***
Студенческая жизнь Ёсана текла размеренно и однообразно, если не сказать — скучно. Нет, он любил свою специальность, обожал ходить на пары и учиться разным тонкостям будущей профессии, но архитекторы, в большинстве своём, были такими же интровертами, как и он сам, поэтому друзья у него здесь так и не появились. Порой он с лёгкой завистью смотрел на ребят с художественного: те были такими яркими, шумными и дружными, всё время что-то придумывали, ходили куда-нибудь всей гурьбой и весело смеялись. Поэтому когда Ёсан узнал, что в новом семестре у архитекторов и художников будут общие лекции, то несказанно обрадовался, ведь следующие полгода обещали пройти лучше, чем обычно. Интуиция не подвела Ёсана, и он искренне наслаждался временем, проведенным на совместных парах. Лекции теперь были ещё интереснее, потому что говорил не только преподаватель — в аудитории велись интересные дискуссии, в которые втягивались даже студенты архитектурного. Дни и недели стали пролетать быстрее в ожидании очередных объединённых лекций, а Ёсан всё чаще обнаруживал себя в приподнятом настроении. То ли дело было и правда в полюбившихся парах, то ли в главных заводилах художественного — Чхве Сане и Чон Уёне. Эти двое сразу приковывали к себе всё внимание, были самыми непоседливыми и общительными, но при этом совсем не навязчивыми. А ещё они встречались. Пусть это и не афишировалось, но то, какими неразлучными они были, как смотрели друг на друга, и насколько мягче они говорили друг с другом, по сравнению с тем, как делали это с остальными, говорило само за себя. Ёсан не завидовал, но почему-то очень любил становиться свидетелем их маленькой идиллии. От этого в груди отчего-то становилось тепло, а на губах сама собой появлялась мечтательная улыбка. Впрочем, за каждым из них по отдельности ему тоже нравилось наблюдать. Крепко сложенный, молчаливый вне компании Уёна, но дружелюбный Сан был таким розово-плюшево-уютным, на огромную порцию сахарной ваты похожим. А гиперактивный Уён с его очаровательной, во все тридцать два, улыбкой, красивой укладкой на ярко-красных волосах и громким заразительным смехом весь искрился, подобно фейерверку. Ёсан не понимал своих чувств. Каждый раз, когда он смотрел на эту парочку, его охватывало восхищение вперемешку с ничем не объяснимой тоской. Он старался не думать об этом, отвлекаться, но даже на других парах и дома его мысли продолжали возвращаться к ним, как будто было что-то, что он всё время упускал. И это изводило его.***
Последний день марта выдался почти по-летнему тёплым, свежий ветерок гулял по улицам и в головах студентов. Пары только что закончились, Ёсан неспеша шёл по залитому солнечным светом коридору, как вдруг услышал знакомые голоса. Заливистый смех Уёна и Сана невозможно было ни с чем перепутать, и Ёсан, как заворожённый, пошёл туда, откуда он доносился. Почему-то начало покалывать запястье в области метки, что случалось до этого только два раза — в первый день учёбы в университете и на первой совместной лекции с художниками. Интересно. Подойдя к незапертой двери в конце коридора, Ёсан осторожно заглянул внутрь. В этой аудитории, по-видимому, недавно происходило что-то очень творческое: краска была повсюду, то тут, то там можно было увидеть очередную замысловатую композицию из самых разных предметов, вдоль стен сушились холсты. Ёсан услышал странный звук, посмотрел вниз и поморщился при виде своего белого кроссовка в лужице светло-зелёной краски, но от самоистязания по поводу невнимательности его отвлёк новый взрыв хохота. В приоткрытую дверь было видно бегающих друг за другом с кисточками в руках Уёна и Сана. Они оба с ног до головы были в разноцветных кляксах, взмокшие, растрёпанные, но с счастливыми улыбками на лицах. Видимо, устав от догонялок, Уён остановился, закрыл глаза и опёрся руками о ближайшую — как раз напротив того места, где застыл Ёсан, — парту, пытаясь отдышаться. Взгляд Ёсана в этот момент случайно скользнул чуть ниже закатанных по локоть рукавов рубашки Уёна, и сердце его пропустило удар. Там, на смуглой коже, на левом запястье, красовался точно такой же трёхцветный знак, как и у него. Догадка, мелькнувшая в голове Ёсана, подтвердилась почти сразу же, когда в поле зрения появился Сан — у него тоже была эта метка. Пазл сложился так точно, что любые сомнения вмиг стали абсурдными, но вместо того, чтобы принести успокоение, эти мысли только напугали Ёсана. Он отпрянул от двери и, что есть мочи, побежал к выходу из университета. А всё, что осталось Сану и Уёну, — это гадать, кому принадлежит зелёный след от кроссовка, тянущийся по всему этажу. На следующий день Ёсан сказался больным и не пришёл на занятия. Как и через день. И всю следующую неделю. Ему было страшно появляться в университете, потому что даже если в этот день в расписании не стояла та самая совместная лекция, всё равно крайне велик был риск встретиться с теми, с кем сейчас очень не хотелось. Ему нужно было время. Много времени. Его накрывало ощущением безысходности и бросало в дрожь каждый раз, как он вспоминал о том, что его родственными душами оказались именно они. Творческие, весёлые, притягивающие взгляды — сияющие. И невероятно гармоничные вдвоём, будто выточенные друг под друга. Зачем им ещё кто-то, тем более, такой тихий и незаметный? Ёсан думал об этом целыми днями, но всякий раз возвращался ко всё более самоуничижительным выводам. Он был уверен, что ему не место рядом с Саном и Уёном, что он непременно будет третьим лишним, а то и вообще — обузой, камнем, тянущим вниз, от которого невозможно избавиться. Поэтому он решил, что ни за что не позволит им узнать.***
Проведя неделю в апатично-подавленном настроении, Ёсан всё же вернулся к занятиям. Нет, лучше ему не стало, но дальнейшие прогулы уже могли иметь последствия, так что выбора не оставалось. На объединённых парах Ёсан стал садиться на дальнее место в углу, чтобы быть как можно дальше от Уёна с Саном, и старался даже не смотреть в их сторону. Теперь он с нетерпением ждал окончания семестра, чтобы перестать так часто видеть своих соулмейтов и чтобы всё вернулось на круги своя. Только вот судьба сдаваться не собиралась. В один из дней, когда лекция с художниками, которая стояла в расписании последней, подошла к концу, и все засобирались домой, дорогу Ёсану вдруг загородили Сан и Уён. Ёсан отступил от них на полшага и сглотнул. — Привет?.. — тихо пробормотал он. — Привет! — Уён улыбался как обычно широко, но отчего-то нервно. Сан успокаивающе поглаживал его по спине, только вот сам тоже явно был на взводе. — Кан Ёсан, правильно? — положительный ответ как будто придал Уёну сил, и он продолжил уже уверенней. — Послушай, возможно, моя просьба сейчас прозвучит странно для первого разговора, но не мог бы ты сказать, какая у тебя метка? Ну, описать её. Или показать. Паника, накрывшая Ёсана с головой, была подобна ледяной волне. Нет. Нет, нет, нет, им нельзя знать, совсем-совсем, никак-никак нельзя, ведь… Ведь когда поймут, когда увидят, то обязательно скажут, чтобы не мешал, что не рады ему и предпочли бы никогда о нём не знать и стереть тот жалкий зелёный лепесток со своих запястий. А если с вымученными улыбками соврут о том, что не против пустить его в свою идиллию, — и того хуже. Но… Ёсан так чертовски устал от всех этих терзаний. Он подумал о том, что следующая совместная лекция — завершающая, так что один печально-неловкий день можно и потерпеть, а там уже не так тяжело будет. И тогда он, наконец, решился. Расстегнул манжету, подвернул её, открывая обзор на метку, и зажмурился. Он ожидал чего угодно — того, что Уён с Саном просто уйдут или попытаются объяснить ему, что всё это ошибка судьбы и попросят не вмешиваться в их отношения, но только не почти невесомого ощущения ладоней на своих предплечьях. — Ёсан-а… — неформальное обращение почему-то не резало слух, а Уён звучал так ломко и уязвимо, что Ёсан не сдержал любопытства. В тот же момент из-за увиденного его сердце больно сжалось: у обоих его соулмейтов в глазах плескались океаны слёз, что вот-вот — и выйдут из берегов, и пусть он смутно понимал, что это из-за него, но истинная причина ускользала. Он очень хотел что-нибудь с этим сделать, успокоить их, утешить, но мог лишь молча протянуть руки и попытаться стереть солёную влагу с их щёк. Безуспешно. — Ёсан-а, мы так долго тебя искали. Столько лет! Мы так рады сейчас, Ёсан-а, — голос Уёна окончательно надломился, и он судорожно всхлипнул, закрыв руками лицо. Сан держался из последних сил, но было видно, что и он готов разрыдаться в любую секунду. Мозг Ёсана выдал забавную ассоциацию с маленькими детьми и их способностью заплакать просто потому что рядом кто-то уже льёт слёзы, и он слабо улыбнулся, не замечая, что у самого глаза на мокром месте. — Так вы... искали меня? — спросил он. — Конечно! — кивнул Сан. — С тех пор, как встретились, почти шесть лет назад. Мы мечтали о том дне, когда найдём последнюю шестерёнку нашего механизма, и он заработает как надо. И я… Мы правда счастливы, что нашли тебя. — Но разве вам вот так, вдвоём, не лучше? — недоумевал Ёсан. — Зачем вам я? Это же странно. — Не странно, — Сан с нежностью улыбнулся ему. — В самом начале, когда мы с Уёном только познакомились, мы тоже думали, что нам больше никто не нужен, но очень быстро поняли, что были не правы. Понимаешь… Когда я обнимал Уёна, то всегда непроизвольно оставлял место для ещё одного человека. Наши глаза, даже когда мы были наедине, всегда искали третьего. Нас никогда не было двое, Ёсан-а. И никогда не будет. О. Эта фраза прозвучала так хорошо, так правильно. У Ёсана от неё внутри не то что бабочки — райские птицы стаями взмыли. А следующие слова Уёна заставили птиц ещё и запеть. — Мы любили тебя ещё до того, как догадались о твоей метке, до того, как впервые увидели тебя и даже до того, как познакомились друг с другом. Это ведь именно то, как работает связь родственных душ, верно? И Ёсан не мог не согласиться. Он тоже всегда испытывал это удивительное чувство — любовь к тем, кого ещё даже не знаешь. В их случае эта любовь у каждого умножалась на два, и потому не обращать на неё внимания Ёсану было вдвойне тяжелее. Теперь же эта пытка, наконец, закончилась, и оставался лишь один вопрос, не задать который он не мог. — Как вы догадались, что это именно я? — А, это было не сложно, — хихикнул Уён. — И мне, и Сану всегда было легко общаться и заводить друзей. Думаю, ты заметил, что мы смогли найти общий язык со всеми твоими однокурсниками? Ну, кроме тебя. Потому что каждый раз, когда мы собирались подойти к тебе, начинали волноваться. Что было очень-очень странно! Вот это и заставило нас задуматься. А недавно мы получили самую главную подсказку. — Зелёная краска? — догадался Ёсан. — Именно! И твоё отсутствие всю следующую неделю. — После этого ты стал вести себя иначе, — с грустью отметил Сан. — Садился далеко от нас и почти не смотрел в нашу сторону. Это расстраивало, и мы всё-таки решили рискнуть и поговорить с тобой, пока не стало слишком поздно, и мы не упустили тебя. — И не прогадали! — Уён подпрыгнул и лучезарно улыбнулся. — Все наши предположения подтвердились, а необъяснимое волнение наконец-то исчезло. Но… — он переглянулся с Саном, и на их лицах промелькнуло беспокойство, — мы не спросили, хочешь ли ты быть с нами. Что ж, это был сложный вопрос. До этого дня. Впрочем, если бы Ёсана спросили об этом ещё сегодня утром, он бы твёрдо ответил «нет», но теперь… Теперь он видел полные надежды и тихого восхищения глаза своих соулмейтов и знал, что ответ его будет совершенно иным. — Да, я хочу. Сан и Уён дружно выдохнули и засияли улыбками ещё ярче, чем прежде. — Можно обнять тебя? — спросил Сан и, получив утвердительный ответ, тут же сгрёб Ёсана в охапку. Его объятия, вопреки ожиданиям, были нежными и аккуратными, он окутывал собой, словно мягким пледом, со всех сторон и дарил ощущение уюта. Объятия Уёна же оказались какими-то сумбурными, крепкими, почти до звёздочек в глазах, и жаркими, как костёр в июльскую ночь. Идеальный контраст. А затем они обняли его одновременно, и Ёсан бы соврал, если бы сказал, что не был в этот момент счастливей, чем когда-либо прежде. Трёхцветный узор на запястье из насмешки судьбы превратился в величайшее благословение, теперь можно было не прятать его и позволить себе отныне любить и быть любимым. А мнение окружающих перестало иметь значение, ведь Ёсан больше не был один на один с миром. Он понимал, что ему ещё предстоит долгая и упорная работа над самооценкой и над тем, чтобы ясно выражать свои чувства, но уже сейчас, улыбаясь, он мысленно начинал новую главу своей жизни, на страницах которой теперь непременно будут красоваться два самых дорогих сердцу имени — «Сан» и «Уён».