Великое трио

Солнце медленннно всходило над изумрудными холмами моей родины, заливая всё вокруг розово-золотым светом. Моя старшая сестра Мерелен давно отправилась на деревенский выпас вместе с пятью нашими овцами, присоединившимися к общему деревенскому стаду. Сегодня был её черёд наблюдать за отарой. Двое старших братьев, Меоллан и Нуадху работали на полях, а отец собирался сегодня же уехать в ближайший город на завод по производству яблочного сидра. Так что мы с матерью и моей новорождённой сестричкой Мэрион весь день были предоставлены сами себе. Хотя как предоставлены: я помогала матери по хозяйству, а малышка Мэрион всё время путалась под ногами. За ворота я старалась не выходить, старалась лишний раз не попадаться на глаза деревенской ребетне. Дело в том, что наша семья носила королевскую фамилию О’Коннор, видимо, наши очень далёкие предки принадлежали к королевской семье Конахта, одной из пятин Ирландии, в те времена острова Эрин или Изумрудного Острова. То ли кто-то из наших далёких предков был не признанным бастардом короля, то ли попросту прогневил владыку и был послан в дальнее захолустье, коей и была наша деревня, не знаю, но факт оставался фактом: много поколений мы, обычные труженики сохи, плуга и пастушьего рожка носили не только королевскую фамилию, но и такую же королевскую приставку «о» к ней, что служило неиссекаемой темой для насмешек всей деревни. И если мои старшие сестра и братья давно научились постоять за себя и их в деревне уважали не только за физическую силу и выносливость, но и за добрый и смешливый нрав и не злобливость, то мне, как до недавнего времени, самой младшей в семье доставались все подколки и насмешки. «Глядите, глядите, принцесса Маллет, принцесса картофельных очисток с собственной персоной идёт, расступитесь, расступитесь! Дорогу леди Замарашке и госпоже овечьего помёта!» - кричали деревенские дети, едва завидев меня на улице. Пару раз Меоллан, услышав подобные речи, попросту подхватил пару наглецов за шиворот и с размаху запустил с обрыва в студёные воды быстрой речушки, бежавшей с лесистых холмов за деревней. А в другой раз Нуадху попросту огрел одного мальчишку раскалённым железным прутом, который, кажется, специально для этой цели, захватил из деревенской кузни, где был тогда подмастерием. Как на беду тот мальчишка оказался младшим сынком нашего кузнеца, и с тех пор Нуадху старался не приближаться ни к кузне, ни к дому кузнеца ближе, чем на расстояние полёта стрелы: не знаю почему, но в нашем большом и зажиточном селении почти никто не пользовался огнестрельным оружием. Бытовала легенда, что когда-то король король Конахта проезжал этими местами, и его сопровождал придворный пророк и поэт, филид. И как на беду остановились они у деревенского старосты на постой. А в нашем селении жил тогда молодой мастер, то ли кузнец, то ли гончар, который очень любил огонь и различные эксперименты с ним. И он изобрёл древний аналог пороха. И вот, когда придворный именитый филид однажды шёл искупаться на реку, молодому мастеру приспичило именно в этот момент и при том на деревенской площади испытать своё изобретение. Мастер что-то там неправильно рассчитал, и, одним словом, прогремел страшный взрыв, которым начисто снесло небольшой храм храм, посвящённой богине плодородия Дану, а искрами, долетевшими до леса, спалило небольшую свящённую рощу друидов, при этом не повредив ни одного строения в самой деревни, но, никто не деревенских не пострадал, кроме королевского филида. Взрывной волной его швырнуло на землю и запорошило глаза песком. Он ослеп и вернуть ему зрение так и не удалось ни каким именитым врачам и друидам со всего света, каких приглашал к нему король. И навсегда лишившийся зрения филид, проклял наше селение. Но то ли от боли и отчаяние, то ли ещё по какой причине, но филид, видимо, лишился части своей магической силы, и проклятие на сработало в полную силу. Лишь использование огня оказалось невозможным. Кузня несколько раз горела и огнестрельное оружие в наши современные дни было невозможно иметь в нашем селении. Так что мы по-прежнему, охотились с луками и стрелами или с арбалетами. Да иногда при невыясненных обстоятельствах куда-то пропадали люди или погибали в страшных мучениях, но со временем такие случаи становились всё реже и реже. Так и жила я и моя семья до сегодняшнего дня, когда мне исполнялось двенадцать лет: когда-то в давние времена в школах филидов было три ступени обучения по четыре года каждая, и принимали туда совсем юных учеников, а неофитами (посвящёнными они становились не ранее прохождения двенадцатилетнего курса обучения. В Уэльсе друиды, насколько я слышала тоже обучались курсами по три ступени, но срок обучения был гораздо дольше, от семи лет первой ступени обучения бардов, до четырнадцати оватов и двадцати высшей ступени посвящения в друиды. У нас в Ирландии тоже были друиды когда-то, но ещё в восьмом столетии их функция полностью перешла к филидам: придворным поэтам, звёздочётам, певцам, мудрецам и пророкам. Или даже раньше, не сильна я как-то в этих полумагических легендах. На кой они мне, простой крестьянской дочери, пусть даже мой отец и подался в город на сидродеятельный то ли завод, то ли как это правильно называется. Хотя зачем нам этот город, мы и так каждую осень делали прекрасный сидр из наших яблок, а каждую весну из вишни. Огромный вишнёво-яблоновый сад у нашего дома тоже всегда служил для нас очередной причиной для насмешек: все селяне нам завидовали. Ну, разве мы виноваты, что моему прадеду за какие-то заслуги выделили огромный плодородный участок земли у самой реки, но скрытый от речных холодных туманов ивовой рощицей, в которой, говорят, на рассвете плачут селки, жалуясь, что им не удалось поймать и затянуть в воду зазевавшегося путника. А в холмах за селением живут сидхе, всем это известно, и их нередко видели тёмными ночами. Многие видели, даже взрослые, все, кроме меня даже мои братья и сестра. Поэтому я и не верила в наши народные предания и сказания. И вообще не верила в магию. Пока ровно в полдень в наши ворота не постучался странный человек, протянувший вышедшей к нему матери, плотный конверт из какой-то необычной бумаги, даже и вовсе не из бумаги, на котором значилось, что письмо адресовано Маллет О’Коннор.