Цветы спасут мир (или Руководство по рациональному использованию флоры и фауны ПГБД)

      Когда Шень Юань бесславно погиб в неравной битве с просроченной едой и открыл глаза в незнакомом окружении, его не встретили ни обеспокоенные родственники, ни внимательные врачи, ни даже захудалый сосед по койке. В незнакомой, отделанной под благородную старину комнате явно общажного типа было светло, как-то слишком аккуратно и совершенно пусто. Но больше странности места его внимание привлекла странность его тела. Оно дышало так свободно, кипело непонятной силой и воспринимало все пылинки, запахи и звуки в таких деталях, будто всю свою жизнь до сих пор Шень Юань познавал через стекло, которого никогда не касалась тряпка. Но и это открытие не смогло надолго удержать его внимания, потому что с новым вдохом воздуха, полного незнакомой (или вполне естественной?) энергии, его голову заполнили чужие воспоминания...       Или вполне свои?       Вот этих мелких, висевших на нём с криками «Сяо-гэ, покатай!» он ясно помнил с не меньшими чувствами и ощущениями, чем свою мэймэй, гордо ездившую на спине Шень Юаня, несмотря на изрядно потяжелевшую пятнадцатилетнюю тушку... Новая (?) память говорила, что он – Гунъи Сяо, главный ученик Дворца Хуань Хуа, образцовый заклинатель и мастер ближнего боя. Старая (?), – что он Шень Юань, ленивый миллениал-домосед, который обожает игры разума и дрянные романы и в жизни не держал меч. И ни одна из них не чувствовала себя вторичной или наносной, но и второй души, спорящей за главенство над телом он не чувствовал. Он попаданец в роман с доступом к памяти предыдущего владельца этой тушки? Одержимый, поглотивший память нападавшего духа? Заклинатель, во всех подробностях от начала до конца вспомнивший свою прошлую жизнь и теперь пытающийся найти ей место? Гунъи Сяо не знал, но поскольку это был его привычный мир с его же старой комнатой в ученическом общежитии, он решил называть себя именно Гунъи Сяо, придерживаться самой безопасной теории о вспомнившейся прошлой жизни и проверить истинность загадочных писаний Самолёта на практике при первой же возможности. Но только после того, как кто-нибудь из уважаемых наставников проверит его на одержимость.       «Главного героя» Ло Бинхэ он помнил: дружелюбный, хорошо воспитанный и мужественный ровесник из Цан Цюн опередил его, заняв первое место на последнем соревновании сект, доблестно сражался с неожиданно напавшими демонами и защищал до прибытия помощи почти десяток учениц Хуань Хуа. Кажется, он тогда и самому Гунъи Сяо изрядно помог... А потом, по официальной версии, погиб, а согласно памяти Шень Юаня – был сброшен в Бездну собственным учителем... Как печально. Но что бы сделал сам Гунъи Сяо в середине той битвы, если бы узнал, что в облачении ученика Цин Цзин на конференции присутствовал небесный демон? На той самой конференции, которую сорвало нападение демонических зверей, вызвав гибель сотни молодых заклинателей и тяжелые травмы без числа? Может быть, он и не стал бы слепо обвинять во всём полудемона, но непременно обязан бы был доложить старшим, а уж те мигом бы занесли его в список козлов отпущения, еще и не отказались бы от шанса ослабить Цан Цюн обвинениями в воспитании демона и недосмотре за ним, если не в пособничестве или полноценном заговоре против принимающего конференцию Хуань Хуа. Политика. Её одинаково презирали и Гунъи Сяо, и Шень Юань. Лучше бы о людях думали, а не грызлись за власть. Хотя Юань мог получать удовольствие от хорошей интриги, а вот Сяо был воспитан в предельной любви к истине. И Юань со специфическим мироощущением миллениала мог перевести число погибших в равнодушную статистику, а идеалистичный и невыхолощенный регулярными информационными цунами Сяо встречал каждую оборванную жизнь с состраданием и решимостью выполнять свой заклинательский долг по защите невинных как можно лучше.       Кажется, у него теперь будет немало противоречащих реакций, пока две личности не согласуют модели поведения...       К счастью, на адаптацию и подготовку к появлению правителя демонов в Хуан Хуа у него еще было больше четырёх лет. При нём знания Юаня и рассудительность Сяо, грядущую игру в дипломатию он должен был осилить.       * * *       Четыре года пролетели в приготовлениях. Все навыки Гунъи Сяо и его отношения с окружающими чувствовались абсолютно родными, никакие проверки не выявляли одержимости, а знания Шень Юаня из романа «ПГБД» проверялись в путешествиях и раз за разом подтверждались, пополняя до того скромную сокровищницу молодого, хоть и перспективного, адепта щедрыми дарами самых легкодоступных скрытых пещер и карманных миров. Ах, сколько прекрасных и редких растений ему встретилось в двух последних пещерах! На них одних можно было обогатиться на пару смертных жизней вперёд! А ведь были ещё тут и там оставленные книги от дневников до тайных техник (и дневники опытных бессмертных путешественников порой были ценнее, чем архивы учёных достижений целой погибшей секты), были мелкие бытовые сокровища, как зачарованные гребни и саше для усиления эффекта духовных трав, и крупные – вроде набора портальных талисманов или Незримого доспеха. Он даже смог получить Небесную жемчужину карманного мира, опередив Ло Бинхе в захвате наследства одного из древних любитедей загадок. (Какое счастье, что этот старик ничего не слышал про банк заданий и рандомайзер! Реалквест вышел шикарный и с дивной графикой, но всего одной жизни явно не хватило бы Гунъи Сяо для его прохождения, если бы все вопросы и ловушки не шли строго по написанному!) Правда, Жемчужина открывала в себе пространство настолько большое, насколько единовременно могла распространиться ци владельца (А жук-Самолёт об этом ни слова! Сразу максималку для ГГ – и мчимся к следующей непокорённой сестричке!), но талантливому старшему адепту Хуань Хуа хватало и пока доступного гектара земли. А со временем будет больше, если он правильно понял механизм.       Эта Жемчужина и так стала для ленивого миллениала настоящим роялищем, когда в приступе нежелания ночевать в палатке под дождём он вдруг осознал, что в новом карманном царстве можно и палатку поставить, и дом построить, никогда больше не беспокоясь о жилье, и сад по своему вкусу развести, набив его драгоценными находками растительного происхождения... Для этого, конечно, придётся немало травнических книг перелопатить и обеспокоить странными вопросами наставников соответствующего Павильона... Но оно того стоило!       Так, с любовью Шень Юаня к флоре и фауне этого мира – и одновременно с абсолютным нежеланием подвергнуться когда-нибудь па-па-па-пыльце и прочим мерзким ядам, Гунъи Сяо как-то незапланированно расширил свой профиль травническим и связанным с ним лекарским искусством, и до того примелькался в Залах Цветочных Тайн (Молчи, память Юаня, я не хочу во всех родных названиях видеть глупые эвфемизмы!), что местные наставники уже в шутку величали его «Наш почётный ученик».       И с опорой на эти знания у него начинал формироваться план, как сохранить себя при любом исходе общения с Ло Бинхе, как это общение провести при содействии нужных чаев и ароматных цветов в стратегически расположенных беседках, как запастись скрытым оружием и роялями на все случаи сюжетных трындецов и – по возможности – не дать погибнуть никому из невинных заклинателей, направляя злобу главного героя исключительно на настоящих виновников всех его бед. И вот, когда мандраж от приближающихся сроков бил всё чаще, а придумывать еще больше запасных планов к запасным планам уже становилось просто невозможно, будущий император трех царств появился на горизонте.       Ло Бинхе ввалился раненый на территорию Хуань Хуа ровнёхонько в зоне приграничного дежурства главного ученика. Приятной весенней ночью он, не скрываясь, прозвенел незнакомой человеческой ци в оба охранных контура, расплылся улыбкой облегчения при виде спешащего навстречу часового и, краем обессиленно закатывающихся глаз (вот актёр!) отслеживая реакцию окружающих, рухнул окровавленной мешаниной рваных ученических одежд нейтрального «походного» цвета, очень явно (для Сяо) не давая своей демонической крови затянуть больше зрелищные, чем опасные раны.       На жалость, значит, давим, милый друг? Ню-ню.       Но – пусть вечному скептику будет стыдно – Гунъи Сяо не мог равнодушно смотреть на болезненное состояние молодого человека. Пусть главный герой, пусть неубиваемый, пусть притворщик-манипулятор, – раны он явно получил (или нанёс себе для легенды) достаточно глубокие, чтобы средний культиватор свалился на пять-семь дней.       Поэтому (и только поэтому, никакого фанатского мандража, никакого восторга от прикосновения к главному герою! Порядочному молодому господину вообще такими формами мыслить не полагается!) заботливый молодой человек поспешно приблизился к раненому путнику, внимательно проверил окружение на предмет опасностей и принялся за оказание первой помощи. Аккуратно промыв раны водой из походной фляги, Гунъи Сяо приложил к самым серьёзным из них травы из самопальной походной аптечки, потоком собственной ци запустил процесс восстановления организма и, как мог, аккуратно приподнял, взвалил на плечо, почти на спину, и повёл, придерживая так осторожно, что уже за одну эту транспортировку он, велев скромности схлопнуться, признал заслуженным своё звание почетного ученика Целительского зала.       Ло Бинхэ всю дорогу держался тихо, медленно переставлял ноги и изредка замирал, тяжело опираясь на грудь и плечо своего спутника, и Сяо вновь, как в первые дни, ощущал радость и гордость оттого, как сильно и устойчиво сейчас его тело. В эти минуты торможения он порой ловил тайные взгляды полудемона, спрашивал, как тот себя чувствует и чем ему можно помочь, но Бинхэ лишь стоически улыбался и тихо благодарил за заботу. Видимо, даже для укрепления легенды он не позволил бы себе стонать от боли и проявлять ещё больше слабости. И Гунъи Сяо не мог это не уважать.       Вскоре они добрались до Зала целителей, где главный ученик отчитался старшим о ранах и проделанной работе. Кто-то из девиц-учениц узнал в Ло Бинхэ своего спасителя с «Того кошмарного конкурса», шепотки быстрее саранчи пронеслись по всему дворцу, и вскоре сам Лао Гунчжу пожаловал к комнате больного гостя.       После этого всё завращалось незаметно, но от этого не менее стремительно: прошла какая-то пара недель, а кресло главного ученика под Гунъи Сяо ощутимо зашаталось в пользу его найдёныша: та часть учеников, которой важнее всего были политика и тёплое место под боком у сильных (а в Хуань Хуа таких было немало), почувствовав, куда дует ветер, начала относиться к нему с куда меньшим почтением, чем раньше, а Хозяин дворца по-отечески одобрительно и иногда почти жадно смотрел на перекрасившегося в золотой бывшего ученика Цин Цзин, представлял его всем чуть ли не как сына родного, и уж конечно уже всем окружающим дал понять, что видит в нём потенциального жениха для своей ненаглядной дочурки. А та и рада была, ведь уже четыре года как ее прежний жених был к ней необъяснимо холоден и, стараясь не портить лишний раз отношений, всё же почти прозрачно намекал, что не чувствует себя достойным ни наследницы Дворца, ни звания его будущего главы, и вообще не видит себя в семейной жизни, стремясь душой к путешествиям ради познания мира и помощи слабым. Конечно, Шень Юань еще туда вписывал периоды ленивого лежания за второсортной книжкой, но этим баловаться можно было и в гостиницах между интересными поездками, потакая увлечениям всех граней своей не такой уж противоречивой личности. В нём вообще из всей сборной солянки двух жизней до сих пор не могли сойтись только высоконравственная скромная учтивость Гунъи Сяо с фривольными и грубо-эмоциональными разглагольствованиями критика порнороманов. И если, размышляя о жеребцах, небесных столпах и па-па-па, Шень Юань успокаивал свою стыдливость одними неуклюже-прозрачными эвфемизмами, то Гунъи Сяо сразу буксовал, заливался краской и отказывался даже мыслеобразы терпеть. В такие моменты разделение между двумя моделями поведения почти заставляло его чувствовать себя шизофреником, хотя он с самого начала решил для собственного здравомыслия считать себя единой душой и законным жителем этого мира с пробудившейся памятью о прошлой жизни.       Итак, Ло Бинхе стремительно захватывал власть. Ничего неожиданного. Среди друзей и товарищей Гунъи Сяо сразу обозначились верные булочки-шиди и шимей и политикоориентированные перекати-поле – тоже ничего сверх планов. Нужно было теперь не упустить момент, когда можно будет повернуть происходящее в нужное русло, и тут Гуньи Сяо чувствовал себя канатоходцем, балансирующим надо рвом со спящими взрывопотамами и жадно облизывающимися на него угрепираньями. Глава Дворца уже достаточно показал свою странную расположенность к Ло Бинхе? Сам Гунъи Сяо ещё не будет смотреться завистливым утопающим, хватающимся за последний шанс вернуть положение, очернив своего учителя? Его репутация, постоянные стратегические разглагольствования последних лет о его жажде путешествий и глубоком уважении к победившему его на последней конференции, но трагично погибшему собрату-ученику, а ещё нескрываемая радость от встречи с ним живым и просьбы к победителю наставлять его в регулярных спаррингах должны были вообще исключить такую трактовку для всех, кто умеет слушать, но... Эти две недели показали, что IQ в радиусе поражения ореола Ло Бинхе действительно понижается, как минимум, у тех, кто и без того подвержен гормонам и перепадам настроения и не склонен к логическому мышлению. То есть у абсолютного большинства молодых людей и значительной части старых. Это естественное действие ауры Небесного демона? Или его тело распыляет что-то психотропное вместе с феромонами? Одобряли ли ученики ослепившего всех гениального красавчика или боролись против него, – выглядело это одинаково: эмоциональные заскоки да склоки – и минимум вопросов по существу, например, о том, почему ученические ранги для Бинхэ сдвигаются не по заслугам и в обход многовековых традиций. Конечно, Гунъи Сяо сохранял веру в человечество и надеялся, что многие замечают странности и просто молчат во избежание конфликтов, но молчание умных порой разочаровывало не меньше, чем крики глупцов, и он бы в сердцах вообще бросил этих олухов заслуженной судьбе, если б не был сентиментальной картошкой и просто достойным боевым сыном воспитавшей его школы, неспособным пустить всё на самотёк катиться к тяжелому, кровавому и корявому объединению трёх миров под властью одержимого и несчастного полудемона, которому всего мало...       Задумавшись о влиянии демонических феромонов, Гунъи Сяо вспомнил о смеси трав и масел, из которых можно было бы сделать духи с похожими эффектами. А затем захотел попробовать создать собственные ароматические смеси, влияющие на психику и темперамент окружающих. Ничего угрожающего, конечно! И ничего отупляющего: после наблюдения за окружением Ло Бинхе вдвойне стыдно бы было так воздействовать на людей, ведь, например шиди Вэй и Тан, так гордящиеся своим умом и усердно тренировавшие наблюдательность на ночных охотах, умерли бы от позора, увидев теперь себя со стороны среди восторженных обожателей полудемона. За них было стыдно и даже горько, хоть их и отпустит, как только Ло Бинхэ уйдёт... Ведь отпустит же? Не дай боги эффект перманентный! В общем, заинтересовавшись идеей духов, саше и притирок, подавляющих агрессию и проясняющих сознание у окружающих, Гунъи Сяо расспросил сначала медиков Дворца, травников и пару редких в Хуан Хуа укротителей, затем облазил библиотеку и составил список нужных трав и животных, отметил на карте места их обитания, нашёл среди заказов Дворца подходящие по расположению запросы на помощь культиваторов и отправился в путь.       В лесах близ юга демонического царства роились Эфирные пчёлы, щедро оставляя после себя Сияющий воск, раскрывающий духовную энергию всех попадающих в него органических веществ; к счастью, они селились вдоль рек с демонической энергией, и Сяо не пришлось долго обыскивать лес. Быстро покончив с нападавшими на близлежащую деревню тигрокрысами, начинающий алхимик отчитался старосте о выполнении задания и за три следующих дня пронёсся по всем известным и предполагаемым полянкам и закуткам с цветами Ясности, смолами Просветления и ключами Очистительной воды. На третий день на одной из известковых гор ему повезло наткнуться на поляну Говорливых сосен и вычислить, где находится их постоянный сосед, подземный Гриб Открывающий Истину. (Юань ни в жизнь не согласился бы пробовать грибы с таким названием, если бы жена №269 не испытала его на себе во всех возможных рецептах за год отшельнической жизни на похожей горе и не убедилась, что при любой обработке их свойства остаются безопасными. Она, кстати, дольше всех среди последних жён не велась на сладкие речи и сопротивлялась обаянию протагониста, чем вызвала восхищение одного придирчивого читателя. Даже если в итоге всё это было только для того, чтобы отвыкший от отказов герой распалился на пять глав подряд разнузданного па-па-па с завоёванной недотрогой...)        В общем, поход выдался плодотворный. Правда, нужную для баланса основ Амбру Вездесущего Света Гунъи Сяо пришлось закупать, и задорого, потому что ни вырваться к морю, ни тем более поучаствовать в охоте на Рассветных Черепахокашалотов у него не было ни времени, ни возможностей. Но хотя бы денег хватало после набега на упоминаемый в ПГБД схрон демонов-работорговцев, грабить и убивать которых совесть культиватора позволяла и даже требовала.       Наконец, проведя неделю в мастерской внутри своей Жемчужины, Гунъи Сяо тайно пронёсся на мече по ночному Хуань Хуа, раскладывая и развешивая повсюду хэндмэйд-дополнения к дворцовым благовониям. И вдруг почему-то все переговоры у Ло Бинхэ стали идти чуть длиннее, все собеседники оказывались вдумчивее, и хотя смена поверхностной восторженности на пристальный интерес чаще всего оказывалась приятной, непонятная тенденция вызывала беспокойство. Конечно, полудемон заглушал её в себе ехидными «Очнулись?» и «Не совсем безнадёжны!», но смутная угроза продвижению его влияния заставляла подобраться и вспомнить об осторожности, привитой Бездной.       Ещё и Гуньи Сяо, подозрительно задерживавшийся на охоте, вернулся именно теперь, и вокруг него снова, как в первые дни, собирались мелкие ученики с восторженными писками и адепты постарше с уважительными вопросами. А один из двух мелких подпевал Бинхэ, прокравшихся в комнаты этого Гуньи, чтобы оставить записку с подарком, намекающим, что ему здесь больше не рады, робко рассказал потом полудемону, что второй, его подельник, сначала как обычно зубоскалил про Шисюна и даже со смехом прикарманил себе пару «богатеньких» помандеров с его стола, а в коридоре вдруг разревелся, вспомнив всё хорошее, что раньше делал для него объект их шалости, от помощи с разбитым на тренировке носом до постоянной защиты всех в групповых поездках, раскричался, мол, «как мы вообще опустились до таких подлянок нашему шисюну!» и с тех пор пытался урезонить всех, кто тоже ради возвышения новенького Ло начинал очернять Гунъи Сяо. И пока полудемон всё это слушал, ему всё больше казалось, что рассказывающий об этом ученик тоже начал сомневаться в своей правоте.       Ло Бинхэ думал было разозлиться на помеху его захвату власти, но когда всё-ещё-главный ученик проходил мимо, приветливо выражая уважение и ненавязчиво благоухая чем-то древесным с фруктовыми нотками, всё раздражение отходило на задний план. Гунъи Сяо не боролся за власть, не терял ни разу доброжелательности во взгляде, и так... Так нежно и крепко держал тогда Ло Бинхэ за талию, так осторожно и твёрдо укладывал себе на плечо, когда вёл его в тот день к целителям... что полудемону становилось неловко от собственной яркой памяти и от того, что Синьмо, похоже, всё равно, к какому телу в нём похоть вызывать. А может, не Синьмо?..       В общем, этот Гуньи его больше совершенно не раздражал, и хотя тут явно было что-то нечисто, не подавал никаких поводов к неприязни, как бы ни зубоскалили и ни порочили его те, кто хотел побыстрее усадить Ло Бинхэ на место главного ученика. Иногда вообще казалось, что старик Гунчжу торопил всех с этим даже сильнее, чем сам полудемон... И на этой мысли стоило задержаться.       «Что ему во мне? – почему-то впервые зацепился за сомнение Ло Бинхэ. - А мне в нём? Я так быстро и бездумно вписал в свою жизнь первого старшего, который отнёсся ко мне с полной лояльностью... Да, он старик неплохой, не все в мире мерзавцы, как мой любезный учитель, но неужто меня Бездна не отучила слепо доверять?.. Впрочем, я уже не тот ребёнок. Что вообще они могут мне сделать?..»       Сам же Мастер Дворца в эти дни, услышав о возвращении симпатии масс к отвергнутому им ученику, провел несколько общих пиров и приемов, намекающе усаживая Ло Бинхе рядом с собой и дочерью, и предложил ещё один ряд демонстрационных учебных дуэлей, чтобы без слов указать всем, кто достоин быть его преемником. Но Гунъи Сяо и не цеплялся за звание лучшего, и с достоинством продолжая звать соперника уважительно-равным «Ло-сюн» (скрывал ли он там оскорбление, отказывая ему в «ши», или просто продолжил привычку, начатую на том злосчастном собрании Альянса бессмертных?), он всё так же бесстыдно во всеуслышанье восхищался мастерством Бинхэ и искренне благодарил его за демонстрацию новых приёмов, а все столпившиеся вокруг соученики могли только одобрить такую смиренную жизнерадостность или фыркнуть в сторонке, если очень уж она им претила.       Гунъи Сяо всю эту неделю не мог нарадоваться на дело рук своих: шиди Вэй и Тан, о которых он так переживал, снова блистали ясной логикой; милые шимэй больше не укладывались влюблёнными ковриками под ноги коллекционера женщин, и хотя вздыхали о «красавчике Ло» по углам, но вели себя достойно; боевые братья начали признавать: «Ло Бинхэ, безусловно, крут, но он здесь меньше полугода. Может, рассказать ему сперва больше о нашей истории и традициях, и уже потом давать место в ученическом совете?» И кажется, Мастер Дворца наконец сверх меры показал себя, а этот Гунъи – причины своего расположения к Ло Бинхе. Пора было и поговорить с Протагонистом по-настоящему.       Встретив на вечернем обходе в очередной раз облепленного девицами-кокетками Ло Бинхе, Гунъи Сяо в очередной же раз поприветствовал его дружелюбной улыбкой, подобающим поклоном и искренним вопросом о здоровье, а затем, против обыкновения, попросил:       - Если Ло-сюн располагает свободным временем, этот Гунъи хотел бы предложить ему оценить богатства Садов Ночного Сияния нашего Дворца и осмелился бы предложить себя в качестве проводника.       Сяо несколько опасался, что Ло Бинхе откажется, устав от немного бесстыдного в своём постоянстве внимания восторженного «младшего по результатам соревнований». Но сколько он ни анализировал поведение главного героя, что в книге, что в реальности не обнаружил ни одного случая, когда многократно отверженный в детстве грозный демонический правитель отказался бы от доброго к нему внимания. Оно, конечно, преимущественно было от девушек, но и старый Мастер Дворца всегда удостаивался приветливой встречи, и преданные генералы никогда не теряли права на аудиенцию, и парням-заклинателям, поддержавшим притязания полудемона на пост главного ученика Хуань Хуа и не взбунтовавшимся впоследствии, не пришлось знакомиться с его садистской стороной. Товарищество, пусть со сбоями, работало в мире Гунъи Сяо – могло же оно прорасти и в мире Ло Бинхе? По крайней мере, настолько, чтобы вдумчиво пообщаться с ним и удержать его от гневной расправы надо всей школой вместо одного провинившегося старика?..       Когда Ло Бинхе помедлил с ответом, зачем-то задумчиво его рассматривая, а окружающие его девушки вдруг разразились смешками и ворчанием, Гунъи Сяо чуть взволнованно добавил:       - Этот неловкий просит прощения за настойчивость, но считает важным как можно скорее обсудить с Ло-сюном очень серьёзный и (он как можно вежливее окинул намекающим взглядом толпу во дворе) деликатный вопрос.       Смешков и ворчания после этих слов почему-то стало ещё больше, однако Гунъи Сяо сейчас не было дела до щебетания поклонниц его собеседника, кроме смутного чувства вины за то, что он прервал их разговор. Но да что с того, что прервал? Если дожидаться того времени, когда Ло Бинхе не будет окружен своим цветником, его придется вылавливать в нечестиво ранние часы! И выглядеть при этом ещё более навязчивым! Он и так уже раздвигал свои границы деликатности, отчаянно хватаясь за бесстыдство Шень Юаня.       - Тогда этот Ло почтет за честь составить компанию Гунъи-сюну.       Полудемон двинулся навстречу собеседнику и, следуя приглашающему жесту, пошел рядом с ним в указанную сторону. Даже был настолько вежлив (или искренне любопытен? С этим сладкоречивым Черным лотосом и не поймёшь), что поддержал лёгкую беседу по пути.       - Не просветит ли меня Гунъи-сюн, какие сокровища можно встретить в этих садах?       Ну... Не самую лёгкую беседу. Не признаваться же ему, что Гунъи Сяо их выбрал из-за самого что ни на есть рояля для него в виде Умиротворяющих звёзд – цветов, гасящих печаль, гнев и жестокость любой силы и даже способных ненадолго заглушить жажду крови Синьмо. Ло Бинхе не должен захотеть убить этого гонца, насколько бы дурные вести тот ни принёс. В романе Умиротворяющие звёзды отметились даже не совсем бессмысленным сюжетом особенно нежного па-па-па с последующей любовной загадкой: «Уж не двенадцатая ли сестричка – та самая, раз смогла успокоить сердце главного героя?» и последующим разочарованием Бинхе от того, что этот покой – всего лишь результат возлежаний на росе из седативного, да с приёмом его нозально до кучи. Внутренний (анти)фанат до сих пор удивлялся, как такой тоскливо-философский эпизод не сгнил среди черновиков у провидца, уже которую сотню глав не бравшегося до конца записывать ничего, кроме чувственных сцен, битв, интриг, мести – в общем, событий, тешащих гордость победами разного рода...       Что ж, главный герой задал вопрос, и было просто невежливо так на него и не ответить.       - Сложно даже выбрать, с чего начать, Ло-сюн. Ночной сад – гордость травников, целителей и художников нашей секты. Все цветы в нем после захода солнца отдают с ароматом ци, целительные эфиры и свет, «равный по красоте звёздам», и даже одна медитативная прогулка по отмеченным цветными фонарями дорожкам может заменить целый комплекс лечебных, восстановительных, укрепляющих или стимулирующих упражнений под руководством целителя. Правда, здоровые этим богатством незаслуженно пренебрегают, прибегая сюда бессистемно полюбоваться красивыми видами, и даже не доходят до самых ценных композиций. Вон, впереди виднеется первый ряд цветов, самых пышных и малополезных – это Очаровательная Невеста, у них перламутровые лепестки ночью начинают отражать весь падающий на них свет розовыми и свадебно-красными бликами. Парочкам нравится, особенно при яркой луне. Но из свойств – только применение в улучшающей кожу духовной косметике. Дворец много на ней зарабатывает, но любой усердный культиватор добивается тех же эффектов обыкновенной работой над ядром... Простите, этот Гунъи забылся.       - От этого скромного Гунъи-сюн не услышит укоров. Искренность друга бесценна, – ответил, улыбаясь, Ло Бинхе.       «Ох, сладкоречивый герой, прибереги этот мёд для своего цветника!» – подумал было Гунъи Сяо, но вопреки отзвукам прошлой личности, ему нынешнему хотелось взаимно верить в искренность друга. Почему все добрые жесты непременно ложь? Ведь он сам с господином Ло строил хорошие отношения, пусть не без расчета, но искренне его уважая и восхищаясь его талантами и упорством.       И он вдохновенно продолжил:       - А за Очаровательной Невестой ближе к обычным прогулочным маршрутам раскинулись сады камней с Орхидеями грёз и вдохновения. Там каждый цветок оригинален и неповторим, и каждую ночь их жилки светятся новым цветом и рисунком. А с этой стороны растут Тысячехвостый Веселящий Вереск и Глициния сорта «Тысяча слёз». По отдельности они погружают в самые радостные и горькие воспоминания соответственно, но вот так, растущие в гармонии, дарят поразительную ясность чувств и возможность успокоить их и принять как давно прожитое прошлое. Видишь камни для медитации между корней? Идеально для терапии после серьёзных потрясений вроде смерти родных. Или для рационализации слишком бурной влюблённости и бушующих гормонов... Но кому из влюблённых придёт в голову разбавлять толкающие на глупости «высокие чувства» преждевременным включением мозгов?.. Прости, я опять начинаю разглагольствовать, не фильтруя... Это, наверное, Прозрачные вьюны. Полное название как всегда слишком точное и слишком нелепое, что-то вроде «Прозрачных вьюнов связующей дружбы», в народе просто «болталка». Окружают вон каждую скамейку. Мы уже пять таких прошли. К врагу доверия не вызовут, но с нейтральным или приятным собеседником заставят понемногу забывать стеснение и косноязычие в пользу свободного выражения мыслей...       Ло Бинхе на эту заметку тихо хмыкнул и оглядел лицо своего визави, не позволив своему собственному показать никаких эмоций. Сам он пока не планировал говорить - но ему и не предлагали.       - За глициниями начинается пруд Золотых Карпов, в котором растут Небесно-синие Лотосы Просветления. Сейчас, на закате, они почти фиолетовые с золотистой каймой, и эта кайма сохранит свечение солнца на всю ночь, а в остальном они потрясающе меняют все оттенки синего вслед за небом. Помогают при медитациях, формировании ядра, прохождении узких мест в культивации, на всех этапах борьбы с искажением ци... В общем, бесценные цветы. В новом месте привить нелегко, но уж если прижились, да если рядом поселятся водные духи, то растут очень быстро и в изобилии. Их лепестки можно срывать по одному, просто в руках растирать и вместо благовоний при медитации ставить. Мне кажется, если бы всех научили ими пользоваться, то искажение ци вообще перестало бы быть проблемой. Но у нас их пускают лишь на дорогие пилюли для смертных правителей, боящихся старческих проблем с рассудком, да на лекарства для уважаемых бессмертных, уже где-то сильно повредивших свою культивацию... О! Смотри, какая красота! Там, вдоль ручья. Радужнокрылая давидия начинает цвести!.. Но нам туда не надо, перед ней сейчас Воинственная Черная Мимоза с самым пакостным настроем готовит первые бутоны – та еще вредина: если к ней до первого опыления подойти, колючки из волос вовек не выберешь! Прости, я опять увлёкся. Если ты не против, нам направо. Роща здесь полна мимоз другого сорта: Стыдливый часовой с громким шумом спрячется в землю от прикосновения крупных существ, так что мы будем предупреждены, если к нам кто-то подойдёт, а белая акация «Секреты под луной» хорошо поглощает звуки человеческой речи...       - Неужели тема нашего разговора будет настолько деликатна? – Ло Бинхэ как-то странно улыбнулся, но сохранил учтиво-приятные интонации, и Гунъи Сяо с беззаботностью, подаренной «болталкой», ответил:       - Не-а. Хуже! Поэтому идём к самой дальней беседке, полной «Звёзд».       - Я, признаться, всё никак не могу тебя понять, братец Гунъи, – ласково и тихо протянул полудемон. – Мне злые языки болтали, что ты, должно быть, злишься на то, как твой учитель ко мне расположен, а любители романтики – что ты страстно ищешь моего внимания и новыми притираниями пытаешься соблазнить...       - Ч-что? – пискнул тот, дергано развернувшись, и уставился на собеседника, который тоже остановился и продолжил говорить:       - Кстати, прошу, не стесняйся, если так. Я всегда счастлив ответить на привязанность.       - Н-нет! Это... – юноша силился что-нибудь сказать, но лишь шокировано шевелил губами.       - И вот теперь братец Сяо ведёт меня в сад, знаменитый как место свиданий, к дальним беседкам, скрытым от глаз и защищенным от нежданных гостей, в место, полное звёзд... и называет это «Хуже!». Заставляет подумать: ты так зол, что влюбился в меня? – и Бинхэ лукаво улыбнулся, хищно блеснув зубами и бликами поверх зрачков. В надвигающейся ночной темноте его глаза и волосы чернели провалами в пространстве, когда по ним не скользили отсветы фонарей. Цветы наливались слабым светом на фоне, но там, где они остановились, однотонная листва обычных кленов, нависая темными стенами, превращала лицо Бинхе в неясную маску, изгибающуюся то в ласке напоказ, то в подозрении, и только пристальный взгляд с неё не менялся и в ожидании ответа пока временил прожечь Сяо насмерть.       Наконец тот оправился от шока достаточно, чтобы отвернуться, продолжил движение и тихо сказал:       - Не ищи, пожалуйста, подвоха, Ло-сюн. Тебе не нужно шокировать меня, выискивая правду в спонтанных реакциях. Я искренен. Достаточно расчетлив, чтобы защититься всеми доступными способами и подбирать слова тщательнее перед тем, кто вскоре сможет решать мою судьбу – но искренен.       - Решать твою судьбу, Гунъи-сюн? – Ло Бинхе вернулся к тихому учтиво-дружескому тону, провожая глазами идущего чуть впереди юношу. Тот теперь стал выглядеть как-то смиренно и торжественно, исчезла живость эмоций, а тон наполнился серьезностью. И как Ло ни старался найти в нём фальшь, не мог. Но что мог знать этот (пусть даже расчетливо) тянущийся к нему при каждой встрече юноша о планах полудемона на судьбы учеников Хуань Хуа? Был ли этот демонический лорд очевиден? Потерял ли он где-то бдительность? Что за «беседа деликатного характера» его ждала?       Беседка показалась в конце дороги. Она и вправду утопала в звёздах: рассыпанные по всей поляне тёмные вьюны с мелкой россыпью тонких светящихся лепестков охватывали стену деревьев, тянулись ковром до беседки и накрывали её занавесью почти со всех сторон. Зрелище было прекрасным, а тонкий аромат в воздухе – упоительным, но тем сильнее Ло Бинхе нуждался в контроле над происходящим.       - У этих цветов ведь тоже есть нужный для нашей беседы эффект? - спросил он, застыв на краю поляны. Полудемон тщательно анализировал свои чувства, вслушивался в изменения, происходящие в нём с каждым новым ароматом, готовился блокировать неприятные сюрпризы, как злонамеренные, так и случайные, от композиций духовных цветов, созданных с такой вдумчивостью для культиваторов, а не носителей демонической крови. Но всем, что он ощущал, была кристальная ясность сознания и свобода от негативных эмоций. Подозрения в адрес Гунъи не исчезли, но остались голыми фактами и размышлениями без лишних чувств. Даже шёпот Синьмо заглох...       - Да.       Тихо и торжественно. Такая честность в том, как именно Бинхэ манипулируют, была ему в новинку. Мрачное веселье мелькнуло в нём и превратилось в светлый хмык. Он начал догадываться об эффекте аромата, как и о том, что произошло с его влиянием в Хуань Хуа в последние недели. Но хотел знать наверняка.       - Ты заставляешь меня буквально погрузиться в духовный эликсир, меняющий меня под твои нужды. Братец Гунъи, будь верен своей вежливости, опиши мне все его эффекты до конца, прежде чем я пойду и послушно сяду в самый центр...       Юноша слабо улыбнулся ему в ответ, и в его прямом и мягком взгляде было столько серьёзности, приправленной грустью, что Ло Бинхэ добавил к догадкам о назначении цветов очаровывающий эффект. Впрочем, он и раньше отмечал, что Гунъи Сяо красив и мягок, очарователен в своем живом восторге и увлеченности любимым делом, элегантен и остер в своих битвах и решении задач, – но это всё шло в расчет как активы потенциального соперника, закрывалось от чувств подозрительностью, усиленной шепотками местных пиявок-подпевал, помноженной на голод Синьмо. А Синьмо сейчас молчал. Чувства, впрочем, тоже оставались приглушёнными.       - Это Умиротворяющие звёзды. Делают ровно то, что указано в названии. Убирают весь негатив. Позволяют успокоиться и мирно поразмышлять над тяжелыми темами. В отличие от сочетания тысячелетних антиподов, не блокируют положительных и любых неразрушительных эмоций, постепенно вместо кристальной ясности добавляют эффект уюта и дарят отдых нервам. Мирные чувства создают немного больше доверия к собеседнику, чем того требует абсолютная честность, но медитационные площадки среди вереска и глициний слишком открыты, а здесь наш разговор в безопасности. И мне очень важна безопасность. Ты скоро поймешь. Идём? – и с впечатляюще дерзкой (но не ошибочной) уверенностью в том, что Бинхэ согласится, Гунъи Сяо вошел в беседку.       Ему предстояло рассказать Ло Бинхэ тайну исчезновения его родителей и выйти после этого живым. Живым ладно, Цветок росы луны и солнца рос в его запасное тело в течение трёх с половиной лет, его шансы были велики – но за ним секта, сотни детей, которые в случае его провала даже не поймут, что их убило. А вместе с ними и ряд других сект, чьи главы были втянуты в сражение с Тяньлань-цзюнем по прихоти Дворцового Мастера.       - Я прошу у Ло-сюна прощения, это будет грубо. Возможно, нам обоим понадобится каждый фэнь спокойствия, которым могут поделиться «звёзды». Я прошу очень трудного – без доказательств поверить мне, что я тебе не враг. И я очень прошу брата Ло дать слово не покидать эту беседку, не выслушав меня до конца и не обдумав всё здесь, под защитой от гнева и жажды мести.       Бинхэ насторожился от такого вступления, расправил плечи и опустил руку на меч.       - Мне есть за что мстить и ждать от тебя вражды, Гунъи-сюн?       - Прошу тебя, – настойчиво повторил тот и замолк в ожидании.       Полудемон помолчал, размышляя, и кивнул:       - Так и быть. Я умерю гнев и не брошусь в поспешные действия, что бы ни услышал. Пожалуйста, братец Гунъи, приступай.       Под пристальным взглядом полудемона юноша, собрав все заземляющие практики обеих жизней, шумно вдохнул поглубже, поборол нервную дрожь, погладил пальцами Незримый доспех и, глядя ровно в глаза собеседника, начал рассказ:       - Три года назад, разбирая архивы нашей библиотеки, я наткнулся на примитивно зашифрованную переписку организаторов облавы на Тяньлань-цзюня, последнего известного небесного демона и демонического императора. (Ло Бинхэ, услышав расу, подобрался и незаметно принял самое удобное для мгновенной атаки положение, но, держась за свое обещание, только внимательней слушал.) Переписка эта, очевидно, осталась существовать только по недосмотру или недальновидной гордости исполнителей: если бы главный организатор о ней узнал, то конечно бы уничтожил, а не самодовольно оставлял в назидание потомкам, потому что из нее, кроме деталей подготовки к сражению и запечатыванию Тяньлань-цзюня, становится ясно, что причиной сражения с императором демонов было не желание предотвратить войну двух миров, а собственническое влечение учителя к своей ученице, которая посмела влюбиться в небесного демона и забеременеть от него. Из грубых эвфемизмов жестоких дураков, которые считали такой исход для влюбленных вполне заслуженным, а своего руководителя несправедливо обделенным вниманием «неблагодарной» женщины, было ясно, что заточение Тяньлань-цзюня под горой Байлу произошло в результате не битвы, а вероломной засады на месте свидания, на которое врага пригласили от имени главной ученицы прошлого поколения нашей секты – Су Сиянь, пока она сама была заперта в Водной тюрьме. А её наставник – наш дворцовый мастер – попытался избавиться от её полудемонического ребёнка, а затем каким-то образом упустил её, приказал развернуть поиски беглянки, но её больше никогда нигде не видели. В завершение письма была отпущена и плохо вычеркнута еще одна грубая шутка, намекающая на то, что теперь дворцовый мастер будет искать для своей страсти объекты, похожие на деву Су, и к своему ужасу я должен предупредить брата Ло, что после аккуратных расспросов под чай с «болталкой» нашёл подтверждения этой мысли. Ло-сюн, тебе, быть может, рассказали, что я сын слуги. Ни родословной, ни денег, талантлив и старателен, но отнюдь не гениален, и многим было непонятно, отчего Лао Гунчжу именно меня выделил, назначил индивидуальные тренировки и назвал главным учеником. Но старожилы подтвердили мои худшие догадки рассказами о том, что за последние двадцать лет после девы Су по не всегда ясным причинам сменилось пять главных учеников, и все они обладали сильным внешним сходством. И даже опасаясь, что Ло-сюн не поверит в моё уважение и приязнь и сочтет моё знание угрозой или мои слова – наветом на нашего общего благодетеля, я больше не имею права молчать о том отвратительном и жутком моменте, когда на моих глазах Дворцовый Мастер, которого я больше не могу называть своим учителем, взглянул на принесенного мной в лазарет израненного гостя, прикипел к нему жадным взглядом, довольно прошептал: «Совсем как мать!» – а затем не по правилам быстро назначил его себе новым – шестым – главным учеником и зятем.       Гунъи Сяо ни на секунду не отрывал глаз от лица Ло Бинхэ, с опаской, только благодаря убойной дозе успокоительных эфиров не переросшей в ужас, следил за его стиснутой челюстью, судорожным подергиванием губ, безуспешными попытками казаться спокойным и не обремененным никакими ассоциациями с героями рассказа, и с усилием втянул воздух, когда последние слова заставили полудемона вспыхнуть на миг красными радужками и фигурной меткой в центре лба. Где обещанное умиротворение?! Он рассчитывал на большее! Но Ло Бинхэ понадобилось не больше пяти секунд, чтобы взять себя в руки и вернуться от злобы к ясному пристальному взгляду глаза в глаза – и Гунъи Сяо продолжил:       - Ло-сюн, я верю, что культиваторами дворца Хуань Хуа тебе и твоей семье был нанесен несправедливый и непоправимый вред, и что ты будешь в своем праве, если пожелаешь мести. Однако я обращаюсь к тому, кто на той памятной Конференции альянса бессмертных с таким долготерпением относился к просящим помощи и брал на себя ответственность за чужие жизни; переживал за убитых; рискуя собой, защищал раненых. Я смею надеяться на твое великодушие и прошу направить свой гнев только на тех, кто понимал, что делает, и осознанно творил зло. В планы Мастера Дворца обманом были втянуты люди, верящие, что они защищают невинных от агрессора. Старик использовал ресурсы и репутацию нашей секты и тем бросил тень на всех её членов, но простые ученики и руководители не причастны к его преступлениям. Прошу о вдумчивом разбирательстве перед каждым вынесением приговора. И, рискуя переступить все границы дозволенного, я дерзну настоять на том, чтобы ты передал эту просьбу своему отцу, если примешь решение его освободить.       Повисла тяжелая, полная недоверия тишина, постепенно сглаживаясь до холодного расчета вариантов и взаимной оценки уровня опасности. Гунъи Сяо еще готовясь к разговору принял решение не таить ничего, кроме памяти прошлой жизни, и теперь сидел с открытым взглядом и развернутыми ладонями, точно демонстрируя свою безвредность в попытке приблизиться к раненому хищнику и, помогая ему, самому остаться целым.       Наконец, Ло Бинхэ прервал молчание вопросом:       - Гунъи-сюн, отложим сейчас то, что ты готов закрыть глаза на освобождение опасного врага своей секты. Почему ты с такой уверенностью называешь его моим отцом на основании одной только многозначной случайной фразы? Или что-то ещё подтолкнуло тебя к таким неожиданным выводам?       Тот в ответ взглянул устало и чуть укоризненно:       - Ло-сюн, минуту назад твой хуадянь засветился от гнева.       Ло Бинхе не знал, чем на это стоит ответить.       Тяжелые воспоминания требовали готовиться к ненависти культиватора и к подлому удару – но весь опыт общения с Гунъи Сяо и его манера – по собственному описанию, «расчетливо, но искренне» – выкладывать карты на стол умиротворяли надёжнее, чем местные духовные цветы.       Что ж, один вопрос точно нужно было решить:       - Это уже раньше происходило?       - Что, прости?       - Моя метка. Терял ли я раньше контроль над ней, не замечая? Еще кто-то мог видеть её?       - О. Нет, Ло-сюн, насколько я знаю, до сих пор он был безупречен. Наверное, местный воздух так повлиял...       - Ах да, и о воздухе. Не расскажет ли мне братец Сяо, какими цветами он расположил к себе весь Хуань Хуа за последнюю пару недель?       С лёгким и злым весельем Ло наблюдал, как его собеседник пытался выкрутиться из неожиданно неудобного вопроса, и пока его усмешка росла, рос и интерес: "Есть ли всё-таки в его травах очаровывающие свойства? Или это он сам такой?.."