Издевательства над падчерицей

      Два года после смерти жены Виктор простой служащий одного учреждения, летом занимавшийся дачей, а зимой на досуге резьбой по дереву, жил с дочерью Машей вдвоем. Но и с хозяйством ему управляться было не легко, и денег, несмотря на попытки коммерциализации хобби, не очень хватало, и просто было одиноко. А кроме того, жизнь продолжалась, а это означало, что нужно жить активно, продолжать искать жизненные радости и не отказываться от общения с другими людьми. Так что, в общем, Виктор нашел себе новую женщину по имени Лариса, у которой была своя дочь Вика, практически ровесница его Маши. Лариса была высокой женщиной с развернутой спиной и шикарными густыми и вьющимися волосами. Она по своей инициативе разошлась с мужем (которого называла «моя бывшая тряпка») еще семь лет назад, и не искала новых отношений, но после знакомства с Виктором заинтересовалась им. Узнав о его бытовых сложностях, Лариса подумала и решила, что поддержать его стоит, и так как она была уверенной в себе и сильной во всех делах, к ней вполне можно было применить выражение: «За ней, как за каменной стеной». Так что она понравилась и Маше, которая охотно поддержала отца, когда тот сказал ей, что хочет жениться на Ларисе. Кроме того, две плохеньких двухкомнатных квартиры они сменяли на одну просторную трехкомнатную, которая очень понравилась Маше.       Однако став женой и полноправной хозяйкой общего дома Лариса переменилась очень сильно. Она буквально по минутам расписала график жизни всех членов семьи, вела постоянную запись доходов и расходов, требовала от Виктора и Маши беспрекословного подчинения во всем, строго исполнения всех установленных правил (включая, например, точное расположение продуктов в холодильнике или повернутый в нужную сторону носик заварочного чайника), строгого соблюдения режима дня, даже если он не соответствовал рабочему или учебному расписанию. Если Виктор или Маша исполняли требования Ларисы не с буквальной точностью или как-то не так, как она себе представляла, то многочасовое чтение нотаций, объяснение, какие они плохие, неправильные, незадачливые и просто ущербные начиналось сразу же, как Лариса обнаруживала несоответствие. А она была очень наблюдательной, и укрыться от нее не удавалось никогда. На Вику же никакие правила почему-то не распространялись, и при любом удобном случае, а находились такие случаи практически каждый день, она жаловалась матери на нарушение Машей правил.       Строгие правила были установлены на счет домашней одежды, и они касались даже Вики. Лариса категорически не допускала хождение в нижнем белье или завернутыми в полотенце после мытья. Поэтому Виктор должен был ходить в пробковых шлепанцах с высоким супинатором, в спортивных штанах или легких брюках и в рубашке поло, на которую в холодное время года допускалось надевать полностью расстегивающуюся шерстяную кофту строго на шести пуговицах. Девочки же и сама Лариса ходили в меховых тапочках с закрытыми носами, а наверх допускалось надеть или длинное хлопковое платье, или в махровые шорты и хлопковую футболку, или махровый халат. Так вот и жили командир и трое подчиненных в стандартной трёхкомнатной квартире, в которой кухня и две комнаты выходили на левую сторону, а еще одна комната – на правую. Эта комната была отведена под спальню «старших» (то есть Ларисы и Виктора); комната, следовавшая за кухней, стала комнатой «младших», а дальняя комната с левой стороны – мастерской Виктора.       Особой и совершенно неожиданной проблемой в отношениях между девочками стал туалет. Лариса требовала, чтобы Маша не сидела там подолгу, а при одновременной необходимости с Викой пропускала ее вперед. Вика же проводила там очень много времени, особенно, если Маша была в очереди. Если Маша уже находилась в туалете, а Вика подходила к двери и обнаруживала ее с той стороны, она сразу же шла жаловаться матери, что, естественно, приводило к очередному скандалу. И достаточно быстро Вика вообще стала почти при каждом посещении Машей туалета стала бегать к матери, с жалобой, даже если самой Вике в туалет не было нужно. Маша пыталась рассказывать об этом отцу, но тот только разводил руками.       – Я сам всему этому не рад. Но кто же знал, что так получится! – говорил он дочери, - так что держись, Машенька!       И вот в очередной субботний день Маша пошла в туалет, а Вика, хотя ей вообще не было туда нужно, побежала к Ларисе и стала жаловаться:       – Машка снова заняла туалет и не пускала меня очень долго. А я из-за этого не только описалась, но и обкакалась!       – Ну всё! Сейчас я ее так отделаю, так накажу, что на всю жизнь запомнит, чья очередь первая!       К этому времени Маша как раз вышла из туалета и мыла руки в ванной комнате.       – Ну? И как это называется? – Лариса встала в двери ванной, не позволяя Маше выйти.       – Что именно? – не поняла Маша.       – Как будто сама не знаешь! Кто только что в туалете был?       – Я…       – А почему Вику не пустила вперед?       – Так она же не просилась…       – Ты врешь, как и всегда!       – Это Вика врет…, - процедила Маша и сжалась от ужаса, так как выражение лица Ларисы приняло железные угрожающие черты.       – Моя дочь, в отличие от тебя, никогда не врет! И ты же знаешь, что она не здорова, и, в отличие от тебя, ей вредна даже лишняя минута терпения. А теперь из-за того, что ты ее не пустила, она обкакалась! И это твоя вина, и я тебя за это очень сильно накажу!       – Я ни в чем не виновата…       – Ничего даже слышать не хочу. Сейчас ты вымоешь Вику, а потом еще, в наказание, сама обкакаешься три раза! Чтобы ты знала, какие страдания из-за тебя испытывает моя золотая доченька!       Маша от услышанного перепугалась страшно, не нашлась, что ответить, а только лишь заплакала. Лариса презренно на нее посмотрела и ушла.       Вика в это время взяла в шкафу свое новое, чистое белье, и пришла к Маше, которая все еще оставалась в ванной.       – Давай, Машка, мыть меня будешь! – громко и радостно объявила Вика и закрыла за собой дверь на защёлку.       – Я готова, - Маше ничего не оставалось, кроме как подчиниться, - как ты хочешь, чтобы я мыла тебя?       – Никак, - негромко и злобно процедила Вика, совершенно переменившись и в голосе, и настроении.       – Но ведь ты обкакалась!       – Ты что, думаешь, что я, в самом деле, такая дура, чтобы по правде наложить в штаны? Нет уж, это не про меня! Зато тебе вскоре это предстоит, ха-ха!       – Но ведь я ни в чем не виновата! Зачем, за что ты меня мучаешь?       – Я тебя ненавижу, и я тебя изведу.       – Почему? Разве я тебе что-то плохое сделала?       – Сделала: ты существуешь, и мне от этого плохо. А теперь заткнись! Открывай воду в душе и тихо сидим тут минут пятнадцать, чтобы мать ни о чем не догадалась.       Эти четверть часа, проведенные в полном молчании, показались Маше вечностью. Наконец, Вика сказала, что времени достаточно, и они вышли из ванны.       – Девочки, бегом сюда! – позвала Лариса из кухни.       Маша и Вика быстро пришли на кухню; Виктор уже сидел там. Все расселись на своих местах за обеденным столом: Вика спиной к стене и напротив телевизора, Лариса напротив дочери, Виктор спиной к двери, а Маша лицом к двери и спиной к холодильнику.       – Ну что, Вика, как Маша тебя вымыла? – спросила Лариса.       – Она очень старалась и вымыла меня хорошо, - ответила Вика, - но я считаю, что она все равно должна быть наказана со всей строгостью.       – И она обязательно будет наказана! Машка, за то, что ты в очередной раз не пустила Вику в туалет вперед, и что она, бедненькая, не выдержала и обкакалась, ты должна обкакаться три раза.       – Вы серьёзно что ли?? – воскликнула Маша, - как же так? Почему?       – А потому и вот так! Чтобы ты в полной мере, во всех красках почувствовала то, что пришлось пережить Вике!       – Но я же не виновата… Она же…       – Не смей говорить плохо о моей дочери, а то накажу еще сильнее! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!       – Господи, ну что это такое происходит! – пробормотала Маша и разревелась, - папа, хоть ты меня защити!       – Извини, ничем не могу помочь, - тихо проговорил Виктор.       – Не пытайся жаловаться и искать поблажек! – злобно процедила Лариса, - а ты, Виктор, иди отсюда; я сама разберусь с ней!       Тот покорно встал со своего места и вышел из кухни. Повисло молчание. Маша почувствовала себя еще хуже – не только без вины виноватой, но еще и преданной. Она считала, что должна быть спокойной и сильной, но не могла, и в ней кипела злоба на Вику, обида на отца, а слезы градом лились из ее глаз… А Вика сидела напротив неё, молча смотрела на происходящее, и Маша очень хорошо видела, что Вика еле сдерживает злорадный смех.       – Ладно, Маша, не плачь, - через какое-то время Лариса нарушила молчание, - просто в следующий раз будь умнее, соблюдай все правила, чтобы тебя не за что было наказать.       – Но что вы, что Вика всегда найдете способ прицепиться ко мне.       – Не давай повода и не провоцируй…       – Да вы же цепляетесь безо всякого повода. Как говорит Вика, она просто меня ненавидит и хочет…       – Еще раз что-то скажешь о Вике – обкакаешься не три, а четыре раза! Да, и я, и она тебя очень не любим, но ведь ты нам не родная, так что наша к тебе ненависть совершенно естественна. А если ты перестанешь поступать плохо, наше отношение к тебе может улучшиться, и таких неприятных ситуаций не будет.       – Да я не поступаю плохо!       – Не пререкайся! Ты совершенно не уважаешь особенности и потребности Вики, и это плохо! Значит, тебе плюёшь на неё. Но подобное отношение к ней я рассматриваю и как плевок непосредственно на меня. А я не позволю на себя плевать. Поэтому я буду применять к тебе самые суровые меры.       – Да не плюю я ни на кого…       – Плюешь, Машка, раз постоянно нарушаешь все правила. А раз ты нарушаешь правила, значит, ты не хочешь между нами хороших отношений.       – Я хочу, чтобы у нас были хорошие отношения. Но всё, что бы я ни делала, вам не нравится. Как же мне быть?       – Ты все усложняешь, хотя на самом деле все очень просто: не совершай ошибок, и не будешь нам так не нравиться. А будешь ошибаться – мы будем тебя наказывать. И когда же ты будешь исполнять нынешнее наказание?       – Я прошу вас, не мучайте меня! – закричала Маша, - пожалуйста, хотя бы не таким ужасным образом!       – Но, но! Не пытайся отвертеться! Ты виновата, а, значит, должна быть наказана. Сегодня ты уже какала?       – Да.       – Тогда начнешь с завтрашнего дня! Когда тебе понадобится в туалет, подойдешь ко мне и скажешь об этом. И попробуй только покакать тайком или забыть, что ты наказана! И, кстати, я проверю, сколько ты там наложишь, и если будет мало, то наказание не зачтется! Понятно??       – Да, я поняла…       – Тогда всем всё ясно. Расходимся! – объявила Лариса.       Вика убежала быстро, а Маша с трудом поднялась со стула, кое-как добрела до их с Викой общей комнаты и грузно опустилась на свою кровать. Она была готова разрыдаться в голос. Но тут она заметила, что какое-то время назад на телефон пришло сообщение – Инна, единственная настоящая подруга замкнутой Маши, звала ее прогуляться. Маша сразу же, не задумываясь, действуя на автомате, ответила ей, и минут через двадцать подружки встретились.       – О, ты как-то не очень выглядишь, - заметила Инна, - опять проблемы с Ларисой?       – Да, и с Ларисой, и с Викой.       – Что же случилось?       И тут Маша задумалась: рассказать Инне всё, как есть, или оставить в тайне такую позорную историю.       – Да так, как всегда пустые придирки и всякие мелочи, - проговорила она, решив ничего ей не говорить.       – Неужели мелочи? – скептически спросила Инна, - меня не обманешь! Я чувствую, что случилось что-то серьезное…       – Мне бы не хотелось об этом говорить… Сменим тему.       – Как скажешь.       Инна больше не задавала вопросов, и Маша тоже ничего не говорила. Так они и шли молча по оживленному бульвару, среди шумной толпы, наслаждавшейся субботним вечером в начале весны. Инна видела, что на Маше нет лица, и понимала, что мысленно Маша очень далеко.       – Нет, у тебя какая-то очень серьезная проблема, - наконец сказала Инна, - расскажи. И полегче станет. И, может, я что посоветую.       – Это слишком личное и не столь уж важное.       – Личное не может быть не важным! А мы подруги, и ты можешь рассказывать мне всё. И ты же знаешь, что я никому не скажу. И, может быть, смогу поддержать, дать какой-нибудь совет.       – Я всё это знаю и понимаю, и спасибо тебе за это, - грустно улыбнулась Маша.       – Так что же случилось?       – Ну… Ладно…       Но Маша не смогла продолжить и замолчала. Инна её не торопила. Маша не знала, стоит ли рассказывать всё, или придумать какую-то отговорку поправдоподобнее, или как-то суметь перевести разговор на другую тему (которая никак не приходила в голову)?       – Тебя что решили под кого-то положить против твоей воли? – предположила Инна, понимая, что самой Маше не хочется говорить о происходящем, но оставлять её наедине с проблемами нельзя.       – Нет, дело совсем в другом…       – Даже предположить не могу, что бывает страшнее…       – Оказывается ещё как бывает! А, кроме того, это настолько позорно, что от одного стыда можно удавиться.       – Что же может быть страшнее и позорнее принуждения к сексу?       – Представь себе, может… - процедила Маша, а потом собралась с духом и выпалила, - Лариса хочет, чтобы я наложила в штаны.       Инна с недоумением посмотрела на подругу.       – И с чего у неё возникло такое желание?       – Вика опять пожаловалась, что я не пустила её в туалет. И Вике пришло в голову сказать, что она наложила в штаны. Естественно, она соврала, но Лариса-то ей поверила. И она решила наказать меня таким же образом.       – А твой папа знает об этом?       – Знает. Лариса объявила об этом на общем собрании.       – И он этому не удивился? Принял это как должное?       – Конечно. Он никогда слова поперек Ларисе не скажет.       – Еще раз поговорить с Ларисой и убедить её в недопустимости и абсурдности таких требований – тоже не вариант? Себе дороже будет?       – Я пыталась, но она непробиваема. Похоже, она всерьез решила меня уничтожить, со свету сжить… А ещё как Вика это всё и всем в школе растреплет…       – Ты меня, конечно, извини, но как раз, если Вика растреплет, будет хорошо. Можно будет заявить, что дома над тобой издеваются и попробовать принять какие-нибудь меры. Или мне куда-нибудь об этом заявить?       – Ты что! Нет, не надо!       – А зря! Именно так и начинают те, кого впоследствии бьют и унижают молодые люди и мужья. Таким девушкам дома ломают психику, заставляют – даже приучают – быть бесправными и бессловесными грушами для битья (как физического, так и психологического). А потом мужики начинают этим пользоваться. Поэтому такой слом психики нужно быстро пресекать.       – Как же это пресечь, если с Ларисой каждое следующее действие создает новые проблемы?       – Знаешь теорию, по которой ответ на какое-то жесткое действие должен быть ещё более жестким? Обратись в компетентные органы с заявлением о домашнем насилии. Думается, терять тебе нечего, и хуже уже не будет.       – А если не прокатит? Если заявление не примут или примут, придут, наведут шороху, но без реальных мер? Да и вряд ли Ларису сразу задержат… Она вообще в нужных ситуациях милая и добрая.       – Да уж… Ситуация напоминает безвыходную, - грустно сказала Инна.       Маша была с ней согласна и не нашла, что сказать дальше. Некоторое время девочки шли молча. Маша думала о своей печальной судьбе; Инна пыталась придумать какой-нибудь способ помочь Маше, но никакой хитрый вариант не приходил не в голову. Но в какой-то момент Инна подумала, что в ситуации, когда не придумывается ничего особенного, самым действенным может оказаться простой вариант – открытое и тупое сопротивление происходящему.       – А почему ты не можешь просто, как говорится, упереться рогом и отказать Ларисе? – спросила Инна у Маши.       – Как же ты это себе представляешь?       – Тебе надо просто сказать твердое и уверенное «Нет!». При этом не надо её ни в чем обвинять, не надо говорить ей, что она перешла границу. Надо сохранять спокойствие, но при этом сопротивляться и не уступать ей. Спокойствие и игнорирование со стороны жертвы показывают насильнику, что играть с жертвой невозможно. Насильнику становится не интересно, и он прекращает свои действия.       – Не думаю, что с Ларисой такое сработает. А учитывая, что любые мои действия (и даже бездействие), она интерпретирует так, что я делаю все не так, плохо и против неё, ни игнорирование, ни спокойствие тут не помогут…       – И что же ты будешь делать?       – Получается, что выхода нет. Судя по всему, придется наложить в штаны… Как бы еще Лариса не сказала, что я и это делаю не так, как нужно!       Инна не нашла, что ответить, поэтому некоторое время девочки молчали.       – Может я могу как-то тебе помочь? Например, поговорить с Ларисой. Или с твоим папой? – через некоторое время предложила Инна.       – Нет, Лариса будет против выноса сора из избы. Кроме того, она скажет, что я жалуюсь. А папа… - тут Маша замялась и махнула рукой, - да он мне такой же неродной и такой же враг, как сама Лариса. Он никогда меня не понимал, не хочет понимать, не видит, что мне нужны поддержка и защита. Спасибо тебе за желание помочь, но мне, увы, ничто не поможет.       – Но это уже ужасно! Так не должно быть! Любой человек достоин помощи, сочувствия, поддержки!       – Я же не говорю, что я не достойна. Я достойнее многих. Просто сейчас такой случай, когда помочь нельзя…       Маша хотела пустить слезу, но они так и не потекли. После этого девочки еще немного погуляли, поболтали о ерунде. Маша попробовала отвлечься, но у неё ничего не получилось; её мысли постоянно возвращались к предстоящему наказанию. Инна очень её сочувствовала и сожалела, что не может помочь; она перебирала в мыслях различные варианты, но ничего хорошего в голову ей не приходило. Маша же думала, как проделывать то, чего хочет от неё злая Лариса, как ей будет плохо, и как Вика будет этому радоваться, и как она, Маша, ничего не сможет со всем этим сделать.       – У меня сейчас есть только один вариант – покориться судьбе. И никаких других вариантов вообще нет, - грустно сказала Маша, - точнее, они есть, но это еще большие зло и неприятности. Придется представить, что я заболела недержанием кала.       – В таком случае – держись. И если что – сразу же обращайся.       – Спасибо! Хотя даже не знаю, что лучше – жаловаться тебе, или попытаться справиться со всем самой. Поддержка, конечно, очень нужна, и её очень хочется. Но не хочется в неё погружаться, от неё совсем недолго окончательно размокнуть. А размокать нельзя; надо сопротивляться и быть сильной, чему одиночество и самостоятельное решение проблем как раз очень способствуют.       – Понимаю. Думай, и делай так, как тебе кажется лучше. По ходу дела ты точно поймешь, как тебе действовать. Если что, я всегда на связи.       – Еще раз спасибо! Постараюсь справиться сама, но если не получится – ты уж помоги, пожалуйста.       – Конечно же!       После этого девочки, гулявшие уже довольно долго, разошлись по домам.       Маша с тяжелым сердцем провела остаток дня, и ужин из ее любимых баранины с картофелем, приготовленный Ларисой, был ей совсем не в радость. Что-что, а готовила Лариса восхитительно, и за это Маша была готова многое ей простить. Но такое дикое наказание при том, что она не была виновата – это не укладывалось у Маши в голове. Ночью она очень плохо спала, только и думая, что о предстоящем наказании: как это будет, не умрет ли она со стыда, не задохнется ли она от отвратительного запаха, не покроется ли ее кожа язвами и коростами?       На следующий день Маша плохо себя чувствовала, с трудом встала с постели, у нее болела голова, и завтракала она совершенно без аппетита. Потом были разные домашние дела, шедшие строго по графику, составленному Ларисой. Наконец, Маша почувствовала, что ей надо в туалет по большим делам. Тяжело вздохнув, она пришла к мачехе, еще лелея небольшую надежду, что над ней сжалятся, и никакого наказания не будет.       – Я хочу какать, - сказала она Ларисе.       – Ну, хорошо! Надевай трусы, которых тебе не жалко, и иди в туалет. Там, не снимая трусов, сядешь на унитаз, покакаешь и покажешь мне, что получилось.       Маша пошла в их с Викой общую комнату. Вика уже сидела там на своей кровати и давилась со смеху, стараясь не рассмеяться в полный голос. Маша лишь презрительно посмотрела на нее, ничего не сказав; сохраняла молчание и Вика. Маша порылась в вещевом шкафу и нашла там довольно старые, заношенные, но все еще бывшие ей в пору трусы. Переодеваться при Вике она, естественно, не стала, а прошла в ванную и переоделась там. Руки ее тряслись, ноги подкашивались. Потом она прошла в туалет, и по привычке стянула с себя одежду, села на унитаз, и только в последний момент спохватилась, и надела трусы обратно, после чего села на унитаз снова. И хотя нужно ей было уже довольно сильно, она не могла так просто испачкать себя.       Маша решила подготовиться морально и подождать минутку. Тысячи мыслей и воспоминаний пронеслись в это время в ее голове. Ей вспомнились утренники в детском саду, где она всегда активно участвовала, и как мама помогала ей учить стихи и делала ей костюмы. Ей вспомнилось, как мама отвела ее в первый класс, и как потом они чудесно погуляли в центре; Маше казалось, что это было совсем недавно; если не вчера, то на прошлой неделе. Ей вспомнилось, как мама вопреки указаниям врачей и несмотря на очень плохое самочувствие все-таки пришла на ее выпускной из начальной школы, и как вечером после этого маме стало совсем плохо, и ее увезли в больницу, где она провела все лето. Маше вспомнилось, как почти через два года после этого маму хоронили, и как ей было досадно из-за первого весеннего дождя, который беспощадно заливал маме лицо и волосы. Ей вспомнилось, как еще через два с лишним года, они впервые гуляли вместе с Ларисой и Викой в теплый и красивый осенний день; Лариса была очень веселой, много шутила, и понравилась Маше. Вика же показалась ей какой-то зажатой и не очень общительной, хотя Маша как раз хотела подружиться, постоянно пыталась завязать разговор, много рассказывала о себе, пыталась расспрашивать Вику, но та была холодна, и на вопросы отвечала односложно. А потом была свадьба отца и Ларисы, через несколько дней после которой Лариса стала совсем другим, жестоким и властным человеком.       И вот теперь Маша сидела на унитазе с надетыми трусами, и должна была Ларисе обкакаться. А что, если не поддаваться, не наказывать саму себя ни за что, а сопротивляться и пытаться защищать себя? Но это только бы ожесточило Ларису еще больше, и если сейчас она требовала такого, было даже страшно подумать, что дальше придет в ее голову! Хотя, с другой стороны, уступишь и поддашься раз, потом всё время будешь уступать. И Маша с отцом уступали уже столько раз, что сосчитать было нельзя. И поначалу они пробовали сопротивляться, но встречали такой ответ, такой отпор, с которым совершенно ничего нельзя было сделать. Поэтому и теперь, несмотря на всю дикость требования, сопротивляться было невозможно.       Маша тяжело вздохнула и выпустила из себя содержимое кишечника. Давно просившееся наружу оно вышло легко, но не ушло никуда, оставшись у Маши в трусах. Маша почувствовала, как трусы оттянулись вниз под тяжестью кала. Дальше Машина рука автоматически потянулась к держателю туалетной бумаги, но Маша быстро поняла, что бумага ей сейчас не нужна, и даже усмехнулась такому автоматизму. Она с полными трусами вышла из туалета и прошла на кухню показываться Ларисе.       – Это еще что? Ты как одета? – выпучилась на неё Лариса, увидев, что на Маше только трусы, футболка и носки.       – Но я же хочу показать вам…       – Разве это может быть оправданием? Разве из-за этого можно ходить в таком виде? Даже будучи наказанной ты обязана быть одета прилично и как подобает! Никаких исключений из правил я не потерплю. Так что одевайся немедленно, и только потом я тебя проверю.       Маша бегом убежала с кухни, в их с Викой комнате срочно натянула на себя первые попавшиеся под руку шорты и вернулась к Ларисе.       – Ладно, теперь ты выглядишь нормально. Но подумай сама: как же тебя не наказывать, если ты постоянно делаешь что-то не так? – спросила Лариса, презрительно глядя на Машу.       – Я даже не знаю, что ответить, - Маша развела руками.       – Да уж точно, тут ничего не скажешь. А теперь поворачивайся спиной, и я посмотрю сколько у тебя там.       Маша исполнила требование Ларисы, и та оттянула резинки на ее шортах и трусах и заглянула в них, рассматривая их содержимое.       – Сойдет, - сказала Лариса, опуская резинки, - а теперь сядь на табуретку.       Маша отодвинула из-под стола одну из табуреток, села и тут почувствовала, как кал моментально расползся по всей её попе. Ее лицо исказилось в гримасе омерзения. Лариса это заметила:       – В том-то и суть наказания, чтобы ты мучилась и страдала, - строго сказала она, - проходишь так час. Советую тебе употребить это время на полезные домашние или учебные дела. Так и время быстрее пройдет.       – Да, хорошо, - совершенно упавшим голосом произнесла Маша.       Маша, которой как раз нужно было позаниматься уроками, прошла в их с Викой комнату, взяла нужные учебник и тетрадку, села за стол, но тут к ней подошла Вика.       – Ну что, каково тебе? – ехидно спросила она.       – Отстань…       – Не «Отстань», а скажи!       – Сама-то как думаешь?       – Потому и спрашиваю, что даже представить и подумать не могу.       – Так сама попробуй, если хочешь узнать, как это. Словами ощущения не передашь…       – Ты так говоришь, что по твоим словам можно подумать, что тебе это очень нравится.       – Всегда ты думаешь совсем не то, что есть на самом деле.       – Ах, так тебе не нравится? Но разве такой отстой, как ты, достоин чего-то другого? Вот и сиди в дерьме, отстойница!       С этими словами Вика обдала Машу презрительным взглядом и ушла. Маша, которой и без этого было противно до безумия, даже не почувствовала, чтобы слова Вики как-то ее задели. Она тяжело вздохнула, взглянула на часы и увидела, что от назначенного ей часа не прошло и пяти минут.       Занятия учебой как-то не шли. Хотя кучу в трусах Маша ощущала не так остро, как в первые несколько минут, ей было очень некомфортно, и она просто смотрела в книгу без какого-либо понимания прочитанного. Маша отложила книгу, откинулась на спинку стула и подняла глаза к потолку. В своем нынешнем состоянии она не могла ничего делать. Она чувствовала абсолютное бессилие и полную апатию. А ещё ей хотелось, чтобы папа подошел к ней, спросил, как у неё дела, посочувствовал бы ей. Но она знала, что отец её совершенно не понимает, не поддерживает, и не только доброго, а хоть какого-то слова от него не дождешься. Несмотря на это она сама решила подойти к нему. Он, как и всегда в свободное время, в своей мастерской вырезал какую-то поделку. Он только приступал к обработке заготовки, которая раньше была ножкой шкафа, найденной на какой-то свалке по пути на дачу.       – Папа? – обратилась к нему Маша.       Тот без слов поднял взгляд и вопросительно посмотрел на дочь.       – Папа, почему ты не защищаешь меня от того ужаса? – спросила Маша.       – Потому что надо уметь самой себя защищать. Когда будешь жить взрослой и самостоятельной жизнью, когда вокруг только враги и ни от кого никакой пощады нет – тогда уже поздно учиться будет.       – Но ведь во взрослой жизни не будет настолько диких ситуаций!       – О, поверь моему жизненному опыту и известным мне историям: во взрослой жизни как раз еще хуже бывает. Там вообще каждый по-своему, но все вместе против тебя, и все абсолютно беспощадны.       И Маша, знавшая, что у отца в самом деле богатый и разнообразный жизненный опыт, поняла, что от него не получишь ни помощи, ни защиты. Отец всю жизнь был незначительным служащим в нескольких организациях. В каждую он приходил по приглашению знакомого, в составе команды. Со временем или уходил руководитель команды, и её в организации сразу же начинали зажимать; или в целом менялось руководство организации, и старые команды сменялись новыми. Отец каждый раз пытался держаться на работе до последнего, но каждый раз был вынужден куда-то уходить. Через несколько лет на очередном месте история с распадом команды, сменой руководства и вынужденным уходом повторялась. Никакой карьеры отец не сделал и не пытался делать, и везде занимал низкие, малозначительные места.       – Ладно, я понимаю. Но хоть какие-нибудь слова сочувствия и утешения единственной дочке ты мог бы сказать?       – А зачем? Сочувствие только расстраивает и унижает… А это тебе надо?       – Нет, не надо! – изо всех сил сдерживая все эмоции сказала Маша.       После этого она развернулась и вышла из мастерской. Из-за столь жесткого непонимания со стороны отца она была одновременно и обижена, и рассержена, и подавлена, и одновременно выжата, опустошена. Она вернулась в свою комнату. Она очень не хотела садиться, чтобы не сидеть в кале и не пачкаться еще больше. Она могла бы лечь, но не хотела сильнее пачкаться; а стоять вовсе не было сил. Поэтому она все-таки села в мягкое и глубокое, обычно очень удобное кресло и уставилась в пустоту.       В итоге час мучительного ожидания показался Маше очень долгим… По его истечению, она подошла к Ларисе.       – Час уже прошел, - робко сказала Маша.       – Да, и правда, прошёл. Тогда на сегодня наказание закончено. Можешь идти мыться, а трусы выстираешь, повесишь на батарею и используешь в следующие разы, - распорядилась Лариса, и Маша буквально побежала за новыми вещами, которые она собиралась одеть после мытья.       Маша уже собрала все необходимые вещи, но в комнату пулей влетела Вика, бросившаяся к своему вещевому шкафу.       – Нет! Сейчас я иду в душ! – заявила она.       – А ты не могла пойти раньше? – воскликнула Маша.       – Нет, не могла. И точка.       – Но ведь…       – Ничего не знаю! – моментально прервала ее Вика и с вещами побежала в ванную, не заметив, что по дороге обронила пару вещиц.       Маша была готова одновременно взорваться от злобы и разрыдаться от очередной обиды.       – Да что это за жуть? – закричала она.       – Что такое? Почему крики? – нарисовалась Лариса.       – Только вы разрешили мне пойти в душ, как Вика тут же заняла его, - сказала Маша.       – А кто кроме тебя виноват в том, что ты не успела собраться? Это твои проблемы, - сухо сказала Лариса, - теперь жди, когда Вика закончит.       Понимая, что спорить бесполезно, Маша вернулась в их с Викой комнату. Её досаде и обиде не было предела. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Там был обычный, тихий воскресный день ранней весной. По бульвару, который и в обычные дни не был оживлен, проезжали редкие машины, проходили пешеходы, многие из которых просто гуляли. Никто на улице и подумать не мог, какая драма сейчас разворачивалась в одной из квартир в соседнем доме. Предполагать можно было многое, но все-таки не такое!       Маша задумалась о том, как банальны и примитивны беды большинства, и о том, что ее нынешняя беда – случай исключительный, и поэтому именно ее беда настоящая. Но если до этого Маша хотя бы знала срок своих мучений, то теперь, когда срок увеличился и стал неопределенным, ей было гораздо хуже и больнее. Ей хотелось плакать, но она чувствовала, что слезы совершенно не хотят течь из неё. Ей хотелось лечь на кровать, но она не представляла, как уляжется в грязных трусах. А потом Маша подумала, что она может сесть на подоконник, упереться спиной в оконный откос, смотреть на улицу и стараться не думать ни о чем. Так она и сделала: сняла тапочки и забралась на подоконник с ногами, спиной облокотилась на стену, повернула голову влево и просто стала смотреть. За окном что-то происходило, Маша на это отвлекалась, и время потекло для неё чуть быстрее.       Вика провела в душе практически час. Наконец она вышла и нагло улыбнулась Маше:       – Знаешь, я могла бы просидеть там и часа три! Так что ты еще должна быть благодарна мне, что я закончила так быстро.       – Спасибо, - сквозь зубы процедила Маша и, взяв свои вещи, прошла в ванную.       В ванной Маша первым делом сняла с себя перепачканные трусы, но потом поняла, что ей некуда их деть. Поэтому она бросила их на дно ванны, забралась в ванную сама и открыла душ. Отмыться оказалось сложнее, чем Маша предполагала. Густой и липкий кал не так-то просто смывался с её попы. И как старательно Маша не терлась, ни мочалкой, ни руками, ни потом снова мочалкой, ей не сразу удалось стереть с себя всю грязь. Но еще хуже оказался запах, который не смылся с Маши даже за два намыливания, и она старательнейшим образом намылилась в третий раз. Даже после него Маша не чувствовала отсутствия запаха и полной свежести, но намыливаться еще раз у неё уже не было сил, и она решила дальше просто постоять под душем, подставив попу под основной поток воды. Через какое-то время ей показалось, что это в самом деле помогло (или она просто придышалась к запаху).       Все это время вода, далеко не всегда чистая, стекала на трусы, поэтому они пассивно стирались, но чтобы привести их в хотя бы относительно чистый вид, их нужно было тщательно отстирывать, и далеко не сразу Маша справилась с этой задачей. Когда же она всё закончила, у неё на душе все равно лежал камень от того, что повторять все это придется еще как минимум дважды. Из-за этого Маша, несмотря на физическую чистоту, пребывала в крайне подавленном состоянии.       – Ну, а как ты чувствуешь себя? Хорошо тебе теперь? – спросила Вика, когда Маша пришла в их комнату.       Маша презрительно глянула на Вику и не ответила ничего.       – Как бы ты себя не чувствовала, у тебя еще будут наказания! – ехидно сказала Вика, когда поняла, что ответа не получит, - а потом я постараюсь, чтобы тебя постоянно наказывали так же, или как-нибудь еще круче!       Маша молча взяла какой-то учебник и вышла из комнаты, стараясь не реагировать на Вику. Маша понимала, что Вика сможет исполнить эти угрозы, и опасалась этого… Но в остальном она чувствовала себя хорошо, и вечер воскресенья прошёл для Маши легко и приятно. Давно она не ощущала такой расслабленности. Вика больше к ней не придиралась; ужин от Ларисы был очень вкусен, и жить было можно.       Следующим днем был понедельник, а, значит, Маша и Вика пошли в школу (они учились в параллельных классах, которые тесно общались между собой), а Лариса и Виктор – на работу.       – Сейчас, с утра, исполнять наказание тебе бессмысленно, потому что ты или не прождешь необходимое время, или опоздаешь в школу, - сказала Лариса Маше, - так что в учебные дни будешь исполнять наказания по вечерам.       – А было бы неплохо, если бы она опоздала и в школе тоже проблем бы огребла, - сказала Вика.       – Нет! Я, как ты знаешь, не терплю никаких опозданий, и проблем с учебой не переношу, - веско сказала Лариса, - лучше уж она будет временно не наказанной, чем опоздавшей. Так что, не думай, что я монстр, - последние слова Ларисы были обращены уже к Маше.       – Хорошо, не стану, - сухо сказала она в ответ.       В школе Маша очень боялась, что Вика разнесёт весть о её наказаниях по всей школе. Но, видимо, она молчала, или рассказала, но ей не поверили, потому что Маша не чувствовала ни косых взглядов, ни шушуканья за спиной. Инна же на первой перемене осторожно подошла к Маше.       – Хочешь что-то обсудить? – тихонько спросила она.       – Ну… Вчера я прошла через первое наказание.       – Первое? Их что несколько?       – Их три.       – Боже… И как ты?       – Физически было терпимо, а вот морально до сих пор как будто с головой в дерьмо нырнула.       – На это Лариса с Викой и рассчитывают: хотят сломить морально. Помни, что таким образом у них может получиться! Поэтому изыскивай любые способы, чтобы этого не случилось.       – Мне бы лучше придумать какой-нибудь способ, чтобы защищаться от них и на корню пресекать такие их желания… Хотя, пожалуй, я хочу невозможного…       – Думай, что ты можешь сделать. Бывает так, что долго думаешь, а потом внезапно находишь простое и очевидное решение и удивляешься, как раньше до него не додумалась. Я тоже буду думать, - пообещала ей Инна.       – Спасибо, - грустно улыбнулась Маша.       Учебный день у неё прошел средне. Она все время боялась, что Вика расскажет о её мучениях, и с неохотой ждала вечера, потому что не хотела снова пачкаться, подвергаться насмешкам Вики и видеть абсолютное безразличие отца… Да и школьные предметы у Маши в понедельник были не самые любимые.       Но вечером в понедельник Маше какать так и не понадобилось.       – Ладно, не сложилось сегодня – сложится завтра, - сказала Лариса за общим семейным ужином, - а я всё помню, за всем слежу, так что не думай, что сможешь увильнуть от дальнейших наказаний.       – Надо бы увеличивать ей наказания за пропуски наказаний, - заметила Вика.       – Пока мы не будем так делать, - снисходительно сказала Лариса, - но если пропуски будут злостными – тогда я подумаю.       – А, может, тогда, добавим ей в еду слабительного? – не могла угомониться Вика.       – Нет, ни в коем случае! Подставлять других – это некрасиво, гнусно и подло. А мы с тобой так никогда не поступаем, правильно? – Лариса вопросительно посмотрела на дочь.       – Конечно, мамочка! – протяжно сказала та.       Маша от такой гнусной и подлой лжи чуть не поперхнулась. Хотя даже после этого простой, но очень вкусный ужин, приготовленный Ларисой, не потерял для Маши вкуса.       Вторник в школе сплошь состоял из Машиных любимых предметов, так что день пролетел быстро и приятно.       – Ты как? – ещё перед первым уроком спросила у неё Инна.       – Нормально. Вчера вечером мне так и не понадобилось в туалет, так что наказания вчера не было. И Лариса спокойно перенесла его.       – Хорошо хотя бы такие поблажки тебе дает…       – Да, но это растягивает срок наказаний, - печально добавила Маша.       Несмотря на досаду из-за растягивания сроков мучений, хороший и удачный школьный день поднял Маше настроение.       Вечером того дня (это был вторник) она в туалет захотела. Теперь она уже знала, чего ей ожидать, поэтому ей не было страшно, а было только очень противно.       – Мне нужно в туалет, - сказала она Ларисе.       – Отлично. Ты знаешь, что делать, - был ответ.       Маша, как и в прошлый раз, переоделась в выбранные для исполнения наказаний трусы. В этот раз, чтобы не показывать весь процесс переодевания Вике, которая была в их общей комнате, Маша переоделась в ванне, и пожалела, что не додумалась до этого в прошлый раз. Она села на унитаз, не снимая трусов, и практически без моральной подготовки обкакалась. Потом она оделась в домашние шорты, и пришла к Ларисе.       – Годится, - сказала Лариса, оттягивая сзади резинку от трусов, - и время пошло.       Так как надо было делать уроки, Маша в этот раз сумела уйти в них с головой, и час наказания прошел достаточно быстро. Вика занималась своими уроками и Машу не доставала. Так что через час Маша уже стояла в ванне и радостно, буквально с чувством блаженства смывала с себя кал и стирала трусы. И пробыв в ванне практически час, Маша вышла оттуда обрадованная и посвежевшая.       Следующее, заключительное наказание, Маша хотела исполнить без отлагательств. Она чувствовала, что Лариса и Вика входят во вкус, и теперь могут наказывать её таким образом постоянно. Но в любом случае нынешние мучения она хотела как можно скорее оставить в прошлом.       Среда, в которую у нее было больше всего уроков на неделе, в том числе нелюбимые и сложные предметы, показалась Маше очень долгим днем. Но, к счастью, вечером в среду ей понадобилось в туалет. Она как обычно подошла на кухню к Ларисе и сказала, что ей нужно.       – Да, давай, вперёд, - безразлично сказала Лариса.       – Ничего, скоро ты снова проштрафишься, и мамочка накажет тебя снова точно так же. А, может быть, даже еще сильнее, - усмехнулась сидевшая здесь же за столом Вика.       – Конечно, накажу! Чтобы знала свое место и не забывала, кто она и перед кем.       В этот раз, учитывая, что он был последним, Маше уже совсем не было трудно обкакаться. Она как обычно переоделась (снова в ванне), а в туалете она уже безо всяких мыслей, как будто так и было нужно, села на унитаз в трусах, и вскоре в них уже была грязная кучка. Она почувствовала, что в этот раз кала как будто поменьше, чем в предыдущие разы, но решила, что это у неё по привычке, становящейся жуткой. Но Лариса посчитала иначе…       – Как же мало ты сегодня наделала! – сказала Лариса, когда Маша пришла к ней на проверку, - этого не достаточно для зачета наказания! Поэтому сегодняшний раз не считается, иди мойся, и повторишь наказание завтра.       – Но как же так? Это не справедливо! Я же не виновата, что так мало получилось, - попыталась сопротивляться Маша.       – Я сказала «НЕТ»!       Маша, сама того не желая, ударилась в жуткие слезы.       – Ну чего ты ревешь? От того, что ты не можешь исполнить наказание? – спрашивала её Лариса.       – Да! И от того, что вы мучаете и мучаете меня! Будет ли этому конец?       – Во-первых, если ты не перестанешь реветь в течение двух минут, я еще добавлю наказаний! А во-вторых, конец, конечно, будет, но при двух условиях. Первое: ты до конца исполнишь нынешние наказания. Второе: ты будешь вести себя настолько хорошо и правильно, что нам не придется тебя наказывать. Неужели это так сложно?       – Но ведь вы придираетесь ко мне по всяким пустякам…       – Никаких пустяков и мелочей в жизни нет! И если я в чем-то тобой недовольна, так только тогда, когда ты делаешь что-то неправильно, нарушаешь правила, некрасиво себя ведешь. И пойми, что этим ты вредишь сама себе, создаешь сама себе опасности и неприятности. Если бы твои нарушения были для тебя безвредны, разве я стала бы тебя наказывать? – конечно, нет. И наказывая тебя, я надеюсь, что страх наказания и нежелание быть наказанной, заставят тебя действовать правильно и не делать ничего плохого.       Маша от таких слов Ларисы была обескуражена настолько, что даже плакать перестала. Она не нашла, что ей ответить, поэтому молча поплелась в ванную. Но там оказалось, что пока Лариса читала Маше нотации, Вика даром время не теряла, а заняла ванную. И, как при первом наказании, Маше пришлось ждать очереди на мытьё больше часа. К счастью, за этот час Маша сумела сделать значительную часть домашнего задания. Но ощущение того, что она в холостую, совершенно зря сидит обделанной съедало её изнутри. Если предыдущие мучения хотя бы приближали окончание наказаний, то нынешний раз это окончание отдалял. И хотя физически Маше уже не было так противно, как в первый раз, е психологическое состояние только ухудшалось. Она все резче и острее ощущала себя никому не нужной, бесправной, беззащитной и просто абсолютно несчастной. Она не видела перед собой никаких перспектив и была убеждена в том, что теперь Лариса постоянно будет наказывать её таким образом, и конца этому не будет.       Когда, наконец, Вика освободила ванную, Маша пошла мыться. Но этот раз она мылась без ощущения блаженства. Мытьё и стирка трусов превращались для неё в рутину, в какое-то привычное повседневное занятие, в котором нет ничего особенного. Она чувствовала, что привыкает к этому. И с одной стороны, это уже не казалось ей столь ужасным, как в начале. Но с другой стороны, привыкание к этому кошмару тоже пугало её, и она боялась просто сойти от всего этого с ума. Она действовала как будто на автомате, несколько раз намыливая попу и смывая мыло.       В четверг Маше понадобилось в туалет утром, и она решила сказать об этом Ларисе, чтобы предупредить о возможном пропуске вечером.       – Конечно, сейчас в туалет сходи, - снисходительно и ласково сказала Лариса, - но все равно я жду от тебя исполнения наказания вечером или завтра.       Маша пошла в туалет, и уже автоматически села на унитаз не снимая трусов. Лишь в последний момент она сообразила, что сейчас она наказание не исполняет, и успела притормозить кишечник и снять трусы. Она решила, что теперь из неё выходит все то, что не довышло вчера вечером, и ей было дважды обидно. Во-первых, если бы всё это вышло из неё вчера, то наказания бы уже закончились. Во-вторых, теперь она пропускала одну возможность удовлетворить требования Ларисы. И то и другое расстраивало Машу.       В школе Инна у нее спросила:       – Ты как? Всё закончилось?       – Да если бы! Нет, не закончилось еще ничего. Вчера я наложила гораздо меньше, чем в первые два раз, и Ларисе этого показалось мало, и она сказала, что наказание не засчитывается. Но хуже того, я еще сходила в туалет сегодня утром, поэтому сомневаюсь, что мне понадобится вечером. И я почти уверена, что просто еще одним разом всё не обойдется. И я очень боюсь, что теперь Лариса всегда, по любому поводу (а чаще без повода) будет требовать, чтобы я обделывалась.       – Тебе надо как-то фиксировать то, что она с тобой делает, что она заставляет тебя, - сказала Инна, и тут ей в голову пришла одна мысль, - эх, это же так просто! Почему мы сразу не додумались? Если Лариса будет и дальше требовать от тебя чего-то безумного и ужасного – запиши всё это на диктофон в телефоне! Потом не делай того, что она будет требовать. Она, конечно, будет еще сильнее раздражаться, заводиться, придираться, а ты все записывай. Это станет отличным доказательством, подкрепляющим твое заявление в полицию.       – Слушай, а это, правда, идея! – оживилась Маша.       – Главное, чтобы Лариса не обнаружила, что ты записываешь. Но ведь ты сможешь сделать это как-нибудь аккуратно? Телефон может у тебя лежать в кармане, или в стороне. Включай запись заранее и выключай потом, когда тебя никто не видит. И пусть качество записи будет не очень хорошее – в данном случае это не важно! Важно, чтобы у тебя были явные, неопровержимые доказательства; с ними ты сможешь обратиться куда угодно, тебе поверят и примут меры.       – А если меры не примут?       – Ну… Трудно сказать, что будет в таком случае. Но точно хуже тебе уже не будет. Тебе нужно иметь против Ларисы что-то большее, чем просто твои слова. Ты можешь даже не подавать заявление сейчас, ты можешь подкопить факты. Кстати, если дело пойдет, то допрашивать будут и твоего отца. Неужели он не скажет, что Лариса тебя мучает?       – Ой, давай не будем о больном. Я к нему подходила, пыталась с ним поговорить, но он ничего не понял, никак не отреагировал, никакой поддержки не оказал… Мне иногда кажется, что он мне более чужой, чем Лариса.       – В таком случае еще раз подойди к нему, попробуй поговорить и разговор с ним тоже запиши. Ему за это ничего не будет, а у тебя будет еще одно доказательство того, что ты находишься, как это принято сейчас говорить, в сложной жизненной ситуации. Еще раз говорю: тебе не обязательно заявлять о происходящем моментально. Но тебе необходимо копить силы и возможности для сопротивления, иначе Лариса (да и Вика) тебя раздавят. Не позволяй им сделать это.       – Буду пробовать. Идея с записями мне понравилась! Спасибо тебе!       – Не за что! Я буду еще думать, как и чем тебе помочь, - заверила Инна.       Четверг в школе прошел для Маши не очень хорошо – были проблемы по паре не самых любимых предметов. Но окрыленная идеей с записями, она чувствовала себя получше, чем всю неделю, и надеялась на какие-то перспективы.       Вечером четверга Маше, как она и предполагала, в туалет так и не захотелось. И она не была этому рада, потому что это еще больше растягивало срок наказания.       – Ладно, я ничего не могу сделать из-за того, что ты пропустила сегодняшний день, - сказала ей Лариса, - но если ты пропустишь и завтра, то вместо одного раза, обделаешься два. Понятно?       – Да…       Маша, уверенная, что завтра в туалет ей понадобится, отреагировала на это заявление Ларисы спокойно. Она была очень рада и тому, что ей не захотелось в туалет утром: это увеличивало её шансы закончить со всеми страданиями вечером.       – Ты как? Говорила с Ларисой, с отцом? Удалось что-то записать? – спросила её в школе Инна.       – Практически не говорила, и записывать было нечего. Хуже то, что наказание я так вчера не исполнила, чего я и боялась. Буду надеяться (хотя можно ли на такое надеяться?), что сегодня все получится, а то Лариса уже обещала добавить наказаний, если я буду их пропускать…       – Вообще, ты уже так просто и легко об этом говоришь, что это настораживает. Ты начинаешь к этому всему привыкать, и отвыкнуть, перестроиться будет сложно! А таких привычек допускать нельзя! Это хуже, опаснее и вреднее любой зависимости! Тебе срочно нужно что-то делать и как-то бороться.       – А что делать и как бороться? Я была бы рада, но если нет ни возможностей, ни сил, ни идей…       – Извини, я не знаю, чем тебе помочь. Но еще раз говорю: очень важно, чтобы гадость и ненормальность не становились нормой твоей жизни, а все идет именно к этому.       – Нет, не идет, до этого далеко, - сказала Маша, хотя и не очень уверенно.       – Особый ужас таких ситуаций, что они изменяются очень постепенно, и ты не замечаешь изменений. А замечаешь только потом, когда обратной дороги уже нет.       – Может быть ты и права. Но я плыву по течению и не могу сопротивляться происходящему…       – Тебе нужно искать какие-то берега, нужно как-то что-то менять. Может быть, я что-то смогу подсказать. И мне очень жаль, что я никак не помогаю тебе. Прости! – Инна печально посмотрела на подругу.       – Да ничего. Надеюсь, сегодня я разделаюсь с этими наказаниями. А дальше посмотрим, что будет… - грустно произнесла Маша.       Пятница в школе пролетела быстро. Но как назло Маше снова совершенно не было нужно какать, как будто ее кишечник перестал работать.       Вечером пятницы, после невероятно вкусного ужина, Лариса строго посмотрела на Машу и спросила:       – Ну что, Маша, получается, ты пропускаешь и сегодняшний день?       – Я не знаю, что сегодня со мной такое, но мне совершенно не нужно в туалет, - ответила Маша.       – И понимаешь и ты, что это значит?       – Неужели вы потребуете от меня еще обкакиваться?       – О, ты правильно мыслишь! Да, конечно! Теперь ты должна обкакаться не один раз, а два. И вообще теперь с каждым днём пропуска наказание будет увеличиваться еще на два раза.       – Но ведь я не виновата, что у меня внезапно перестал работать кишечник.       – Меня это не волнует. Я тебе говорила, что если сегодня не исполнишь наказания, то оно будет увеличено. Может, ты ходишь в туалет в школе, чтобы избегать наказаний дома? Так что наказание увеличивается и больше никаких разговоров. И, да, если ты и завтра не исполнишь наказание, то должна будешь обкакаться уже не два, а четыре раза!       Маша с трудом сдержала слезы. Она чувствовала жуткую несправедливость и сильнейшую обиду, но сделать ничего не могла, чувствуя абсолютное бессилие. Кроме того, всё случилось так быстро, что Маша не успела опомниться и хотя бы попробовать записать этот разговор. Когда же она вернулась в их с Викой комнату и посмотрела на свою кровать, ей захотелось лечь, свернуться калачиком, накрыться одеялом с головой и заснуть (может быть даже навсегда). Маша села за свой стол и старалась успокоиться, но сумела продержаться только пару минут, после чего она встала из-за стола, легла на кровать. Даже не накрываясь одеялом, она уткнулась лицом в подушку и заревела… В голове у нее уже не было никаких мыслей, и она просто плакала и плакала. А проснулась она часа через три…       Уже был очень поздний вечер, и пора бы было укладываться спать, но Маша выспалась, и совершенно не хотела ложиться. Из-за сна в неурочное время Маша неважно себя чувствовала, у неё болела голова. И она совершенно не знала, что ей теперь делать: сна не было ни в одном глазу. Она была бы рада поговорить с Инной, но звонить ей из дома она не решалась, а переписываться в сообщениях – это совсем не то, это не заменяет разговор. Маша прошла на кухню выпить воды. Там, как всегда, сидели Лариса и Вика.       – За твою истерику я бы наказала тебя отдельно, - строго сказала Лариса Маше, когда та вошла, - но я проявлю доброту и просто напомню: ты должна обкакаться еще два раза. Ты поняла? Ответь!       – Да, поняла, - сухо и безразлично ответила Маша.       – Вот и отлично! Ты, если захочешь, можешь быть замечательной девочкой. Странно, что ты почти никогда этого не хочешь…       Маша ничего не сказала в ответ, а выпила стакан воды и ушла из кухни. И тут она заметила, что отец все ещё что-то делает в мастерской. Она решила к нему заглянуть.       – Привет! Вырезаешь? А что? – спросила она его.       – Да так, всякую ерунду, - отмахнулся он, хотя держал в руках какую-то вещь и небольшой напильник.       – Ну а что именно?       – Тебе разве интересно?       – Да. Почему мне не может быть интересно, чем мой папа занимается?       – Потому что я занимаюсь тем, что никому не интересно и никому не нужно. Сколько ни старайся, сколько души не вкладывай, никто не поймет, никто не оценит. А ты из вежливости спрашиваешь.       – Нет, мне, правда, интересно, - Маша попыталась ласково улыбнуться, - да и просто поговорить хочется.       – Поговорить? – с сомнением переспросил папа, - от пустых разговоров толку еще меньше, чем от моей работы.       И он уверенно отложил заготовку, которую держал в руках, и задвинул её на дальний от себя край верстака.       – Так что не трави душу хоть ты, - сказал он беззлобно, тоном несчастного и разочарованного в жизни человека.       Поняв, что с отцом поговорить не удастся, Маша вышла из мастерской.       Так как заниматься она ничем не хотела, а завтра была суббота, и уроков можно было не делать, и время было уже позднее, она умылась и улеглась в постель, хотя спать ей и не хотелось. Вскоре в их комнату пришла Вика. У девочек было правило, что если одна спит, то вторая не включает верхний свет, а пользуется ночником на тумбочке у своей кровати. Это правило было, пожалуй, единственным, которое Вика соблюдала. Поэтому она зажгла свой ночник и стала переодеваться ко сну. А кровати их были так расположены, что Маша могла украдкой наблюдать за ней, о чем Вика не подозревала. Вика была несколько худовата, примерно как и Маша, которая задумалась – это благодаря или вопреки кулинарным способностям Ларисы? Если благодаря – значит, Лариса готовила не просто вкусно, но еще и полезно! Но даже за это ей нельзя было простить то, что она вытворяла с Машей.       После того, как Вика погасила свой ночник, Маша долго-долго не могла заснуть. Но она не мучилась из-за этого, а просто лежала в темноте с открытыми глазами. Она лежала и вспоминала маму. И удивительная мысль пришла ей в голову: она не припомнила, чтобы они ходили гулять или что-то делали втроем, вместе с отцом. Он уже тогда увлекался резьбой по дереву, посвящая этому все свое свободное время. И когда он познакомился с Ларисой, он еще сомневался, стоит ли ходить с ней на свидания, потому что это отрывало его от работы. А Маша ободряла его и говорила, что с Ларисой, которая сначала очень ей понравилась, стоит поддерживать и развивать отношения. Как же она тогда ошибалась! Как же теперь она винила себя за помощь Ларисе в хомутании отца. Если бы тогда Маша была бы на стороне папы, никаких нынешних мучений не было бы. Но кто же мог знать, что все так сложится!?       На следующий день, в субботу, ещё в первой половине дня Маше повезло, если можно так выразиться.       – Мне надо в туалет, - сказала она Ларисе.       – Отлично. Ты знаешь, что должна делать, - сухо сказала мачеха.       Маша снова переодевалась в ванне. И она чувствовала, что к трусам, используемым во время наказаний, она уже испытывает не ненависть, а сочувствие и даже любовь… Она подумала, что этим трусам тоже приходится очень не сладко, и пусть у них нет эмоций, они также замучены, как и она.       Маша прошла в туалет, села в трусах на унитаз и задумалась, сколько еще раз ей придется так делать. Но если она не умерла, не испортилась, не сошла с ума от этого в первый раз, то ей не так уж сложно и опасно это делать, и она справится с любым количеством наказаний, которые назначит ей Лариса. С другой стороны, она чувствовала, что превращается в девочку для битья, и это было ей неприятно. Впрочем, она и раньше была такой; просто теперь «битье» вышло на новый уровень. И если она когда-то могла спасти ситуацию, то действовать надо было значительно раньше, в самом начале совместной жизни отца и Ларисы. Нужно было восставать против её террора тогда. Теперь же, когда она почувствовала свою силу, вошла во вкус, что-то изменить уже нельзя. И Маша чувствовала себя обреченной, но не на смерть, а на мучительную, почти невыносимую жизнь без конца, что еще хуже (и гораздо хуже) мгновенной смерти. Конечно, такая жизнь совершенно не соответствовала тому, что хотела или ждала от жизни Маша. Но даже это не было поводом отказываться от жизни, хотя Маша понимала, что ничего в своей жизни изменить не может. Но если бы она отказалась от жизни – это означало бы победу Ларисы, а этого Маша никак не могла допустить. Поэтому ей оставалась только одно – терпеть сейчас и ждать момента, когда опьяненная своим чувством вседозволенности Лариса сама не совершит какую-нибудь грубую ошибку, в чем Маша ей с довольствием поможет (или поможет утонуть после ошибки). Это был единственный вариант, и другого у Маши не было.       С этими мыслями она расслабла кишечник и выпустила его содержимое в трусы. В этот раз она почувствовала, что наложила очень много. Даже Лариса, когда Маша ей показывалась, заметила это:       – Ого! Такой большой кучи у тебя не было еще ни разу. Смотри, не утони в ней!       – Или, наоборот, утопись в ней, чтобы больше не мучиться, - ехидно сказала сидевшая на кухне Вика.       – И на табуреточку сесть не забудь, а то еще накажу! – показным ласковым тоном добавила Лариса.       Маша молча, стараясь не реагировать и не смотреть ни на Ларису, ни на Вику, села на ближайшую табуретку, а в это время на кухню вошел её папа.       – Виктор, что ты обо всем этом думаешь? – спросила его Лариса, указывая на Машу, которая все еще сидела на табуретке, замерла и ждала, что будет.       – А что мне об этом думать? – не понял отец.       – То есть тебя не волнует, что твоя единственная дочь ужасно себя ведет, постоянно нарушает правила, крайне плохо относится к своей собственной семье, морально разлагается и буквально вынуждает наказывать её?       Виктор молчал и тупым, непонимающим взглядом смотрел то на Ларису, то на Машу, которая взяла и ответила за него:       – Его волнуют только его деревяшки… - мрачно и медленно проговорила она.       – Похоже на то, - качая головой согласилась Лариса, наверное, единственный раз поддерживая Машу.       – Ладно, я пошёл, - сказал Виктор, развернулся и вышел из кухни, не сделав того, зачем приходил.       – Ну и папаша у тебя, - критично глядя на Машу, сказала Лариса, - а так как порода со временем только портится, то понятно, почему ты еще хуже. Ладно, другого человеческого материала у меня нет, и приходится работать с тем, что есть, так что держись! На твое счастье, время наказания уже идет.       – И я тоже его засекла, - бойко сказала Вика.       Маша снова сумела сдержаться и ничего не сказать. Она молча вышла из кухни и отправилась в их с Викой комнату. По дороге она пересеклась с отцом, который на кухню возвращался. Он посмотрел на неё жалобно, она посмотрела презрительно; они ничего друг другу не сказали.       Когда Маша пришла в комнату и уселась за свой стол, она уже не чувствовала, что её трусы полны её собственным дерьмом. Она почти ничего не чувствовала; ей не хотелось плакать, а бывает, когда плакать не хочется, но слезы сами текут из глаз – у Маши не было и этого. Она даже не чувствовала злобы на безумную Ларису, мучавшую её. Зато у неё были презрение и ненависть к отцу, который не защищал её, занимался непонятно чем, страдал из-за своей совершенно бессмысленной жизни и, судя по всему, ощущал себя непризнанным гением, которого не хотят признавать окружающие его свиньи и бараны. Маша знала, как трепетно отец относится к своему хобби, которое он называл «вторая любовь». Но несколько законченных поделок, которые она видела, не производили на нее особого впечатления, несмотря на заверения отца, что это неординарная и ценная вещь.       И тут, в полёте мыслей, Маше вспомнилась мама, которая всегда была с ней доброй и веселой, всегда могла её утешить и поддержать (хотя какие смешные и нелепые у неё тогда были расстройства и проблемы) и полностью забывала о себе, отдавая себя дочери. Такие забота об остальных и полное наплевательство на себя во многом стали причиной её преждевременной смерти. И тут Маша задумалась: а стоило ли маме так делать? Конечно, Маша была очень благодарна маме за свое прекрасное детство, ведь мама хотела, чтобы Маша всегда была радостной и счастливой. Но разве мама не понимала, что зачастую, помогая дочери, сильно вредит себе? И почему она заботилась о текущем моменте, но не думала о перспективе? Маша бы предпочла, чтобы ей было не так весело и хорошо в детстве, но сейчас бы мама была жива, и у Маши не было бы таких мучений. Получалось, что в попытках сделать Машу счастливой, мама дала ей только временное и короткое счастье, которое потом сменилось постоянным и длинным несчастьем. Этого бы кошмара не было, если бы мама заботилась еще и о себе! Стоило ли ей, хорошо знавшей о своих проблемах со здоровьем, так убиваться, чтобы убиться совсем и не иметь больше возможности растить дочь? Или ей следовало сбавить обороты, полечиться и продолжать жить, чтобы иметь возможность радовать Машу и дальше. Конечно, Маша хотела бы второго, и она не понимала, почему, ради чего мама выбрала первое. И при воспоминаниях о маме, которая дала ей жизнь, которая делала для дочери всё и из-за этого настолько рано потеряла жизнь собственную, у Маши из глаз потекли слезки…       Естественно, когда прошел отведенный для наказания час, Вика тут же побежала в душ, и Маше снова пришлось ждать, когда ванная освободится. Она уже не пыталась сопротивляться, что-то говорить Ларисе и вообще как-то реагировать на происходящее. Она просто покорялась судьбе, так как видела, что ничего другого в её жизни быть не может.       Вскоре Маше на телефон пришло сообщение от Инны, которая снова звала её погулять. Маша сначала посомневалась, а потом решилась и позвонила подруге:       – Привет…       – Привет! Ты как? Все плохо? – по упавшему голосу подруги Инна поняла, что у Маши проблемы.       – Да, хорошего мало. Давай отложим нашу прогулку на несколько часов? Я представления не имею, когда смогу выйти…       – Конечно, не волнуйся, я подожду.       – Спасибо. А то очень нужно выйти прогуляться, когда все это закончится.       – Что закончится? Что там еще от тебя хочет Лариса?       – Пока всё то же самое. Отведённый для этого час уже прошел, но Вика в очередной раз заняла душ, и теперь я жду, когда она закончит.       – Боже… То есть ты сейчас… Обделанная?       – Да… Надеюсь, это не оттолкнет тебя от меня?       – Не волнуйся, не оттолкнет. Я целиком на твоей стороне. Но ведь твои мучения должны были закончиться вчера. Или нет?       – Да, должны были закончиться. Но вчера мне так и не понадобилось в туалет, поэтому Лариса увеличила наказания. Я должна ей обкакаться сегодня и завтра.       – Не представляю, как ты вообще можешь это выносить…       – Я сама себе этого не представляю. Но мне кажется, что я постепенно к этому привыкаю, и мне уже не так жутко, как поначалу.       – Не говори так! И не допускай такого! Тебе нужно как-то сопротивляться. Может, тебе убежать из дома? Побудешь некоторое время у меня.       – Вообще, это интересный вариант, - задумалась Маша, - хотя чтобы не нагнетать ситуацию и не ухудшать обстановку я пока выполню все требования Ларисы. Но если она будет продолжать эти издевательства, задумаюсь над твоим предложением.       – Двери моего дома всегда для тебя открыты. А, кстати, ты попробовала записать какой-нибудь разговор.       – К сожалению, нет. Они так внезапно и так быстро происходят, что я не успеваю сориентироваться и хотя бы вспомнить и том, что разговор можно записать.       – Это печально. Лучше, чтобы у тебя были весомые вещественные доказательства. Но ты можешь даже так сделать: сначала включить диктофон, потом довести Ларису, чтобы она снова решила тебя наказать, а потом отказаться выполнять её требования и прийти ко мне. Я думаю, что у тебя все получится.       – Ох, не хотелось бы доводить до такого. Даже нарочно провоцировать Ларису не хочется. Меня особенно греет мысль, что я совершенно ни в чем не виновата, и страдаю совершенно ни за что.       – Понимаю. Просто я сейчас предлагаю все варианты, которые приходят в голову. Кстати, зачастую, кажущиеся самыми глупыми и бессмысленными варианты, оказываются самыми эффективными.       – Спасибо тебе за попытки помочь…       – Не за что, тем более, что у тебя не получается ими воспользоваться. Так что будем думать, что еще можно для тебя сделать. Главное не бояться, а действовать и пробовать, и когда-нибудь у тебя получится! А пока единственное, чем я могу помочь тебе – просто сказать «Держись!».       – Стараюсь…       И разговор завершился, заняв всего несколько минут от… Маша даже не знала, от какого срока, потому что теперь, когда в душе была Вика, у её мучений не было никакого определенного предела. И сколько Маша ни старалась отвлекаться, у неё ничего не получалось. В книгах она читала слова, но не улавливала смысла фраз. Она пыталась включать музыку, но весь звук пролетал мимо неё, словно шум на улице. Мыслями она постоянно съезжала на несправедливость ситуации и совершенно жуткое ощущение бесконечности всего этого. Именно бесконечность ситуации и непредсказуемость будущего пугали её больше всего! Точнее, предсказуемость была – Лариса и дальше будет мучить её, и это было настолько ужасно, что Маше хотелось выть от кошмара такой несправедливости.       Вика в этот раз провела в душе заметно больше часа. Она вышла оттуда распаренной и явно очень уставшей.       Впрочем, Маша тоже мылась долго. Так как наложила она больше обычного, то и перепачкалась она сильнее, чем в предыдущие разы, и отмыться оказалось особенно трудно. Кроме того, после предыдущих разов она оставалась дома, а теперь собиралась идти гулять, в люди, и, конечно, она не могла допустить, чтобы от неё исходил хотя бы маленький душок. Если в предыдущих случаях Маша намыливалась и смывалась трижды, то теперь и пяти раз ей показалось мало! Пришлось намыливаться в шестой раз. Из-за этого на стирку трусов уже совсем не было сил, поэтому их Маша выстирала как придется – все равно еще раз их пачкать.       После мытья Маша не чувствовала себя свежей и бодрой, и ей даже не особо хотелось идти гулять. Но проветриться было необходимо, а кроме того она обещала Инне, и подводить единственную подругу было нельзя. Но прогулялись они в тот день неплохо, не обсуждая проблемы. Маша сама попросила Инну об этом, и они разговаривали на какие-то отвлеченные темы. Они проходили по симпатичным ранневесенним переулкам несколько часов, и в итоге Маша довольно сильно устала, но была рада тому, что смогла переключиться.       На следующий день, в воскресенье, Маша очень надеялась, что её мучения закончатся.       – Рада тому, что это наказание последнее? – спросила у неё Лариса, когда Маша сказала, что хочет в туалет.       – Да, рада, - как можно суше постаралась сказать Маша, надеясь, что именно этого Лариса хочет от неё услышать.       – Если ты впредь будешь хорошей и правильной, мне больше не придется тебя так наказывать. Так что думай над своим поведением, осознавай, что ты делаешь, и больше наказаний у тебя не будет. Ты думаешь, мне легко тебя наказывать? Я же искренне этого не хочу, но ты, к моему глубочайшему сожалению, вынуждаешь меня это делать.       Маша не поверила Ларисе, но ничего не сказала. Она снова переоделась в ванне и прошла в туалет. Теперь всё было ей уже легко и просто; она практически не испытывала отвращения от кучи в трусах. Она ощущала какую-то приятную отстраненность от происходящего, как будто это делалось вообще не с ней! Она этому удивлялась, но радовалась. Ей было немного страшно от такой легкости, но это было лучше, чем мучиться и страдать. Час, отведенный для наказания, прошел достаточно быстро, а Вика не заняла ванную, так что по истечении срока, Маша отправилась мыться.       Как и во все прошлые разы, она сняла трусы, бросила их на дно ванны, вступила в ванну сама и открыла воду. Но в этот раз она решила сделать воду существенно горячее, практически обжигающей. И несколько минут она просто стояла под этим кипятком, стараясь не думать ни о чем и максимально расслабиться. Она чувствовала, как мощные струи воды бьют ей по спине и по попе, смывая с неё кал. Когда она почувствовала, что расслабилась она настолько, что ей уже тяжело стоять, она сделала воду попрохладнее, и это сразу же придало ей новых сил. Маша отмылась легко, но тщательно, чтобы не осталось никакого запаха.       Потом Маша взяла в руки использовавшиеся во время всех пяти наказаний трусы, и ей стало их жалко: вместе с ней они претерпели так много невзгод… В тот момент Маша даже не боялась того, что таких же невзгод впереди может быть еще очень много; она чувствовала, что сейчас все закончилось, и это доставляло ей наслаждение. Она без отвращения выстирала грязные трусы, и повесила их сушиться на батарею.       Когда Маша вышла из ванной, Лариса вызвала ее на кухню, где уже были Вика и Виктор. Лариса злобно посмотрела на Машу и сказала:       – Ну что, твои наказания за тот твой проступок выполнены. Но если ты и дальше будешь так себя вести, и из-за тебя будет страдать моя золотая доченька, то наказания будут повторяться и будут еще строже!       – Да, я поняла.       – А ближайшую субботу мы поедем на дачу, а ты останешься одна!       – Как скажете.       – Все всё поняли? – Лариса обвела взглядом присутствующих и добавила, когда молчание затянулось, - тогда расходимся.       Виктор прошел в свою мастерскую, Вика осталась с мамой, а Маша прошла в их с Викой комнату. Маше не верилось, что Лариса так легко её отпустила. Маша опасалась, что Лариса уже придумала ей новую провинность, и мучения будут продолжаться. Так что теперь Маша была чуть ли не благодарна Ларисе за окончание мучений! А еще Маша решила, что если отец, Лариса и Вика в следующую субботу уедут, она съездит к маме на кладбище.       Новая неделя, после предыдущей недели мучений и страданий, показалась Маше просто отличной: ее ничто не угнетало, у нее не было никаких тягостных ожиданий, у нее было отличное настроение, и всё давалось ей легко! В школе Маша хорошо отвечала и легко справлялась с контрольными по всем предметам, благодаря чему она получила много прекрасных оценок.       Вдобавок то ли окрылённая этой легкостью жизни, то ли закаленная мучениями, она стала заметно смелее и активнее, поэтому не постеснялась первой подойти и заговорить с Сашкой – хорошим и тихим парнем, который был весьма симпатичен Маше, но особой популярностью не пользовался, и можно было ожидать, что девушки к него нет. Он в самом деле оказался свободен и взаимностью отреагировал на интерес Маши: во вторник они перебросились парой фраз, в среду уже побольше поговорили, в четверг уже сидели вдвоем на контрольной (в итоге вдвоём получив за неё по пятёрке), а в пятницу договорились о прогулке на воскресенье.       – Какие планы на выходные? – спросила у неё Инна в пятницу.       – В воскресенье идем с Сашкой гулять. А на завтра тоже дело есть, - ответила Маша.       – Рассказать о свидании, но не рассказать о чём-то другом – это удивительно и странно. Конечно, если не хочешь говорить, я тебя не заставляю, но какое у тебя дело?       – Ничего особенного я не планирую. Просто собираюсь съездить к маме на кладбище.       – А, понимаю. И поддерживаю. Как раз весна, когда принято прибирать захоронения. Может, я съезжу с тобой? Или ты хочешь один на один с мамой пообщаться?       – Я об этом не задумывалась, а просто хотела съездить.       – Тогда поехали вдвоем! Я тебе с приборкой помогу. И психологически постараюсь поддержать.       – Хорошо, давай.       В субботу, как и было запланировано, Лариса, Вика и отец уехали на дачу на машине. А к Маше зашла Инна, и они вдвоем поехали на кладбище сначала на трамвае до метро, потом на метро, и потом на автобусе. Мама скончалась почти пять лет назад, и, если в первый год после её смерти, Маша с отцом съездили на кладбище несколько раз, то потом он ездили все меньше, и теперь не были там уже больше года (да и Лариса не приветствовала эти поездки). Из-за этого Маша не сразу смогла вспомнить дорогу и найти могилу, но потом все-таки нашла. Захоронение было оформлено просто и без особого вкуса, даже бедненько. Но Инна сказала:       – Главное – ценить человека при жизни, а не вбухивать в могилу миллионы. Никакой круто могилой н компенсировать того, что ты мог сделать для человека, пока он был жив, но так и не сделал.       – Нельзя не согласиться, - поддержала Маша.       Вдвоем они быстро, но качественно навели на могиле порядок. А у соседней могилы, пусть даже на дальней от Машиной мамы стороне, стояла лавочка, на которую девочки сели и провели какое-то время в молчании. Инна наслаждалась приятной весенней погодой и кладбищенской тишиной. А Маша молча вспоминала маму и в очередной досадовала, что мама слишком отдавала себя ей и не следила за собственным здоровьем. И Маша подумала, что весь свой запас счастья она при активной помощи мамы израсходовала в детстве, а теперь ей остались только несчастье и мучения. И она мысленно очень ярко представляла себе новые издевательства Ларисы, и морально готовилась к повторению мучений прошедших двух недель.       Насидевшись, девочки отправились в обратный путь.       – Спасибо за поддержку и помощь, - сказала Маша Инне, когда они расставались на своей трамвайной остановке.       – Всегда, в любом случае, в любое время обращайся. Чем смогу – помогу, - улыбнулась Инна.       Вечер у Маши в одиночестве прошел хорошо, ей было легко и приятно. Она не боялась рассердить Ларису, она не опасалась нападения Вики, её не раздражала обиженная на жизнь позиция отца. Ужин Ларисиными котлетами был еще вкуснее, чем обычно. И она даже не обратила внимания на то, что за весь день отец или Лариса ни разу ей не позвонили, не проконтролировали её.       А в воскресенье она гуляла с Сашкой. До этого Маша если и гуляла с парнями, то или в составе какой-то компании, или совсем в детстве, так что по сути это было её первое свидание! Еще больше Маша была шокирована от того, что Сашка принес ей простой, но хорошенький букетик – три пышных белых хризантемы.       – Боже, Сашка, это уже слишком, - воскликнула Маша.       – Ничего не слишком! Первое правило настоящего мужчины: на встречу с девушкой цветы обязательны!       – На самом деле огромное тебе спасибо! Мне очень-очень приятно, и я страшно рада. Но, понимаешь, у меня дома такая обстановка, что это не одобрят. Когда Лариса увидит цветы, она заставит меня все рассказать и мне сильно не поздоровится, - сказала Маша, уже представляя, как Лариса решит наказать её за свидание, понятно каким образом.       – Кто такая эта Лариса?       – Она моя мачеха, и она только и хочет, чтобы меня извести. Отец полностью у неё под каблуком, от него не дождешься ни помощи, ни сочувствия. Лариса придирается ко мне чаще всего без всякого повода и, если она узнает, что я ходила на встречу с мальчиком, и он подарил мне цветы – даже страшно представить, что будет.       – Понятно. Сочувствую тебе. Если совсем станут заедать – скажи мне, и я стараюсь как-нибудь помочь. А сейчас давай просто погуляем, а потом разберемся, что с цветами делать.       – Хорошо! Пойдём! – согласилась Маша, подумавшая, не рассказать ли Сашке всю историю недавних дней, но потом решившая, что пока лучше об этом умолчать.       Они пошли по бульварам, потом сели на трамвай и поехали туда, куда он их вез. Там, в совершенно незнакомом им районе города, они вышли на конечной остановке и решили зайти в кафе. Маша, было, заметила, что у неё совершенно нет денег, но Сашка ответил, что это не проблема, и он всё оплатит.       Вот в кафе-то у Маши и позвонил телефон – неизвестный номер. Маша подумала, что это мошенники или реклама, но решила ответить. Оказалось, что звонили из полиции, и Машу разыскивали уже вторые сутки, как ближайшую и единственную родственницу еще вчера утром погибших в страшной аварии Виктора, Лариса и Вики. По пути на дачу они почему-то выехали на закрытый железнодорожный переезд под самый поезд, из-за чего и машину, и их самих разорвало на мелкие, не собираемые обратно кусочки. Маша, конечно, была в шоке, но не столько от ужаса гибели родственников, сколько от внезапно свалившегося на нее счастья, означавшего окончательное и бесповоротное прекращение всех её мучений! Вместе с Сашкой они сразу же поехали в полицию, где было установлено, что погибшие в аварии не выходили на связь с Машей со вчерашнего утра, и что Маша является их родственницей. А так как тела погибших невозможно было идентифицировать визуально, у Маши взяли образцы для генетической экспертизы, которая через какое-то время подтвердила её родственную связь с Виктором. Таким образом, Виктора, Ларису и Вику официально признали погибшими.       Естественно, Маше в этой ситуации много кто оказывал помощь. В школе ей все высказывали соболезнования, предложили свободное посещение уроков, предоставили бесплатные обеды в столовой. Полиция и органы опеки на удивление мягко с ней обошлись, никуда не забрали, разрешили остаться дома и дали психолога (с которым, впрочем, Маше не о чем было говорить). Инна много и хорошо помогала с разбором и сортировкой вещей, оставшихся дома у Маши. Когда они вдвоем разбирали мастерскую Виктора, то обнаружили там около десятка готовых деревянных фигурок, и чуть ли не четыре сотни в той или иной степени недоделанных заготовок. И Маша убедилась в том, что деятельность отца была совершенно бестолковой.       А скромный и тихий Сашка оказался единственным сыном очень обеспеченных и занимающих заметное положение в обществе родителей. Узнав, что случилось с семьей Маши, и что ей теперь грозят служба опеки и детский дом, он рассказал об этом дома, и его родители сразу же позвали её жить к себе, на что Маша согласилась. То, как Маша жила с Сашкой – уже совсем другая история. Скажем только то, что через несколько лет они поженились, у них было шестеро детей (четыре сына и две дочери), множество внуков, и жили они долго и счастливо большой и дружной семьей. Между Машей и Сашкой не было никаких секретов и тайн – просто необходимости такой не возникало. И только об одном она никогда не рассказывала ему – о том, как перед самым началом их отношений её мучила Лариса.