Who`s your daddy?

Сбивчивое дыхание наполняло неубранную комнату. Шторы были открыты и мягкий свет мартовского солнца мягко освещал движения двух людей: рыжий парень и девушка с русым каре на его коленях быстро целовались, хватаясь за плечи друг друга. Оба были в одежде, даже обувь не позаботились снять — парню плевать, он живет не с матерью, чтобы вымывать пол после каждого прихода дамы. Когда руки девушки начали спускаться вниз по торсу мужчины, который следил за всем ее образом сквозь полуопущенные ресницы, в комнате появился новый звук — мелодия телефона. Парень поспешил поцеловать девушку в шею, притягивая к себе так, что она ощущала нижней частью своего тела бугорок в его штанах. Она бросила взгляд на телефон и раздраженно вздохнула, отталкивая рыжеволосого и вставая с него. — Это мама. Услышав это, парень замучено откинулся на кровать, смотря в потолок. Всегда эта мама. Время было дневное и девушка, Роза, в наглую пропускала пары в университете. Пропусков было немного поначалу, но с появлением в ее жизни Флока Форстера, посещаемость резко упала. Преподаватели осуждающе на нее смотрели, напоминая, что к концу семестра все прогульщики получат по заслугам. — Да, мам? — Роза взяла трубку и присела на кровать. Женщина на другом конце телефона что-то чем-то интересовалась и конце спросила, нет ли у дочери пар. — Нет, у меня сейчас окно на две пары. Я у подруги, она рядом живет. У Розы была только одна университетская подруга — Микаса Аккерман, в основном молчаливая девушка, которая с радостью выслушивала все разговоры подруги, когда на ту находила болтливость. Но у Микасы она никогда не была — но матери об этом знать не надо. — Передай привет, — говорила женщина, а Флок, устав лежать, вновь поднялся, чтобы повалить девушку на кровать. Та осуждающе посмотрела на него. — Ага. Ага. Буду поздно, у нас перенесенная пара. — Во сколько? — ответ последовал и женщина начала сомневаться — слишком часто пары переносили на 9 часов вечера. — Вилльям заедет. — Не заедет. — Роза начинала раздражаться, что разговор длится уже пять минут. Флок скучающе тискал ее за бока и бедра. — Заедет. Не спорь. — Ты знаешь, он и так уставший после работы... Метро все еще работает, если что. Женщина еще долго настаивала, пока не сдалась и, раздраженно назвав дочь хамкой, наконец закончила разговор. Роза повернулась к парню. — Вы не умеете пользоваться мессенджером? — она хотела что-то ответить, но мужчина притянул ее и оказался сверху, прижимая к кровати и целуя в губы. Язык ловко проник в ее рот, лаская и не давая ей увернуться. — Вечно они прерывают, — сказал он, разрывая поцелуй. Сейчас они смотрели друг на друга и внезапно все мысли Флока заполонила только она. Никаких родителей, никакой реальности, только она, такая растрепанная и возбужденная, нарушающая указы и правила уже на первом курсе. Как славно, что в ту пятницу она ошивалась со своим глупым другом в центре города, и как славно, что тогда он ее оставил и исчез, а Флок нашел ее плачущую на скамейке. Как славно, что теперь она его. Холодные руки — весной любят отключать отопление — забрались под белоснежную рубашку девушки, тело покрылось мурашками, а в штанах у Флока снова становилось тесно. Роза была молчаливой, тихой и скромной, а он был старше, умнее, опытнее. Выражалось это во всем — и в советах, и в разговорах, и в том, как он умело обращался с ее телом, заставляя отдаваться ему каждый раз, когда они были у него. Не разрывая поцелуй, он трогал ее грудь, дразнил соски, а она, не в силах сдерживаться, терлась бедрами о его ногу. Освобождение не приходило — одежда и воля Флока не позволяли Розе получать удовольствие в полной мере. Они жили вне правил. Роза продолжала встречаться с тем другом, милый Жан-художник, мечтающий сделать мир чуточку лучше. А Флок был душой свободной и подвластной Эросу, потому иногда в его постели оказывались другие женщины. Оба игнорировали эти факты, пока на кого-то из них не обрушивалась жгучая сила ревности, и они громко спорили, кричали, а потом стонали, раздражая соседей за стенами. Все же было одно гласное правило. Скорее напутствие — Розе следовало слушаться парня. Ну а Флоку следовало не ранить ее чувства, уважать и не разбивать сердце. Оба справлялись на ура. Розе следовало слушаться его. Санкций, конечно не было, разве что чрезмерная грубость, но то было следствие ее нарушения правила — она не слушается, он ранит ее. Он ранит ее без причины — она устраивает настоящий ад. Это были идеальные отношения (по крайней мере, для них). Розе следовало слушаться его, поэтому сейчас она стояла на коленях, а он расстегивал черные брюки. Его стиль был отменным. Член, кстати, тоже. Девушка взяла его и обхватила ртом головку — Флок всегда сдерживается, зная, какая девушка нежная. Важно привыкнуть. Спустя секунды она сама начинает брать все больше, а рука мужчины ложится ей на голову, мягко подталкивая ее. Велфер такое возбуждает. Возбуждает быть подчиненной, использованной. Парадоксально, но только так она чувствует свободу, которой в ее жизни и так мало. Она проводит языком по всей длине, снова возвращается к головке и задевает уздечку. Флок срывается в полустон, сжимая ее волосы, а она продолжает. Вскоре самообладание угасает, и он уже насаживает ее глубже, заставляя ее давиться. Слезы выступают на уголках глаз, мурашки снова возвращаются на грудь, но сейчас ей хорошо. Ему тоже. Он отпускает ее, позволяет самой принести ему удовольствие — ни одна женщина почему-то не могла заменить ее. Флоку нравилось, что только Розе получалось занимать место той, кто заставляет его чувствовать самым главным мужчиной в мире. Несмотря на ее подчиненность, она казалась ему суккубом, той, кто соблазняет и питается его энергией. Другие женщины были эгоистками, делающие все для себя — а Велфер было в радость быть его. Полностью. Наконец, он кончает ей на лицо, проводя членом по губам и тяжело дыша. Она смотрит на него покорными, наивными глазами лани. — Шлюха, — тихо шепчет он, зная, что она только возбудится от этого. Она мягко улыбается, а он подхватывает ее и прижимает к кровати. — Займёмся тобой? Уже начинало темнеть. Полумрак в комнате создавал синие оттенки, тени плавно соединялись с тусклым светом окна. Рубашка Розы валялась на полу, и Флок покрывал ее грудь поцелуями и засосами, пока левая рука ритмично и нежно блуждала между ее ног. Девушка то вздыхала, то задерживала дыхание, полностью сосредотачивалась на ощущениях, а он специально отстранился на несколько секунд, чтобы мягко укусить в шею и насмешливо посмотреть на ее милое лицо. Он не любил делать это быстро, особенно когда сейчас у них в распоряжении были несколько часов. Сделав несколько кружков по ее клитору, Флок ввел в нее два пальца. Влажность и тепло встретили его, и девушка, засмущавшись (будто первый раз), пискнула. Форстер был нежен. И оба понимали, что это лишь его решение. Парень вернулся к поцелуям на шее, иногда дразня левый сосок правой рукой, и начал движение — он наизусть знал все сокровенные места, и сейчас подушечки пальцев задевали ее точку. Иногда Роза не могла выносить удовольствия, которое приносил ей парень. Она уже забыла о стыде, слегка извивалась под ним и быстро выдыхала воздух, которого в такие моменты всегда не хватало. Флок оторвался от ее груди и проницательно уставился в расширенные в темноте зрачки. Она знала, что уворачиваться от его взгляда — не лучшая идея, но когда возбуждение полностью охватывало не только тело, но и разум, она повернулась в сторону, стараясь спрятаться от его хищного взгляда. Флок и сам уже успел второй раз ощутить, как его член подергивался, так что теперь девушке уж точно не сбежать. Движения внутри приостановились, и он довольно грубо повернул ее за челюсть. — Смотри на меня, когда будешь кончать, поняла? — низким голосом произнес он, возобновляя действия. Велфер кивнула, все еще ощущая больную хватку на лице, полуприкрытыми глазами уставилась в лицо парня. Несколько мгновений — и взрыв охватил всю ее сущность. Флок ввел пальцы до основания, позволяя девушке податься на встречу, пока она прерывисто стонала. Но Роза закрыла глаза. Правда, старалась держать контакт, но буквально через секунду после внезапного удара, ресницы захлопнулись, и она лишь мечтала прожить каждый момент этой кульминации. Форстер все же был доволен. Прилег рядом с ней, пока она полностью была погружена в наслаждение от оргазма, все еще сжимая ноги и немного потягиваясь на простынях, все так же внимательно смотрел на ее лицо в профиль. Она была красивой, свободной. Он давал ей эту свободу. Роза не знала что сказать, поэтому просто повернулась к нему и улыбнулась. Она никогда не сдерживала улыбку — эта наивность нравилась и раздражала Флока одновременно. Хотя, может это потому, что за всю его жизнь ни одна женщина искренне не показывала ему, что он ей нравится. Не улыбалась, не благодарила (в какой-то раз Велфер на полном серьезе сказала ему "спасибо" после того, как он трахнул ее связанную), не хвалила. Это задевало его, ему не нравилось, что женщины думали, что это он создан для приношения удовольствия, и это его обязанность — нежничать с ними, тратить внимание, деньги, драгоценное время и те немногие эмоции и чувства, что остались у него. Роза, конечно, была не такой. Флок привстал, упершись о локоть, и вновь поцеловал ее. Она вновь отдалась, вновь забыла о приближающихся тревогах. Почему-то сегодня он не был в настроении быть грубым и жадным до плоти. Не хотел грубо трахнуть ее, прижав к кровати и придушивая. Не хотел связывать, не хотел удовлетворять ее оральную фиксацию, не хотел плевать в рот, наблюдая как она широко улыбается. Не хотел бить по нежному лицу, оставлять синяки на ягодицах, говорить пошлости и унижения. Сегодня впервые ему не хотелось этого. Часто он задумывался, не нимфоманка ли она, не с ним ли только потому, что она, как другие женщины, просто трахает его, просто по-своему, так, чтобы он впадал в иллюзию, что все, что она делает — для него. В это до сих пор было сложно поверить, даже после всех тех ее поступков вне секса, когда она доказывала, что остается с ним потому, что он нравится ей, а не потому, что он так решил. Удивительным образом в ее пассивности сочетались власть и контроль, и Форстеру было сложно это принять. Тревоги он, конечно, прорабатывал в курении и легких наркотиках (алкоголь он не трогал под дулом пистолета). Но с Розой ему не нужны были эти способы. Бессознательно он хотел быть для нее лучше, чем все ее окружение — равнодушный отец, контролирующая мать, приставучий брат, наивный и слишком добрый Жан. Жан! Этот художник не зарабатывал ни гроша, также, как Флок, был полон нарциссизма и ветренности — но в отличие от Форстера, Кирштейн стремился скрыть все свои плохие стороны. Добрые поступки, чрезмерная эмпатия помогали ему чувствовать, что он не такой уж плохой, что было, конечно, очень слабой иллюзией. А Флоку не надо было быть и казаться хорошим. Просто нужным и любимым. С Розой он достигал этого чувства, но не осознавал. Бегал вокруг да около не в силах прикоснуться и понять — потому то на завтра у него было запланировано свидание с рыжей красавицей из кафе. Но сейчас он о ней не думал. Только русые воздушные волосы, только глаза, полные мистерии луны и радости солнца. Возбуждение в нем угасло, он уткнулся ей в шею, а она задумчиво продолжала лежать. Полностью стемнело. Флок снова поднялся и настороженно спросил: — Кто твой папочка? Ответом последовал смех.