Дар

Бэнр. Астарион помнил немало известных фамилий, но эта была исключительной. О, он не сомневался, услышь дроу, как гоблины распустили свои длинные языки, эта женщина насадила бы их головы на колья, как принято у неё дома. Первый дом Мензоберранзана, сила, доказанная тысячелетиями процветания. Касадор Зарр, мерзавец и ублюдок, чьё горло Астарион намеревался вырвать собственными зубами, не раз прибегал к союзу с этими могущественными женщинами. Мать Триль являлась к ним, как свойственно всем монстрам, в отражении зеркала. Иссохшая от служения Ллос, облачённая в чёрное платье, открывавшее тощую, серую грудь, она была вдовой многих мужей – как чудовищны были минуты её пребывания во дворце. Давая указания Касадору, мать перемещала взгляд от одного отродья к другому, и в те моменты не было большего проклятия, чем красота. Астарион бывал в её покоях три раза, один из которых завершился жертвоприношением. Экзальтированная ведьма поднялась с ложа, стиснув зубы и одурманенно шатаясь, схватила змееголовый хлыст и выскочила за дверь. Астарион, подволакивая парализованную ядом ногу, как можно быстрее последовал за ней - безопаснее было оставаться у неё на виду. Когда он зашёл в круглый зал с алтарём, на каменную плиту уже затаскивали дрожащего, одетого в исподнее мальчишку, испуганно сверкавшего глазами. Ребёнок взволнованно позвал мать, но даже не успел ничего понять, как на его лице застыло посмертное выражение удивления. Астариона щедро одарили, Джарлакс объяснил, что его старания вдохновили мать Триль и усладили взор Ллос. Помимо золота, ему достался искусно вышитый дублет работы дроу, тёплый, роскошный, Астариону было всё равно, как он его получил – он радовался подарку. Минтара Бэнр. Астарион принял решение, как только услышал её имя. Кем был Клинок Фронтира? Карлах, Уилл – чьи это были имена? Там, где Астарион жил, не произносили геройских имён, не рассказывали историй о подвигах. В начале своего рабства он ещё решался шептать молитвы Кореллону Ларетиану. Проведя год в мыслях об эльфийском боге, он понял, что малодушного раскаяния мало – нельзя было просить о спасении и продолжать губить невинные души. Жуткие, жалкие добрые боги, Астарион знал, чего они ждали, но так ни разу и не решился покончить с собой, а позже узнал, что Касадор отнял у них и это. Сивилла попыталась броситься на кинжал, но запуталась в ослабевших ногах, осела, как раненая птица ложится на воду умирать – взъерошенная, прячущая голову под крылом – так она лежала до тех пор, пока Гоуди, кряхтя, не оттащил её на псарни. Астарион должен был убить его сам. И такие имена, как Бэнр, обязаны были помочь в его возмездии. Женщины, чья мощь распространялась далеко за пределы Мензоберранзана. Им принадлежало расположение Ллос, их тела, напоённые силой магии, силой физической отливали адамантитовым блеском, ослепляя дураков и возбуждая душегубцев. Минтара была одной из них. Она станет оружием, которое он обрушит на голову Касадора. Пускай пока она фанатично дурела от иллитидской богини, но стоило ей попасть под влияние гитского артефакта, пелена падёт с её глаз, и она вспомнит о том, что служит Паучьей Королеве – червоцвету Подземья, этой великолепной, злобной богине, среди всех богов наиболее охотно откликающейся на просьбы своих почитателей. Вечером накануне нападения на Рощу Уилл вызвал его на дуэль. Астарион пожалел, что успел разделить с этим человеком дружескую беседу о его отце. Наверное, именно поэтому – из-за осторожной, аккуратной симпатии – Уилл не ожидал, что Астарион будет биться с ним насмерть. На обмякшее тело садилась глиняная взвесь, поднявшаяся от их борьбы, глазница, в которой плавал гелиотроп, заслезилась и будто расслабилась, каменный глаз медленно заскользил вверх, но так и не закатился. Крови почти не было, кинжал всё ещё торчал в груди, удерживая, как затычка, жидкость. Астариона захватила восхитительно богохульная мысль осушить ещё тёплый труп. Вампир тяжело дышал, его распирала сила, ходившая в теле густой, бьющей в виски энергией, едва не прорывавшей тургор покровов, фуляровая кожа сияла. Ликование в его глазах заставило Лаэзель прийти в исступление. Она приказала Карлах остаться, но Астарион знал, что это бесполезно. Они кричали друг на друга, из глаз Карлах лились слёзы и испарялись на щеках, оставляя соль. Когда она ушла, Уилл всё ещё лежал в пыли. Гейл смотрел на него, но не смел двинуться. Вчера Астариону стало известно о состоянии волшебника, сегодня тот получил свой первый артефакт. Гейл молчал, заткнутый долгом, хотя его глаза влажно блестели, сходились страдальчески брови, как у побитой собаки, Астарион хорошо знал это выражение – вынужденного подчинения, зависимости, слабости. И почуяв эту слабость, Астарион не мог не преследовать её с азартом хищника. Из всех его спутников, лицо Гейла принимало знакомые выражения, те, что Астарион хорошо знал. Не будучи посвящённым в то, что заставляло волшебника так выглядеть, он легко узнавал ничтожность - пожизненную подругу в подчинении у Касадора. Десятилетиями умасливая мензоберранзанские вагины для него была очевидна гримаса раболепной опаски и преклонения, которая невольно возникала на лице Гейла при виде женщин. И уж тем более, он знал, как выглядит на лицах простаков любовь. Волшебник был как открытая рана, и проникнуть в неё не составляло никакого труда. Битва в Роще оказалась короткой, среди беженцев было лишь несколько достойных бойцов. Каге Астарион перерезал горло в тот момент, когда она обернулась астральным зверем и бросилась терзать грудь вскрикнувшего от ужаса и боли гоблина. К его жертве Астарион отнёсся равнодушно, ему было всё равно, сколько гоблинов погибнет – их жизни были даром Минтары. Позже, осматривая поле боя, он наткнулся возле ворот на тело исполинского полуэльфа. Это был архидруид. Тот, о котором говорили, как о целителе, способном избавить их от личинок. Глядя на его огромные, мощные ручищи, Астариону не верилось, что этот медведь в человеческом обличии мёртв. Ещё больше его поразили отметины на теле Хальсина, смертельные раны отсутствовали, он был покрыт чужой кровью, и только разглядев красноватую, хвойную ветку, узорчато украшавшую его шею, он понял, что этого могучего великана поразила молния. - Ты убил друида, - восхищённо, плотоядно сверкнув глазами, выплюнул Астарион. В глазах Гейла, растерянно следовавшего за ним, отразилась боль, на лицо легла траурная тень. - Поистине, это чёрный день для всех нас. Он пришёл в бешенство, когда увидел, что стало с Рощей. Мне пришлось защищаться. Этот несчастный муж видел нас в лагере гоблинов, знал, что мы виноваты в случившемся. Хальсин проклял нас именем своего бога, Астарион. Холодная улыбка коснулась губ вампира. - Его богу всё равно. Как считаешь, он думал перед смертью, почему Сильванус не защитил своих детей? - Ты видел, что стало с мальчиком, которого ты спас на берегу? - Я не собираюсь спускаться в их глупое логово, там нечего брать. Только зря расстраиваться, я далёк от добродетели, дорогой, но даже меня не радует вид детских трупов. Они встали лагерем на всхожей дороге, но ветер всё равно доносил запах пламени, в котором плавились рога, сгорали дома и спрятанные среди деревьев альковы с идолами, дух паленых медвежьих шкур; сама ночь одурело пахла алкогольным пойлом, которое варилось в котлах. Астариона раздражало гнусное веселье, которому себя посвящали гоблины, их тупая радость очерняла славную победу на пути к становлению настоящим вампиром. Вид пыток, глумления над телами тифлингов (он помнил имена некоторых из них) вызвал у Астариона мигрень и чувство нечистоплотности. Он бы предпочёл, чтобы в его лагерь не тащили грязь. Увидев, как один из гоблинов схватил Шкряба за шкуру, заставив пса жалобно заскулить, вампир пришёл в неистовство, одной рукой переломив шею обидчика. После этого, к нему больше не совались с тостами. Астарион нашёл Минтару и рассказал ей всё. О том, как ненавидит её мать, о её сёстрах, которые смеялись, когда его били хлыстом, о пути, которым его водил Джарлакс от зеркала в замке Касадора до покоев матери Триль, о ложной богине Абсолют, о том, как он выпьет Касадора, и как они войдут в Мензоберранзан, благословлённые на победу Ллос... Заражая Минтару своим пылом, своей нечистой проповедью, Астарион заметил, как движения её тела изменились. Она двигалась так же, как сегодня днём разила мечом - тело её стало оружием, заострилось, обрело женственность под бесформенной бронёй, опасно обнажилось. И Астарион взял её, подчиняясь законам древнее и понятнее, чем фаэрунские боги. Соитие было коротким, грубым, так волк берёт волчицу, зная, что это единственное для чего они существуют. Закинув её ногу себе на бедро, Астарион скользнул в её лоно без прелюдий, там же, где они стояли. То, насколько мокрой она была, сказало ему больше, чем могли бы любые клятвы верности. Если бы Минтара отказала, если бы не захотела скрепить их тёмный союз, Астарион разбил бы ей голову, схватил бы берцовую кость, лежавшую на алтаре Абсолют, и забил эту женщину до смерти. Одна мысль о её отказе приводила его в яростный экстаз. Даже после того, как он получил своё, он продолжал прокручивать в голове возможные сценарии и разгонял пустопорожний гнев, с наслаждением злясь на неё, вталкиваясь внутрь в торжествующем беспамятстве. Минтара застонала, тихо и очень жалобно, и Астарион излился внутрь, ощутив, как с силой сокращается влагалище. Вслед за обмякшим членом из неё выскользнуло семя, смешанное с кровью, и Астарион удивлённо приподнял бровь. - Пропустила выпускную церемонию? - Мужчины-дроу никогда не были в моём вкусе, вампирёныш, четверо лучших выпускников Милли-Магтир лишились голов в тот день. Жрице Ллос не нужно оружие, чтобы разделять плоть, - она хрипло, мрачно посмеялась. – Волшебство – полезный навык. Не вздумай потерять мага, брось ему пару сахарных косточек, - Минтара окинула его насмешливым взглядом, губы растянула жестокая улыбка: – Как ты умеешь. Астарион скривился от снисходительного обращения, но стерпел. В итоге, это он только что поимел её. Минтара была права, Астарион вспоминал, как выглядел труп свирепого друида, и невольно испытывал трепет перед силой, которой обладал Гейл. Этим вечером они уже успели повздорить: Гейл для которого его руки – искусный инструмент – превратились в клешни, утратили любые признаки, делавшие их частью человеческого тела, озлобленно бросался на него, обвиняя в поступках, к которым не хотел иметь отношения. Но стоило Астариону достать из кармана амулет, снятый с шеи Комиры, взгляд волшебника неотрывно прилип к предмету. Он замолк, как по щелчку, побледнел, отшатнулся, словно пёс при виде палки. Гейл просил оставить его в покое, но едва ли он будет против - после всех споров и уговоров, и решения не покидать группу - воспользоваться Астарионом. В его палатке было темно, но эльфийское зрение позволяло разглядеть скорбно скрюченный на боку силуэт, Гейл подложил руку под голову, как спали только старики, в углу тонко курилась палочка ладанного благовония. Уязвимая поза пробудила в Астарионе желание прижаться к волшебнику со спины, неожиданно впиваясь зубами в шею – он почти чувствовал судорогу изумлённого вздоха под своими губами. Прокравшись к ногам Гейла, Астарион потянул его за плечо, укладывая волшебника на спину и опускаясь на его колени. Ощутив вес чужого тела, Гейл крупно вздрогнул и проснулся, испуганно взбрыкнув, но не сумев скинуть вампира. - Ох! Астарион, ты здорово меня напугал, - облегчение почти сразу сменилось раздражением в его голосе. К потолку взмыли светлячки заклятия, едва разгонявшие темноту, но этого хватило, чтобы увидеть выражение лица Астариона – непроницаемое, почти суровое. В глазах Гейла отразилась смертельная усталость. - Мы ведь… мы обо всём договорились, разве нет? Мне не выжить, если завтра у меня не будет ещё одного артефакта. Я никуда не уйду, прошу, Астарион, не нужно… унижения. Голос его был тихим и вкрадчивым. Астарион ощутил, как живительно, как пьяняще охолонуло его волной будоражащего удовольствия. Волшебник не собирался им пользоваться, он боялся обратного. На Астариона снизошло озарение: сегодня у Гейла больше не было магии, его руки сгорят, попробуй он сотворить ещё хоть одно заклятие. В глазах мага Астарион был палачом, мучителем, детоубийцей - насильник хорошо дополнял этот ряд. Лицо захватило распирающее ощущение улыбки, хотелось захохотать, Астарион плавно наклонился вперёд, почти нависнув над Гейлом. - Ты решил, я пришёл тебя наказать, мой хороший? Разве ты сделал что-то плохое? Сегодня ты был очень полезен. Гейл смотрел на него настороженно, как бездомный пёс на протянутую руку. - Использовал эффективные заклятия. Сообразительно вёл себя на поле боя, хотя раньше тебе ведь не приходилось участвовать в таких больших сражениях? Гейл будто чуть расслабился и почувствовал себя увереннее, когда заговорил. - Мы хорошо узнали Рощу, было бы неразумным не использовать это тактическое преимущество. - Мне нравится это в тебе, Гейл. Твоя прагматичность, психическая устойчивость… Астарион нежно прикоснулся к бедру волшебника, скользнув большим пальцем к паху. Гейл издал протестующий стон. - Чш-ш-ш, прелесть, ты заслуживаешь моего внимания, разве нет? Ты до конца оставался со своими союзниками, ты сражал наших врагов, защитил меня и Минтару. Она впечатлена, взбудоражена, в следующий раз она позволит тебе вылизать моё семя из своего лона. Глаза Гейла изумлённо расширились, рот приоткрылся, то ли шокировано, то ли предвкушая награду – Астарион захотел увидеть, как кончик его языка коснётся нижней губы, будто у нетерпеливого щенка, стоящего над миской. Вампира потрясло ощущение собственного вожделения, член, чувствительный после прошлого раза, натягивал ткань в паху. От волшебника отделилась волна восхитительного жара, полная запаха только выступившего пота, влажного духа чистых волос и горечи мускуса, ввинчивавшегося в ноздри словно едкое лекарство. Рот Астариона увлажнился, руки грубо дернули чужие штаны, заставив волшебника проехаться задницей по спальнику. - Прошу, Астарион. Я… пожалуй, я могу сделать кое-что… во имя Мистры, не верю, что говорю это, но ты вынуждаешь меня, нечеловеческое ты создание… разойдёмся ли мы довольными друг другом, если я… эм… удовлетворю тебя ртом? Астарион, распутывавший шнуровку на чужом белье, всерьёз обдумал это предложение. Тёплые розоватые губы выглядели заманчиво, но ему нужно было, чтобы волшебник остался в смятении, чтобы он помнил об удовольствии, которое ему доставил Астарион и страхе, который он придумал себе сам. Гейла нельзя было принуждать к активности, которая могла быть ему неприятна. - В другой раз, детка. От этой фразы волшебник оцепенел в его руках. Достаточно было случайных касаний, чтобы член Гейла, освобождённый от белья, привстал, Астарион, отодвинув смуглую кожу с головки, наклонился и прикоснулся языком к её мягкой, матовой округлости. Податливая, слабо раскрытая щель уретры пропустила кончик языка, и волшебник затрясся, напряжённо суча ногами. Рот Астариона затопило слюной, нежная полнота головки занимала его полностью, податливо проскальзывая по нёбу, было что-то удовлетворительное и комфортное в том, чтобы ласкать только наливавшийся кровью орган. Гейл измученно пыхтел, пресс его поджимался. Астарион раздвинул его ноги, и влез между ними, укладываясь на спальник и подтянув чужой зад к себе, заставив волшебника упасть на локти. - Астарион, пожалуйста… - Тише, мой славный. Гейл всё ещё боялся, что Астарион, как выразился волшебник, унизит его, взяв насильно. И это только подстегивало в нём желание. Не нуждайся он так в союзниках, возможно, он бы это сделал. Ещё больше он хотел отведать крови Гейла, но вампир и так сегодня отнял у этого человека слишком много. Нависнув над бёдрами мага, Астарион принялся слизывать блеск с головки, лежавшей на подрагивающем животе, пока она не окрепла, не отвердела так, что сама лезла ему в рот. С упоением всосав её пульсирующую горячесть, он услышал низкий протяжный стон и вскинул взгляд вверх, запечатлев чудесное зрелище – страсть вымывала страх и оставляла на лице Гейла экстаз и жалостливое выражение глаз, горящих тёмной, карей тревогой. Рукой, что не упиралась в спальник, Астарион с силой сжимал чужое бедро, воткнув между ягодиц большой палец и потирая сквозь бельё сжатое, твёрдое отверстие. Одна мысль о том, чтобы нарушить едва наклюнувшееся между ними доверие, задавить его в состоянии пробившегося к солнцу ростка, заставляла Астариона гореть от искушения и сосать с таким рвением, будто он имел волшебника ртом. Лицо пылало, напоённое кровью всех жертв, которые были принесены сегодня во имя благополучия и процветания будущего лорда-вампира, кровь вскипала и чуждо шевелилась в голове, разгоняя по шее пламя. Астарион закрыл глаза, и вспомнил ощущение солнца на ресницах, фантомное касание лучей на щеке. Почувствовав прикосновение прохладных пальцев к подбородку, Астарион удивлённо выпал из своего солнечного транса и осоловело, долго смаргивая водянистую, расплывчатую пелену, увидел, как Гейл отводит руку от его лица – щёки Астариона были мокрыми от слёз. Глаза закрылись сами, Астарион приласкался губами наощупь, прослеживая анатомическую форму головки, приоткрыв рот. - Я не сделаю тебе больно, - тихо произнёс он и вдавил палец в отверстие, почти заставив его раскрыться. Гейл кончил, прерывисто, с всхлипами дыша, то, что не попало в рот Астариона, тот собрал с члена, и, привстав, приник к губам волшебника, давая ощутить собственную соль. Гейл издал возмущённый звук, но его язык с любопытством нырнул между губ, трогая кончиком белесо расплывшуюся на алом жидкость. Поддёрнув волшебника ближе, под себя, Астарион быстро приспустил штаны и двумя размашистыми движениями закончил на поджавшийся живот. Гейл даже не успел испугаться, только поражённо уставился. Таким лёгким, светлым был этот оргазм для подобных обстоятельств, что на Астариона внезапно навалилась опустошительная усталость. Он хотел просунуть в волшебника пальцы и дождаться, когда тот начнёт с отравленной медлительностью, языком, который бы едва ворочался от изнеможения, цедить мольбы, пожав собственный страх, но Гейл выглядел вымотавшимся и, по-видимому, тронутым тем, что Астарион плакал. Эта сентиментальность была вампиру на руку. На следующий поцелуй Гейл ответил охотно, прижав Астариона к себе с узнаваемой горячностью – так простаки обнимали любимое существо.