Компас

Компас верности Александра стрелкой всегда обращен к королю: стоит Людовику чуть повернуть голову, и Бонтан неслышно появляется за спиной, готовый исполнить любую просьбу или прихоть. Рене все понимает в тот день, когда неумело отрицает собственные чувства: от неправдоподобности ее слов воздух в комнате становится почти осязаемым, но Александр не прерывает ее, уличая во лжи, не выводит на чистую воду, а облегченно смеется над беспочвенностью своих подозрений. Он смотрит прямо на нее, но Рене не знает видит ли: взгляд Бонтана направлен сквозь придворную фрейлину, словно вместо мадемуазель де Ноай перед ним герб Франции с золотым кантом по краю. Чувство долга и преданность короне вбиты в кожу и сердце Александра кнутом его отца еще в далеком детстве, и Рене не уверена под силу ли ей хоть что-то изменить, оставив на каменном фундаменте из служения и чести свою запись в виде двух ладоней с переплетенными пальцами. Будь ее чувства невзаимны она сумела бы справиться. Отошла бы в тень, чтобы больше никогда не возвращаться. Но Александр выдает себя якобы случайными прикосновениями к ее платью, интонациями голоса, мелкими ничего со стороны не значащими знаками внимания. Рене думает, что все это может оказаться самообманом, и позволяет случиться поцелую в тайном проходе. Александр бормочет слова извинений, оседающих горьким послевкусием на языке: он снова недостоин и не имел права, он просит ее простить. Его неверие в собственную значимость — тот скальпель, что оставляет глубокие порезы на сердце мадемуазель де Ноай, заставляя размышлять — любит ли Бонтан ее или лишь саму мучительную невозможность их связи. Королевский камердинер сломан подобно старой механической игрушке дофина и не ощущает боли — прислуге запрещено, а Рене чувствует что еще немного и истечет кровью по заветам Шекспира, не вынеся пытки. Все еще можно изменить. Следующей ночью Александр остается без бусины, и взгляд его темнеет. Последнее, что Рене помнит в тот вечер — свои дрожащие руки, пытающиеся развязать непослушный бант на блузе камердинера, и шелест платья, бесполезной тряпкой спадающего на пол. Они цепляются друг за друга, и в хаосе переплетения рук и отчаянных стонов Рене прикасается пальцами к острой пепельно-серой скуле Александра, отводя непослушный темный локон. Он шумно и неловко тянет носом, и на миг Рене кажется, что магнитная стрелка невидимого компаса верности мелко дрожит и колеблется, пытаясь сдвинуться с привычной отметки. Сердце затопляет нежностью, мадемуазель де Ноай дает себе мысленный обет — теперь не отступиться, идти в борьбе за них до конца. Александр уезжает в Париж, увозя из Версаля написанный де Лафоссом портрет, а Рене остается, собирая по кусочкам ошметки сердца и веры в счастливый исход. Нить ее привязанности натягивается до предела — еще немного и лопнет, но внезапно оборачивается двойной петлей: Александр собственноручно защелкивает на ее шее знакомую тонкую цепочку с маленькой блестящей бусиной. Победа достается Рене неожиданно, пусть поначалу и кажется поражением: Александр отчаянно просит ее покинуть Версаль, чтобы избежать заточения в Бастилии. Она не спешит подчиняться, а лишь повторяет, что хочет узнать причину его прихода. И он сдается, выдыхая долгожданное «не заставляйте меня говорить что я люблю вас». Компас вертится волчком, привыкая к магнитной аномалии — стрелка бешено вращается, отклоняясь от привычного указателя, и застревает на отметке с именем придворной фрейлины. Рене помнит — идти до конца — а потому встает между Бонтаном и Людовиком, заслоняя собой первого как щитом и требует дать Александру титул. Король изумленно поднимает брови, словно ожидая чего-то, но за его плечом пусто — Александр ему больше не принадлежит. Грязь комьями летит из-под колес кареты, что мчит их в поместье Марли. Бонтан выходит первым, оборачивается на ступеньках и зовет ее — лучи предзакатного солнца отбрасывают багряные отсветы на его лицо, подсвечивая счастливую улыбку. Рене надеется, что будет видеть эту улыбку каждый день до конца жизни.