Может быть

      Лошка нависает над ним, улыбаясь, пока Дрим закатывает глаза от недовольства и скрещивает руки на груди. Сейчас начнётся- — Дрим, я просто не могу сделать этого. Ты слишком... Мило выглядишь для этого, — шатен наклоняется ближе к лицу зеленоглазого, целуя того, хихикая, пока последний отворачивается, из-за чего губы первого буквально мажут по его щеке. — Ну прекрати, ну... — несколько раздражённо проговаривает Дрим, отодвигая партнёра от себя на изначальное расстояние. — Что прекрати? Мы оба знаем, что ты заслуживаешь большего. Но ты никогда не позволяешь мне дать тебе это большее, — Лололошка надувает губы, параллельно убирая чёлку собеседника с его глаз, чтобы не мешалась, однако парень совсем не злится на блондина. Ему просто обидно из-за того, что тот не позволяет ему проявлять свою любовь. — Просто сделай то, что хотел с самого начала, пока я не передумал, — Дрим переводит тему чтобы просто не быть застанным врасплох внезапными приливами нежности у его парня.       Лололошка лишь хмыкает на это, смеясь и вкладывая в этот смех, как обычно, частичку своей души. Дрим думает, что если бы он смог когда нибудь увидеть её, то ослеп бы от того, насколько она светлая и чистая. Но кареглазый не спешит следовать приказам нижнего, сначала пододвигается ближе к шее последнего и касается её своими губами, проделывая так несколько раз в разных местах, вплоть до зоны плечей. Блондин же сдержаться не может: кровь приливает к лицу слишком быстро, из-за чего щеки его кажутся сейчас намного розовее, чем обычно. Однако он уже не сопротивляется действиям своего возлюбленного, — знает, что бесполезно, — лишь немного задирает голову, сам подставляя кожу для поцелуев. Может быть, ему нравилось. Может быть. Лололошка же не говорит не слова: смущать партнёра не хочет совсем, ведь тот сейчас и так в таком состоянии, которое ему принять слишком сложно, и добавлять какие-либо комментарии здесь будет излишне. Шатен лишь мягко улыбается, смотря в зелёные глаза, сейчас, к удивлению, наполненные доверием и неуверенностью, искренностью. Кареглазый спокойно кладёт свою руку на бедро нижнего, плавно проводя рукой по мягкой коже. — Всё хорошо! Тебе не стоит смущаться, — подбадривает он, видя ещё большую растерянность на лице Дрима, однако последний лишь молчит в ответ, в нежелании отвечать сейчас что-либо, зная, что его голос сломан и подошёл бы только для выкрикивания имени возлюбленного в подушку, пока тот входит в него слишком грубыми толчками. Иногда блондину кажется, что он не заслуживает ничего, кроме грубости в свою сторону, нежели чем тёплые чувства.       Дрим всё это время не отводит взгляд, — боится потерять бдительность и дать партнёру контроль над собой, — даже со своего бедра убирает руку верхнего, не пытаясь вовсе посмотреть в сторону хотя бы на секунду. Возможно, блондину несколько страшно доверять кому-то настолько, чтобы позволять делать с собой эти вещи. Хотя, может быть, ему всё-таки стоило бы просто отдаться этому лучику, что даже не имел в голове и мысли навредить ему. Может быть. Но всё же принимать все эти комплименты, которые прямо сейчас говорил ему Лололошка было просто сложно. Знание того, что ты просто не такой, каким тебя описывают все эти слащавые слова несколько колечит и так уже нездоровый разум Дрима. Однако он, конечно, не без смущения, но всё же позволяет расцеловать себя, позволяет быть любимым. Позволяет любить аккуратно, словно держать в руках хрусталь — красивый, способный заворожить любого, однако не каждому данный удержать его в руках, не повредив или не разбив хрупкую структуру. Однако он может.       Именно он может нежно целовать его губы, щеки, нос, шею; может шептать слова о любви ранним утром, когда делать ничего, кроме как слушать любимого, не хочется; может размягчить его характер и его неприязнь к самому себе, заставив взглянуть на себя по новому; может любить так, как может не каждый: всем сердцем, израненным тоже, в котором, казалось бы, не осталось места для Дрима. Однако Лололошка может, каждый раз влюбляясь в натуру блондина заново, с каждым новым днëм восхищаясь им так, как даже тот сам не мог. Может любить даже чересчур сильно, заключив Дрима в свою ловушку, из которой уже не выбраться. Из которой Дрим и сам бы не хотел выбираться.