Оставь хотя бы надежду

— И вот уже личный зачет чемпионата по прыжкам подошёл к концу, поздравляем победителей и призёров, а завтра нас ждёт не менее увлекательный командный турнир, до встречи, — проговаривает финальную подводку в своей карточке Алина и дежурно улыбается на камеру. Оператор кивает ведущим и трансляция заканчивается. Алина подъезжает к Ане и хвалит подругу за профессионализм: — Отлично справилась. — Думаешь? Я так разнервничалась, что даже голос подрагивал, — сетует Щербакова. — Всё было супер, — отмахивается Загитова, не желая выслушивать сомнения соведущей. Свои первые попытки в качестве телеведущей Алина даже вспоминать не хочет: каша во рту, напуганные бегающие глаза, нервная полуулыбка. Так что Олимпийская чемпионка Пьхёнчхана не лукавит, говоря о том, что подруга отработала достойно. — Алин, тут чек на двести пятьдесят тысяч остался, — констатирует Щербакова. — Это чей? — Жени Семененко за каскад из трех акселей. — Видишь, как ты хорошо всё запомнила, вот ты и отдавай, — Алина элегантно выкручивается из ситуации, по крайне мере ей самой так кажется. Только вот Ане такой ответ совсем не по душе. Щербакова поджимает губы и соглашается будто даже обречённо, и Алина, конечно же, это сразу считывает. — Ой. Блин… — ляпает Загитова лишь для того, чтобы хоть что-то сказать, — прости, не подумала, давай я сама отнесу. Аня в ответ отрицательно качает головой: — Я сама. Она не в обиде на подругу, у той частенько язык вперёд головы работает. У Алины зато есть множество других достоинств, за которые Аня её ценит, но чувствовать с сказанном второе дно или же подтекст — это точно не про Загитову. У действующей Олимпийской чемпионки руки холодеют, когда она думает о предстоящей встрече с владельцем чека. Однако делать ничего не остаётся, и Аня плетётся с огромным баннером по коридорам ледового дворца, пытаясь найти Семененко. Они давно не виделись — должно быть с весны, когда оба выступали в шоу у Тутберидзе. После у Ани были шоу, у Жени соревнования и тоже шоу, ещё и учёба в медицинском. Ему, конечно, было не до неё. Как и всегда. Теперь он впрочем тоже ей не слишком интересен. Времена Пекинской близости утекли сквозь пальцы, оставляя обоим только сухое разочарование. Довольно быстро среди толпы Аня находит немолодого, но по-прежнему активного Алексея Николаевича и интересуется, где может найти его ученика: — Ну это вполне известно, где он сейчас, — в мужской раздевалке, — сообщает очевидное Мишин. — Тогда может передадите ему? — Аня трясёт чеком, намекая на то, что не очень-то и хорошо идти молодой девушке в мужскую раздевалку. — Нет, это ты давай сама, — отрицательно качает головой профессор, — там кроме Жени никого нет, так что не стесняйся. Ты — Олимпийская чемпионка, тебе тушеваться уже не положено, — Мишин отчего-то довольно поднимает уголки губ и удаляется, как-то чересчур быстро для восмидесятидвухлетнего деда. Аня же по своей неопытности списывает это на старческие причуды, а не на мудрую стратегию. Все голоса суетящихся вокруг людей Аня уже не слышит, её окутывает волнение от того, что надо зайти в мужскую раздевалку. Щербакова мельтешит у двери добрых пятнадцать минут, но Женя и не думает появляться. «Он уже должен был переодеться, ничего же в этом такого нет», — мысленно успокаивает себя Аня. Сейчас она и правда завидует Алине, которая бесцеремонно может вломиться в мужскую раздевалку с камерой и только после спрашивать: «голые есть?». Пометавшись между совестью и отчаянием ещё минут пять Аня глубоко вздыхает и, наконец, стучится. — Входите, — слышит она Женин высокий тембр и, поёжившись, закрывает за собой дверь. Женя, к счастью Анны, стоит полностью одетый у раковины с запотевшим зеркалом и активно умывается. Пахнет в мужской раздевалке отнюдь не ландышами, но Аня пару минут может и потерпеть. — Алексей Николаевич, — твёрдо говорит Женя, — пожалуйста, давайте сейчас обойдёмся без ваших мемуаров. Да, я зол. Так зол, что хочется разбить зеркало, но я же учусь на врача, знаю, что это приведёт к глубоким порезам, которые надо будет зашивать, ещё не дай Бог застр… — видимо Семененко попадает вода в нос, так что речь его лишь на секунду останавливается, -…застрянет. Нагноение, удаление, промывка. Ещё и за порчу имущества штраф платить. Но это не отменяет того факта, что я проиграл четырнадцатилетнему ребенку. Я должен был вытянуть, я же двукратный чемпион России, в конце-концов. И не надо говорить про опыт, пожалуйста. Мне уже двадцать. И вообще… — Женя резко оборачивается, подозревая, что Алексей Николаевич уже что-нибудь да высказал. Выражение его лица резко меняется с раздраженного на удивлённое: — Аня? Щербакова стоит смирно, не зная, что и сказать. Женя ей всегда казался таким милым и обходительным. Сейчас же перед ней стоит будто совершенно другой человек. Заведенный и крайне решительный. У Ани даже все умные слова порастерялись, она просто выставляет перед собой чек, словно щит, пытаясь негласно объяснить, по какой причине она сюда заявилась. — Я думал, что я разговариваю с тренером — поясняет ситуацию Женя, все больше напоминая прежнего стеснительного себя, — прости, если напугал. — Всё нормально, — отмахивается Щербакова, — просто не ожидала, что ты можешь быть таким. — Завистливым? Да уж, приятного тут немного. — Не завистливым, а прямолинейным. Я вот не могла себе позволить быть такой с тренером. А иногда очень хотелось. — Верится с трудом, — несколько скептично заключает Женя, — обычно ты даже бровью не ведёшь, какой бы ни была ситуация, всегда держишься достойно. — На виду у всех — да, но ты даже не представляешь, что у нас в женской раздевалке творилось: слезы, истерики, крики, летающая обувь. Я в свой последний чемпионат России, когда одна осталась, коньки кинула в стену — правда сама потом испугалась: не треснуло ли лезвие? — Даже не могу представить, чтобы ты коньками раскидывалась, — слабо улыбается Женя. — Знаешь, я же тебя очень хорошо понимаю, — откровенничает Аня, — чем старше становишься, тем тяжелее даются победы. Я свой первый большой титул в четырнадцать получила. И это была самая лёгкая золотая медаль. От меня никто ничего не ждал, и я просто сделала все как на тренировке. С каждым последующим годом победы давались все сложнее — я росла, вес менялся, прыжки становились все тяжелее. Тогда появилась злость: на себя, на соперниц, на тренеров. Это я сейчас понимаю, что настоящая сила в том чтобы, находить в себе силы бороться на льду снова и снова. И снова. Ты вот борешься. И я тебя за это очень уважаю. Даже больше, чем себя получается. Ведь я уже всё. завязала, сдалась, топчу лед тут в качестве ведущей. Женя уже хочет что-то выдвинуть в качестве ответа, только вот уже заглянувший в раздевалку Петя Гуменник сбивает все его карты: — Я помешал? — уточняет Пётр, видя перед собой явно неоднозначную картину. — Нет-нет, — оправдательно машет руками Аня, — я только чек передать зашла, уже ухожу. Прошу прощения, что вот так вошла в мужскую раздевалку. Аня вылетает из раздевалки как опожаренная. Трогает свои щеки и понимает: они полыхают как при ангине. Ещё бы — такая стыдоба. Семененко зачем-то лечить начала. Он вроде бы её о помощи не просил, что за синдром спасателя? Она шагает как можно быстрее: прочь от этой раздевалки, этой арены и этого Жени. — Ну ты как? — спрашивает Алина на завтраке следующего дня. — Нормально, — пожимает плечами Аня, спавшая за ночь едва ли больше часа. Омлет в тарелке после начавшегося диалога становится неаппетитней раза в полтора. — Понятно, — Загитова без слов понимает, что сейчас лучше не лезть, подруга сама расскажет, когда будет готова. Аня перед командником красится часа три, ей хочется довести темно-коричневые смоки до совершенства: поэтому она наносит тени, стирает, снова наносит, до тех пор пока графичности её линий не начинает завидовать даже циркуль с линейкой. То ли она должна хорошо выглядеть в кадре, то ли перед кем-то ещё — Аня и сама ещё не решила. Чёрный пиджак, брюки тоже чёрные, но в небольшую блестку, чтобы было не так трагично, она все-таки на телевидении, а не на похоронах. Надо отдать Щербаковой должное, держится она действительно профессионально, даже когда узнает, что Женя будет в её команде. Внутри конечно вся сжимается и ужасно тревожится, когда Женя выполняет свои ультра-си. В четвертом раунде он падает с четверного риттбергера, и Аня чуть крепче сжимает ручку микрофона: правила чемпионата обязывают её реагировать на всех участников одинаково, только вот разве сердцу прикажешь? В рамках своей компетенции ведущей она произносит пару слов поддержки, надеясь на то, что Женя окончательно не раскиснет после вчерашнего. — Ты как? — с ноткой тревожности уточняет Аня, когда камера фиксируется на лёд, а не на кик. — Нормально, — слегка лукавит Женя, — выехал бы последний прыжок — было бы за что похвалить, а так — на троечку. По окончанию соревнований Аня с настоящим удовольствием констатирует победу синих, даёт всем пять и уходит за кулисы, не желая становиться звездой вечера. Она сделала, все, что должна, однако почивание на лаврах кажется ей не совсем оправданным. -Ань, — окликивает её Дима Козловский, — пойдём с нами в кафе, отметим победу. — Я, пожалуй, откажусь, — чуть неловко улыбается Аня, — я же не участвовала. Это исключительно ваш праздник. Поздравляю и желаю хорошо отметить. — Да прекрати, — отказывается принимать её доводы капитан команды «синих», — ты была в нашей команде, поэтому я настаиваю на том, чтобы ты пришла. Хотя бы на полчаса. — Ну хорошо, — перестает упорствовать Анна, понимая, что настаивать на своём отказе было бы попросту некрасиво. — В девять. Я тебе ссылку скину, куда приходить. Ты супер, — улыбается Дима, — ждём тебя. Аня пойдёт только для галочки. На полчасика. Для поддержания командного духа, не более. В кафе Аня заходит одной из последних, её сажают рядом с Соней и Сашей. Присутствующих явно меньше, чем участников команды синих: видимо самые юные участники не прошли тренерскую цензуру для полуночных посиделок. Аня находит Женю в другом углу стола и тут же стыдливо прячет глаза, когда замечает взгляд его серо-зелёных глаз на себе. Проходит много тостов, дифирамбов и хвалебных откликов в адрес друг друга прежде чем Аня хватается: в ней уже как минимум два бокала красного, время далеко за одиннадцать, а Саша Бойкова уже успела заказать какую-то песню у выступающих в этот вечер артистов. Под хит из вновь популярных девяностых Аня начинает активно собираться пока её карета окончательно не превратилась в тыкву, а язык в непослушное помело. Она натягивает шапку и пуховик — заболеть как-то совсем не хочется — у неё ещё куча шоу и пытается по-тихому улизнуть, пока её не попросили остаться ещё часа на два. Аня краем глаза замечает, что Женя тоже спешно одевается: — Подожди, — просит он её, — пойдём вместе? — Ладно, — кивает Аня и зачем-то начинает волноваться. — Такой день хороший, — улыбается Женя, — впервые команда синих победила и всё из-за тебя. Где ты, там победа. — Приятно слышать, но это все-лишь совпадение, — Аня идёт размашисто и торопливо, так что Жене ещё приходиться поднапрячься, чтобы от неё не отстать. — А я вот не соглашусь. Даже чисто статистически столько побед подряд практически нереальны. — Ну, получается, реальны, если хорошо продумывать стратегию для команды. — Ты проницательна, как и всегда, — признает Женя, — иногда я думаю откуда в тебе столько рассудительности? — От родителей, — язвят в Ане два бокала красного, — Жень, ты же не просто так со мной пошёл, — с лёгкостью складывает два и два Щербакова, — давай обойдёмся без завуалированных фраз. — Да, хотел поблагодарить за поддержку. Не ожидал, что снова получу её от тебя. Было очень приятно. — Не за что благодарить, я просто сказала, что было на уме. — Я думал ты на меня в обиде, честно говоря, — неуютно поёживается Евгений, — за мои слова в Пекине. — В обиде. Но я по-прежнему уважаю тебя как спортсмена. — А как человека? — любопытствует фигурист. Аня выдерживает недолгую паузу, а после выдает: — Как ты мне тогда сказал? Что мне нет места в твоей насыщенной жизни? Кажется так… — Ну не совсем так, — почесал замерзший нос Семененко. — Да ладно? — резко оглядывается на него Щербакова, — кто мне сказал, что у него учеба в медицинском? Тренировки на льду? Постоянные перелёты? Пять часов на сон и абсолютно нет времени на отношения? — Да, так все и есть, — оправдывает себя Женя, — хотела бы ты быть на пятом… шестом.седьмом месте в моей жизни? Я думаю это не то, на что рассчитывает девушка, привыкшая стоять на высшей ступени. Что я мог тебе дать в то время? Дай Бог две строчки сообщений с кратким «доброе утро» и «спокойной ночи», да три мимолетные встречи в год на каких-нибудь соревнованиях. Я не хотел создавать печальный опыт отношений на расстоянии. Не желал давать тебе пустых иллюзий. Извини, если сделал тебе больно. — Ты даже шанса мне не дал тогда, сам все решил за нас двоих! — Аня злится так сильно, что тонкий голос становится истошно скрипучим, — а может я смогла бы, может ездила бы на все соревнования, поддерживая тебя. Ты! — она тычет в него своим тоненьким пальцем, — морально раздавил меня тогда. Всё, дальше я одна пойду, выбери себе какой-нибудь другой маршрут до гостиницы. Аня сворачивает куда глаза глядят, хотя заплывающие слезами зрачки едва ли способны отражать реальность. Не доставит она Семененко радости снова лицезреть её боль. Ей и без него хорошо. Кто он там? Двукратный чемпион России? Плевать. Для неё он никто. Просто забыть, переступить, перешагнуть. — Аня! — кричит Женя, но та даже не думает поворачиваться, — да постой же ты, — ему приходится догонять и даже схватить её за рукав, в надежде на дальнейший разговор. — Отпусти, — дёргает другой Анна, и Жене ничего не остаётся как подчиниться. Не может же он её удерживать силой, в самом деле. — Дай договорить. Пожалуйста, — аккуратничает Женя, боясь вновь спугнуть спутницу, — а если я попрошу у тебя второй шанс, что ты скажешь? — Это шутка? — у Ани морщины на переносице аж скомкались от негодования, — у тебя вообще совесть есть? Онегин. — Я серьёзно. Эти два года сам не свой ходил, из-за того, что с тобой так поступил. Я не хочу вновь тебя упустить. И уже всё продумал. Аня в ответ лишь выдаёт полуистерический смешок. — Ты всерьёз рассчитывал на то, что я дам тебе второй шанс? С какой такой радости? Как ты сам сказал, чтобы быть на пятом месте, где-то между сном и завтраком? — Теперь все изменилось. Если согласишься, то будешь всегда на первом месте в моей жизни, — Жене неуютно говорить такие громкие заявления, но в его в словах ни капли лжи. Он понимает: если сейчас он опять облажается, дальше можно уже не пытаться. — Каким это образом? — задаёт резонный вопрос Щербакова, — ты бросил мед? — Нет. — Завязываешь с фигурным? — Пока не планировал. — Перестал спать? — дотошничает Анна. — Хотелось бы, но таблетки, блокирующие сон без последствий для здоровья пока ещё не придумали. — Тогда не понимаю… — признается спортсменка. — Я купил квартиру. В Петербурге. Там, конечно, надо будет ещё сделать минимальный ремонт, но в целом жить можно хоть сейчас. Долго копил, и решил, так сказать, вложиться. — Я тебя поздравляю, — Аня то ли стоит из себя дурочку, то ли действительно не понимает, и тогда Жене приходится пояснить: — Я тебя зову жить в эту квартиру. Для начала я могу заезжать из Пушкина, а потом посмотрим. Если захочешь — можем съехаться. Тогда времени на тебя точно будет хватать, — Женя сильно нервничает и активно машет руками, пытаясь невербально подкрепить надёжность своих намерений. Аня только смотрит и моргает, абсолютно не представляя, что выдать в ответ на такое заявление. Женя и вправду подготовился так, что у Ани ноги подкашиваются. У неё два года ушло на раздумья по поводу машины, а тут он предлагает ей вот так все бросить ради него одного: — Я сейчас не готова к переездам. У меня тут тренерский штаб, семья. — Даже не подумаешь? Я не тороплю. Не поступай как я, оставь хоть надежду, — он улыбается, но такая эмоция не более, чем защитный механизм. Аня соглашается подумать. Потому что на своей шкуре знает, как больно не иметь ни шанса. Женя уезжает в домой следующим же утром, а у Ани в ушах все ещё слышатся его сладкие речи. И от них прямо все внутри млеет, плавится и медленно стекает. Чувства сильнее, чем при самой ценной победе. Алина что-то без умолку трещит под ухом, но для Ани сейчас это лишь белый шум, мысли её уже неизменно витают где-то в районе Петербурга. Ей страшно, но вместе с тем жутко интересно, каково это жить вместе. Любит Женя чистоту или предпочитает творческий бардак? Что любит есть, а что терпеть не может? И сама квартира как выглядит? Аня не из брезгливых, но всё-таки не хотелось бы жить в старых развалинах. Невольно она представляет Женю, что ложится рядом с ней на кровать, и только от одних мыслей об этом у нее мурашки табуном по коже носятся. Как неприкаянная она ходит ещё две недели: это замечают и родители, и друзья. Аня придумывает дома что-то про репетиции, а на репетициях про дом, лишь бы все отстали. Контрольный выстрел в сомнения Ани делает, как ни странно, пост Этери Тутберидзе. И пост вовсе не о ней, только вот Олимпийской чемпионке всё равно неприятно читать, что Камила лучше, талантливее, одарённее. Ей до сих пор обидно за командник, а тут ещё и прямое подтверждение от тренера, почему тогда выступала Валиева. Тренер должен быть беспристрастным ко всем своим ученикам, а Этери кажется об этих принципах равнозначности забыла. И Аня разочарована, что такая мудрая, как ей казалось, женщина, которая ещё недавно утверждала, что «за спортсмена говорят его победы» так ловко переобулась в воздухе. Она и сама уже не помнит как набрала Женю, успев помниться только услышав «алло» на другом конце провода. Аня нервно вздыхает и выдает: — Я бытовой инвалид. Женя сразу понимает, что к чему, и по его довольному лицу растекается улыбка. — Я серьёзно, — поясняет фигуристка, — не умею снимать показания с датчика, оплачивать счета за воду и свет. Теряюсь, если в квартире выбьет пробки… Алло. Ты слышишь? Ты там смеёшься надо мной? — Нет, ты что, — Женина улыбка становится ещё шире, — думаю это мы как-нибудь переживем. — И готовлю я не очень хорошо. Могу яичницу сделать, суп какой-нибудь простой, салат нарезать. — Мне этого более чем достаточно. — Но я умею хорошо убираться, — чем больше говорила Аня, тем сильнее создавалось впечатление у Жени, что их разговор напоминает собеседование на должность домработницы. — Ань, ты просто приезжай. Мне большего не надо. — Подожди. Мне бы тренироваться надо ещё найти где. Для шоу надо держать себя в форме. — С этим тоже проблем не будем. Будем приезжать в Юбилейный. Я с Алексеем Николаевичем обо всем договорюсь. Если захочешь, могу переговорить по поводу полноценного перехода. — Этого не надо… — отнекивается Щербакова. — Ну а то мало ли захочешь выступить ещё на одной Олимпиаде, — Женя говорит спокойным, почти гипнотическим голосом, — только не отказывай сразу. Оставь хотя бы надежду.