляя минимум, на которое воплощение может жить, обложили тяжелейшими налогами всех его граждан, даже тех, кто не участвовал, и доброму сердцу Радая это не давало покоя. Может, он и знал Уфу не очень много, но именно он слушал его переживания и мысли, поддерживал, когда казалось всё слишком ужасным, терпел его наказания, а сейчас задерживается у него, помогает, готовит, привозит какие-нибудь вкусности. Его-то наградили и похвалили за мужество и все дела. Саранск сразу убрал бесполезный кусок железки в ящик. Данис просто боролся за своё убеждение и никто не пытался его переубедить, кроме молодого олицетворения. Кто знает, спроси его и переубедив, возможно всего этого можно было бы избежать. И Саранск поможет выбраться башкиру из ямы и если что в нужный момент переубедит его. Он ведь знает его глубже, чем остальные. *** — Вы двое меня удивляете, — рассмеялась Камалия, попивая морс за столом. Радай краснел, словно его держал в бане целые сутки, да ещё и с неприкрытыми синяками на руках и следами на шее. Что ж поделать, он ещё слишком молод. — Данис, ты бы хоть его научил. Старше ведь. — Я ему не приказ, чтобы заставлять что-то делать. Захочет — научиться или сам попросит, парень умный, — Уфа пригладил свои волосы и уселся за стол, устало, но довольно выдохнув. — И я надеюсь, ты не пришла снова говорить мне, что у нас слишком большая разница в возрасте и он слишком молод для секса со мной. — Вовсе нет. Я бы продолжила это говорить, но недавно вскрылись очень интересные подробности про нашу столицу, — Казань хитро прищурилась, словно лисица, а Саранск ушёл готовить что-нибудь на обед. С утра они так ничего не поели, решив вместо этого полежать в кровати. — То что он встречается с Москвой? — невозмутимо спросил Агидель, зевая, и немного улыбнулся, когда казанка удивлённо посмотрела на него. — Это совсем не новость. И так было понятно, что они друг другу подсасывают. — Данис! — раздался возмущённый возглас блондина, и другой лишь рассмеялся. — Мы этим каждые выходные, мөхәббәтем, — шатен ласково посмотрел в его сторону и вернулся к собеседнице. — Мне Радай когда рассказал, как у них там награждение проходило, я сразу понял. — Опыт с Московским есть, да? — Зилант сложила руки на груди и рассмеялась, постучав по столу, когда мужчина сначала с улыбкой кивнул, а потом разразился проклятиями и извинениями в сторону своего парня, оправдываясь. — Но, может, ты станешь менее буйным с Радаем. Всё же, он довольно много пережил и сделал для тебя. — Иначе не может быть, Камалия, — уфимец упёрся щекой о кулак, наблюдая за младшим. Всё же без Инсарова он бы уже оказался в земле, погребённым заживо по собственной воле.