Фантасмагория

— Фантасмагория. — тянет Эндрю, отчетливо протягивая каждую букву. Он устало моргает, перелистывает страницу, которая громко шелестит в полупустой тихой комнате, и хмыкает. Очки чуть съезжают ему на нос, и он медленно поднимает их обратно пальцем. — Это то, как можно назвать наши не отношения, — отзывается с верхнего яруса Нил, и кровать под ним скрипит, потому что он переворачивается и свешивается к Эндрю головой. Рыжие волосы в смешном беспорядке тянутся тонкими нитками вниз и чуть качаются. — Ну, знаешь, хаос, сумбур, видения… — Ты все такие придурковатые слова знаешь? — не отвлекаясь от книги, спрашивает Миньярд, стараясь игнорировать их «не отношения». — У меня в детстве не то чтобы много книжек было, читал что приходилось, — рыжий продолжает вглядываться в парня, стараясь глазами не то раздеть его, не то кожу со скелета стянуть. — Словари, например, достать легче, чем сказки. — Смотря откуда доставать, — Эндрю опять перелистывает страницу. Ерзает на месте, и, наконец, поднимает голову и смотрит на парня. — Не свались, придурок. — Скелеты, ужасы, призраки, — перечисляет Нил, еще больше свешиваясь с кровати. — И все остальные нереальные и безумные вещи. Ты вызываешь у меня фантасмагорию чувств. — Очень романтично, идиот. – блондин фыркает и опять ерзает. Внизу неприятно тянет, и он чувствует россыпь маленьких иголок, впивающихся ему прямо в причинное место. Раньше Нил уже вызывал у него такие ассоциации и чувства, только ментально, теперь же он реально чувствует почти обжигающую боль от его слов. — Ты меня отвлекаешь. — Ты сам отвлекаешься. — Нил возвращается на свой ярус кровати и недовольно бубнит что-то еще, что Миньярд разобрать не может. Наверное, еще какие-нибудь словарные слова, которые никогда и ни при каких обстоятельствах, кроме как доебаться до невинных людей, ему не пригодятся. Эндрю чуть сползает вниз по подушке, и пытается найти глазами строчку из книги, на которой остановился. Внизу у него по-прежнему танцуют неуклюжий танец иголки. Иголок он не боится, боли тоже, но все равно неприятно. — А могли бы тренироваться сейчас, — замечает сверху Джостен, и Эндрю готов пробить кровать и достать костяшками до парня. — Или трахаться. — вот теперь блондин не выдерживает, и правда бьет по потолку над собой, заставляя Нила подпрыгнуть и ойкнуть. — Можешь съебаться на тренировку сам. — Эндрю опускает руку и смотрит на длинные тонкие пальцы. Считает фаланги на безымянном, среднем и указательном. На каждом пальце вторые фаланги покраснели и видно несколько шероховатых борозд царапин. — Не-а, вдруг тебе плохо станет? — Нил сверху укрывается одеялом с головой, чтобы свет от лампы не мешал ему и не бил по глазам так сильно. — Так мне из-за тебя и плохо. — констатирует Миньярд. И не врет. И даже не просто язвит в этот раз. Ему и правда сейчас может стать плохо только из-за одной рыжей и очень болтливой причины. Нил вызывает в нем дурацкую фантасмагорию чувств, а чувства эти ему сейчас абсолютно не нужны. Эндрю думал об этом давно — лет с шестнадцати особенно сильно, когда попал в детскую колонию и увидел это своими глазами. Подробности опустим: просто увидел, и это ничуть не отвратило его, а, наоборот, только больше подстегнуло желание. Будто это могло быть чем-то большим, чем просто метал в его теле. Будто это было даже значимее, чем самый первый его прокол уха, который он сделал просто по-приколу, чтобы разнообразить и без того полную боли жизнь. Этот пирсинг на протяжении многих лет казался ему чем-то намного интереснее, чем был на самом деле для всех остальных. Он должен был окончательно вернуть принадлежность тела Эндрю ему. В общем-то, настолько романтизировать и хотеть проколоть член, мог только Эндрю. И вот, после появления Нила, который ни разу за проведенное вместе время не попытался отобрать у Миньярда ни его тело, ни его свободу, ни его пространство, Эндрю точно решил, что теперь — пора. То самое время, то самое место, тот самый момент, чтобы оставить о нем напоминание. За времена своего подросткового бунта, перетекающего в юношеский бунт, Эндрю сделал больше ста проколов. Да, в начале он их даже считал и отмечал в заметках на телефоне, но потом ему надоело. Первым испытуемым стал он сам, потом его знакомые из старшей школы, а так как он сменил две старшие школы, знакомых у него было много. Потом была детская колония, из которой выйти без пирсинга или тату вообще считалось зря потраченным временем. Потом были Лисы. Вряд ли кто-то из обычных студентов пошел бы к нему с просьбой что-нибудь проткнуть, потому что Эндрю и так пару раз порывался просто так пырнуть кого-нибудь чем-то острым, но вот те, что играли с ним и жили в общаге, этот страх перебарывали и приходили: Ники, который всегда был только «за» новый опыт; Аарон, для которого момент прокола был чуть ли не предлогом просто лучше узнать брата в начале, и Кевин, который Эндрю не боялся от слова совсем, а рисковать любил. И пить любил, так что Эндрю тренировался и на пьяных людях тоже, благослови за это душу Дэя, если он и ее не пробухал. В целом, Эндрю был опытным. В целом, он не боялся иголок и крови, а еще у него был довольно высокий болевой порог, за что он был очень благодарен своему измученному телу. В целом, Эндрю готов был всадить в себя иголку и проткнуть любую часть тела, но член… Все еще будоражил его сознание. Пока не появился Нил и не начал будоражить его сознание больше. Почему-то мысль о том, что рыжий будет видеть прокол, трогать его — доводила Эндрю до непонятного желания и экстаза одновременно. Да, он возбуждался от мысли, как темные пальцы Нила будут смотреться на его бледной плоти прямо под проколотой головкой. Ну, а кто бы не возбуждался? Прокол члена — это не совсем обычный прокол. Не совсем простой. Вообще не простой. Но парень испытывал почти возбуждающие чувства от мысли, что сделает это сам. Технически он все знал: оттянуть крайнюю плоть, наметить место под головкой, чуть отступая от уздечки, не возбудиться на этом моменте от всяких посторонних мыслей про чужие руки и язык, вставить тонкую трубку в уретру, чтобы можно было продеть катетер и украшение, взять катетер, почти самый большой в наборе, и медленно проколоть кожу и мясо, не дергаясь, чтобы все было ровно и зажило без осложнений, попадая в трубку эластичным концом. Потом вытащить твердую иглу, оставив только наконечник, вытащить трубку и вытянуть катетер из уретры. Не умереть от боли. Вставить кольцо, протянуть его внутрь и закрутить, а потом пару недель стараться не возбуждаться. Эндрю облажался почти во всем. Кто же знал, что у него пойдет кровь. Много крови. В капилляр, наверное, неудачно попал, или типа того — Эндрю не знал — он ведь не Аарон. Знал только, что сложно сосредоточиться, когда внизу, в самом причинном месте, все раздирает и болит, так еще и кровь течет струей. О, это Эндрю еще как-то с трудом пережил вставление в уретру трубки — ни ощущение, ни зрелище вообще не из приятных. Но самое неприятное — это тянуть наконечник наружу, чтобы вставить кольцо, и понимать, что его нужно будет тянуть обратно. Головку парень уже не чувствовал — она будто занемела, и только сотня-другая иголочек кололи в месте прокола, из которого некрасиво торчал край орудия пыток с серым портом. Кольцо вошло с трудом, Эндрю нервно дернул трубку пару раз, потому что железяка не хотела проскальзывать через последний барьер. Все руки испачкались ярко-красной кровью, украшение вымазалось полностью, и последнее, на что Эндрю хватило — залить все перекисью. И это тоже была глобальная ошибка, зато с пенной вечеринкой. Практически весь прокол Эндрю делал с адской выносливостью, хладнокровием и безучастием, и только когда он закрепил кольцо и выдохнул, он понял, какой пиздец творится у него внизу. Член быстро опухал, продолжал сочиться кровью и болел так, будто его дверью прищемили. Эндрю замер в одном положении, наблюдая, как пузырики после перекиси водорода медленно ползут вниз, по стволу, и капают на покрывало кровати. И кто знает, сколько бы он мог вот так сидеть, ахуевши глядя вниз, с раздвинутыми ногами, если бы в этот момент в комнату не решил запереться Нил после тренировки. — Ебанный рот. — только и смог выдавить из себя Джостен, застыв в дверях, неотрывно глядя на член Эндрю, который сейчас больше был похож на залитую кровью и перекисью опухшую сардельку. — Я в порядке. — Эндрю болезненно улыбнулся, но с места не сдвинулся. Нужно было встать, нужно было натянуть на себя белье, нужно было попробовать сделать первые шаги с новым приобретением, но он понятия не имел, как себя заставить. — Блять, это и правда бесит. — Нил закусил нижнюю губу, продолжая смотреть огромными глазами на место преступления. — Какого хуя ты вообще входишь без стука? — Какого хуя ты не закрываешь двери, когда играешься со своим членом — ты, эксбиционист? — Эксби… Кто блять?— блондин устало откинулся на стену за собой, и медленно свел ноги вместе. По-прежнему болел только сам прокол, и не чувствовалось ничего внизу вообще. Зато пульсирующе отдавалось болью под лобок так, что хотелось то ли сдохнуть, то ли залезть под кожу и почесать место боли. Эндрю не мог ни того, ни другого. — Тебе… Сильно больно? — Нил подходит к кровати ближе, разглядывая парня. О да, Эндрю сильно больно. Но, вместе с этим, он чувствует тянущее, расцветающее чувство радости и выполненного долга перед самим собой, и становится даже почти терпимо. Потому что да, он это сделал, он сделал это сам, своими руками. Правда, они теперь все в крови, и покрывало все в крови, и перед глазами мутные красные пятна, будто тоже в крови, но он доволен собой. — Не так, как, когда ты опять творишь какую-то хрень. — Можно посмотреть? — спрашивает Нил, словно не делает это последнюю минуту. — Нет, Нил, отъебись и проваливай, куда ты там шел. — Миньярд фыркает, закрывая глаза. Голова немного кружится, но это нормально, а еще его немного подташнивает, и он надеется, что, если его и вырвет, то четко на Джостена. — Я шел к тебе. — тихо мямлит парень, стараясь смотреть поверх прокола — на лицо Миньярда. Это ничуть не унимает его переживаний, потому что Эндрю бледный, бледнее, чем обычно, и выглядит разбитым. — Ближайший месяц ты до меня не дойдешь, — Эндрю морщится. — Может быть, даже два. Эндрю говорит чистую правду. Кроме того, что теперь все внизу выглядело ничуть не соблазнительно и возбуждающе, как могло звучать по рассказам людей с таким проколом, так еще и болело то и дело в разных районах паха. И возбуждаться было самым болезненным. Нил знает, что Эндрю нельзя возбуждать, а это буквально значит, что Нил не старается вообще, совсем ни капельки, но это все равно происходит, и Миньярд злится, шипит, посылает его к черту и болезненно морщится. Постоянно. Запретный плод сладок, а Эндрю любит сладости. Он закатывает глаза, когда Нил выходит из душа после тренировки в общую раздевалку и отречено втыкает в стену, собирая мысли после активных нагрузок. Он закусывает губу, когда Нил трясет головой во время поездок на машине под музыку из колонок. Он громко и очень раздраженно вздыхает, когда Нил облизывает ложку после йогурта или застывает с ней у языка, всматриваясь в экран телефона во время завтрака. И он уж тем более не сдерживает болезненного мычания, когда Нил падает рядом с ним на кровать и спрашивает :«можно?», перед тем как положить свою руку ему на живот, уткнуться носом в плечо и уснуть. Нил до этого даже не представлял, как часто Эндрю возбуждается рядом с ним, сохраняя скучающее лицо. Эндрю, кстати, тоже до этого не понимал, насколько много эмоций вызывает у него Джостен. И все эти чувства, как выразился Нил, — сплошная фантасмагория, потому что глупо — смотреть на Нила и возбуждаться от того, как он бегает по полю с клюшкой, глупо смотреть на Нила и чувствовать движение в штанах от того, как парень выбирает и не может определиться со вкусом чипсов в супермаркете; глупо — каждый раз замирать и чувствовать неприятное покалывание внизу из-за того, как рыжий в очередной раз решил доебаться до бродячего кота и почесать его за ушком. Эндрю понимает, что не выдержит два месяца. Даже месяц —с натяжкой, потому что каждый день становится все сложнее смотреть на Нила, и все сложнее не думать о его руках, рте, заднице и прочем-прочем-прочем. Эндрю понимает, что все нормально, когда при очередном возбуждении ему не хочется согнуться пополам. Когда после первой попытки дрочки у него даже что-то получается, не кровит и тянет после оргазма совсем немного из-за повышенной чувствительности. Он говорит Нилу: «да или нет», когда все уходят смотреть какой-то скучный фильм-боевик с бешенными белками, который выбрал Ники, забирая с собой Кевина, и они остаются вдвоем. Джостен даже не говорит, он кричит ему в губы: «да». А потом еще: «я очень хочу посмотреть», а потом :«я хочу потрогать его», и завершает все это: «ты такой красивый, Дрю». Он и правда красивый, когда не опухший внизу, когда вокруг кольца нет засохших корок крови, и когда он не морщится просто от мысли о каких-то контактов с Джостеном. Он не просто красивый — он самая сексуальная бомба замедленного действия. Нил толкает его к кровати так быстро, как только может, стягивая его джинсы, почти не касаясь кожи. Он спускает белье, садится между ног парня и замирает. Нил смотрит, не моргая, и его рот чуть приоткрыт, и его дыхание обжигает кожу, и Эндрю хочется вцепиться в его глупые рыжие волосы и притянуть к себе ближе, прижать к себе, но вместо этого он только сильнее сжимает покрывало под собой и старается унять дрожь. Все внизу горит так, как никогда до этого, и член тянет, и капля смазки медленно стекает по колечку вниз. Нил шумно сглатывает. Эндрю повторяет за ним. — Точно можно? — медленно и тихо спрашивает Джостен, не поднимая глаз от члена парня. Эндрю хочется скулить, дергать бедрами вверх и делать хоть что-то — главное не просто сидеть под плавящим взглядом. — Да, — раздраженно, но больше наигранно, говорит парень, и тут же давится воздухом, потому что горячие пальцы Нила обхватывают ствол, сжимают его, тянут вверх и застывают у головки. — Это, блять, не картина, чтобы просто пялиться, Джостен. — Да, но это тоже своего рода произведение искусства. Эндрю не успевает даже фыркнуть. Даже нахмуриться или вздохнуть, потому что мокрый язык парня цепляет кольцо, прокручивая внутри его члена. И это самое странное и самое приятное, что Эндрю когда-либо чувствовал. Кольцо движется внутри, под чужим языком, и внутри все горит, место прокола полыхает от того, что в нем что-то движется, а под кожей… Будто маленьким пушистым перышком гладят по головке члена, только изнутри, и нет никакого перышка, и гладит Эндрю только язык Джостена. У блондина сердце пропускает удары и все чувства уходят в одно конкретное место, вернее, в два: дырочка под уздечкой, из которой выходит кольцо, и уретра, в которое, кольцо входит и прокручивается. Нил вертит кольцо языком еще раз, слизывая проступившие капли. Ноги блондина покрываются мурашками, а сам он жмурит глаза и тихо скулит. Нил такое слышит впервые, но ему, определенно, нравится. Он увлечен не меньше Эндрю, целует его в головку рядом с проколом, чуть втягивая тонкую красную кожу, а потом тянет в рот кольцо, оттягивая его и быстро облизывая языком. Пальцы блондина все же хватаются за его яркие волосы, и чуть сжимают их. — Блять, сделай так еще раз. — Эндрю быстро и загнанно дышит, и то ли просит, то ли приказывает Нил делает. Языком пробираясь под кольцо, потираясь об уздечку и продолжая стимулировать прокол. Эндрю над ним стонет уже в голос. Ноги предательски дрожат, и Эндрю не чувствует под собой пол. Как и кровать. Как и все вокруг, только чужой язык у себя на члене, который ласкает колечко, целует его, оттягивает и… Черт, у Эндрю и правда повысилась чувствительность, потому что он чувствует каждое движение острее, чем до этого; чувствует сильнее и видит перед глазами яркие вспышки, гораздо цветастее, чем были до прокола. Он отпускает себя. Не может просто сидеть и изображать недотрогу, не может закусить губу и молчать, не может не хвататься за чужие волосы, притягивая парня ближе к себе. Потому что это слишком: слишком горячо и резко для него. У Нила мурашки появляются на коже под рубашкой, да и на ногах, потому что блондин никогда не был настолько откровенен и близок, как сейчас, хотя у них было всякое. Джостен сидит коленями на полу, и его член ноет под джинсами, прижатый двумя слоями ткани, и парню по-мазохистски это нравится: чужой член во рту и узел внизу, который от каждого нового стона сжимается сильнее и перекатывается под кожей: от живота до лобка и обратно. Нил думает, что может вот так кончить. Эндрю уже не думает. Просто плавает в прострации, а, когда Нил берет член в рот полностью, заглатывая его и упирая головку в свое горло, парень вообще уплывает. Потому что у Нила во рту влажно, тесно, горячо, и кольцо упирается в напряженную глотку, и он чувствует вибрацию от дыхания изнутри своего тела. Нил расслабляется и опускается до конца, утыкаясь носом в гладкую кожу парня, и держится так несколько секунд, будто несколько лет, стараясь дышать носом как можно ровнее. — Блять, — Эндрю сгибается. Стонет так долго, на сколько ему хватает воздуха, и мышцы бедер сокращаются без его желания, заставляя дергаться. — Блять, Нил… Нил знает, что он та еще блять, когда дело касается Миньярда, и тем более, когда это касается его фантастически красивого члена. Нил бы мог зависнуть так, и остаться насаженным на его член навсегда, но дышать становится все тяжелее, и он чувствует, как под его языком плоть пульсирует и дергается прямо в его горле. Кольцо упирается в стенку горла и давит-давит-давит. Эндрю хватает еще на пару протяжных стонов. Нила хватает на то, чтобы подняться и опуститься, пропуская парня в самое горло еще несколько раз. И Эндрю дергает его за волосы сильнее, почти болезненно, начиная дышать очень часто, и кончает прямо ему в глотку. — Блять… — Эндрю прижимается взмокшим лбом ко лбу парня, когда тот поднимает голову. — Блять, да, — Джостен облизывает вспухшие губы, пытаясь продышаться после затяжного нахождения без воздуха. Внизу у него вязко и липко. Он даже не касался себя сегодня. — Эта штука просто ахуенно выглядит. Просто ахуенно чувствуется. — Да. — только и может выдавить Эндрю. Все остальное, вместе с душой, из него только что высосали. — Хочу почувствовать ее в себе не только языком. — Нил ухмыляется, кладет ладони на ноги парня, и, о Господи, мышцы Эндрю все еще ходят ходуном, подрагивая. — Заткнись, Наркоман. — Эндрю втягивает в себя воздух еще и еще. Нил проводит по его опавшему члену, надавливая большим пальцем на головку, и оттягивая украшение. Блондин полу-стонет полу-мычит от этого движения, резко выпрямляясь. — Но мы ведь сделаем это? – Нил продолжает медленно водить пальцем и играть с металлическим колечком. — Конечно, сделаем. — Эндрю запрокидывает голову наверх. Это лучший его прокол.