Легенда о журавлях. Забытые главы

События соответствуют четвертой главе первого сезона. Луна или утренний снег... Любуясь прекрасным, я жил, как хотел. Вот так и кончаю год.

Басё

Мэй возвращалась с дзёнином в деревню после короткой тренировки на обрыве. Сейчас гейша размышляла о том, не показалась ли главе клана слишком назойливой, задавая слишком много вопросов. Уйдя далеко в мысли, не заметила и чуть не задела головой ветку рослой сливы. «Ну вот, не хватало только начать биться головой в деревья. Хороша гейша, грациозна! — корила себя девушка. — Что бы сказала госпожа Сумико…» От внутренней критики бывшую майко отвлёк стук боккэнов. Рядом тренировались два синоби. Кружа по двору, прыгая и перекатываясь, они умудрялись не задеть густо расставленные на земле глиняные миски с водой. Заметив Такао, ниндзя тут же опустили деревянные мечи. — Дзёнин, — поздоровался первый воин, чуть пониже и немного крепче.  — Такао, — произнес второй, высокий и светлокожий.  Глава клана выглядел немного раздосадованным. Из-за того, что Мэй увидели другие синоби?  Гейша и ниндзя обменялись поклонами. Внимательный взгляд воспитанницы окия не мог не заметить безразличия в глазах обоих мужчин. Будучи красавицей, Мэй привыкла ловить на себе взгляды. Заинтересованные, с хорошо скрываемым влечением — приличных мужчин, гостей чайных домов; жёсткие, но вместе с тем дружелюбные — молодых самураев; наконец, сальные, похотливые — воинов, которых недавно они встретили с госпожой  Сумико. Но никогда — такие… Будто Мэй была проскакавшей мимо лягушкой или внезапно выросшим кустом. Сатоши отвернулся. Когда прошли дальше, краем глаза Мэй заметила, как он, облизнув палец, осторожно стёр кровь с разбитой губы Хонга. Затем вновь донеслись звонкие деревянные удары.  Глупая, шальная мысль пришла в голова и до того, как Мэй успела что-то сделать, сорвалась с языка. — Они живут вместе?  Спросив, гейша сразу прикусила внутреннюю сторону щеки. «Глупая, глупая… Что я спрашиваю? Какое мне до этого дело?».  Очевидно, Такао был такого же мнения.  — Захотят — сами расскажут, — бросил дзёнин, не оборачиваясь. А рассказывать было что.  Ниндзя выждали, пока колдун с гостей отойдут на достаточное расстояние, чтобы не услышать внезапно прекратившийся стук боккэнов.  — Кто такая? Не служанка, не аристократка. Гейша? Зачем привели? — в твердом голосе Хонга едва улавливалось недовольство. Синоби отошёл от Сатоши и стал тренировать на траве перевороты, кувырки и подсечки, несомненно, полезные для боя. — Не знаю, кто она, только Азуми с ума сойдёт, — весело ответил Сатоши, выливая воду из мисок и переставляя их ближе к крыльцу. — Отчего?  — Девчонка Кадзу спасла. Да и понравилась ему сильно, он мне сказал. Я заходил вчера. — Как его рана?  — Так себе. Но он крепится, конечно. И Чонган свое дело знает. Скоро встанет на ноги. Если ты тут закончил кувыркаться, то пойдем. Вся ночь ещё впереди.  Хонг хотел сказать что-то, но не придумал, взял боккэны, потянулся, чтобы отдать их младшему синоби, и… поскользнулся на луже, образовавшейся благодаря усердию Сатоши, вот уже несколько минут любезно опустошавшему миски. Боккэны разлетелись. Хонг потирал ушибленную спину. — Сатоши! На кой чёрт ты налил тут воды?  Виновник происшествия рассмеялся, быстро оценив несерьезность удара. Помог подняться. Оглянулся, никто ли не видит, крепко и быстро поцеловал в губы. — Ты стал очень невнимательным. И нежным, — тихо заметил. В глазах плясали веселые огоньки. — С тобой такой, — ещё тише ответил Хонг. Коснулся руки. Лишь на мгновение. Синоби не позволяли себе излишней нежности. Отчасти потому, что знали, как смешно будут выглядеть два ниндзя, поминутно сюсюкающихся, словно два голубка. Отчасти потому, что хорошо знали, как многие самураи относятся к тому, что называют «мужелоством». Но как убрать, запереть то, что рвётся наружу? Такое простое, понятное… То, что вызывает тоску и липкий страх, когда дают раздельный заказ. Страх, что Он не вернется. Что не сможешь защитить.  — Пойдём ко мне, — просто сказал Хонг. — Пошли. Домой не хочу, вдруг сестрёнка зарубит сгоряча. Она у меня нервная.  — Вы разные совсем.  — Конечно. Я от мамы с папой самое лучшее забрал.  Хонг лишь покачал головой, улыбнувшись. Закрыли дверь. Уютный полумрак, незатейливая обстановка жилища синоби. Разгоряченные тела, поцелуи… Сатоши нетерпеливее. Кусает, почти до крови. Ткань липнет к коже. Тренировочные кимоно мешают. Быстро снимают, ложатся на кровать. Сатоши, не сдерживаясь, целует губы, шею, загорелые плечи, грудь. Проводит рукой по рельефному прессу. Хонг глухо стонет, когда он спускается ниже. Аккуратно берёт за жесткие черные волосы, направляя. В глазах Сатоши всё те же весёлые огоньки. Удовольствие и страсть наполняют комнату, становятся почти ощутимыми, оседают на коже. И сново оно. То чувство, просто и правильное. Ты мне нужен.  Насытились поздно. Уже стемнело. Сатоши прислушался к знакомому дыханию. «Задремал», — подумал. Аккуратно расцепил объятия, стал одеваться. Тихо, как и всё, что делают синоби. Услышать может только другой ниндзя.  — Уходишь?  Сатоши кивнул. Сначала с серьезным, почти строгим выражением лица. Потом привычно пошутил. — Сбегаю после ночи любви. Ты меня обесчестил… — притворно ахнул, приложил руку ко лбу, изображая девушку.  — Уже много раз, — спокойно заметил Хонг, мягко улыбнувшись.  — Ничего, у меня чести много, — подмигнул. В темноте весёло заблестели чёрные глаза.  Хонг оставил легкий поцелуй, мазнув губами по скуле. Не прощались. Ничего не говорили. Сатоши запахнул кимоно, вышел на улицу. Ночь встретила по-зимнему холодным воздухом. Шел мокрый снег. Осень подходила к концу.